«Поэма без героя» обладает всеми качествами и свойствами совершенно НОВОГО И НЕ ИМЕЮЩЕГО в истории литературы прецедента произведения, потому что ссылка на музыку не может быть приложена ни к одному известному нам лит. произведению.

О музыке в связи с «Триптихом» начали говорить очень рано, еще в Ташкенте (называли «Карнавал» Шумана).

«…очень похоже» (отзыв современника).

«…шедевр историч<еской живописи>»

«…трагедия совести…»

«…магия ритма, волшебство видения…»

«…объяснение, отчего произошла Революция…»

«…ветер канунов…»

Но при этом все твердят одно и то же: «Музыка, музыка, музыка»…

ЭрГэ ищет и находит ее корни в классической русской литературе. (Пушкин <…> Гоголь <…> Достоевский <…>).

Некто Ч<апский> в Ташкенте церемонно становится на одно колено, целует руки и говорит: «Вы — последний поэт Европы».

А некто из Зазеркалья <…>: «Это реквием по всей Европе».

«Прошлое и настоящее судят друг друга и обоюдно выносят друг другу приговор».

Берковский <…> видит в ней танец — она вся движение и музыка.

«Поэма без героя» — это исполненная мечта символистов, это то, что они проповедовали в теории, но когда начинали творить, то никогда не могли осуществить. (Магия.)

К моему огорчению, эти куски часто называют «жемчужинами»

Просто люди с улицы приходят и жалуются, что их измучила Поэма.

«Вот это чувство незаполненных пустот, где что-то рядом, т. е. мнимо незаполненных, потому что, может быть, ГЛАВНОЕ как раз там и создает чувство, близкое к волшебству».

«Вечный допрос? — Нет. Нечто более реальное — тождество поэзии и совести, расплата стихами».

Многим в ней чудится трагический балет (однако Л. M. Гинзбург считает, что ее магия — запрещенный прием — why?)

Х.У. («Икс-Игрек», как расшифровывает Ахматова <…> — Анатолий Генрихович Найман сказал сегодня, что для поэмы всего характернее следующее: если ПЕРВАЯ строка строфы вызывает, скажем, изумление, ВТОРАЯ — желание спорить, ТРЕТЬЯ — куда-то завлекает, ЧЕТВЕРТАЯ — пугает, ПЯТАЯ — глубоко умиляет, а ШЕСТАЯ — дарит последний покой или сладостное удовлетворение, — читатель меньше всего ждет, что в следующей строфе для него уготовано опять все только что перечисленное. Такого о поэме я еще не слыхала. Это открывает какую-то новую ее сторону.

Вообще все, что этот человек говорит о моих стихах, нисколько не похоже на то, что о них говорили и писали (на многих языках) в течение полувека. Ему как будто дано слышать их во сне или видеть в каком-то заколдованном зеркале.

Поджиоли пишет что Ахм<атова> пишет свой огромный, похожий на траурную симфонию Триптих…

…в хамской упрощенности мира «без чремухи» этой поэтессе голубой крови делать было нечего. Она замолчала, ушла в частную жизнь, глубоко страдальческую, почти нищенскую.

Нам надо хоть на чем-то прерваться — ну, а она, конечно, может продолжать до бесконечности.

…А накануне Марина Влади проповедовала у нас на кухне превосходство женского онанизма над всеми остальными видами наслаждения. В разгар ее разглагольствования пришел Высоцкий, дал по роже и увел.

…отсюда всякие, понятные в нашей профессии фанаберии: что ты сходишь с ума и так далее.

Ахматова была холодна и рассудочна.

Смолоду был блуд в словах, что создавало даже атмосферу пошлости, не убеждая, впрочем, никого в личной «порочности» поэтессы, чего ей, по-видимому, хотелось. (Д. П. Якубович. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 593.) Рецензия тех времен, когда она, как говаривали в шестидесятые, «писала о Боге».

Правы были те, кто не верил в ее страстность. Никакие отношения ей были не нужны — личные, эротические, главное — публично выраженная похоть слов. Пока не раскачалась.

После выпивки Ахматова лезет целоваться, но специфично: гладит ноги, грудь, расстегивает платье. Отсутствие реакции ее раздражает, и она томно приговаривает: «Я сегодня лично в меланхолическом настроении». Во многих отношениях беспомощно царственна: ничего не убирает за собой.

31 декабря 1965 года. Заснула днем, во сне ко мне пришел X. <…> На вершине острой горы он обнял и поцеловал. Я смеялась и говорила: «И это все?» (Посмотрим, что будет дальше, за таким началом. Имеет полное право на эротические сны. Записывать их — тоже. В дневнике, бесспорно предназначенном для всеобщего прочтения — сомнительно по части вкуса, но дадим слово автору. Нет, пусть видят пятый развод. (Пардон, подумали неподобающим образом — сон не об интимностях, а об общественных уложениях: поцеловал — женись, сон в канун последнего года — об этом.) Это первый сон, куда он вошел. (За 20 лет.) Как во сне можно считать разводы? Что о них помнить и как представлять, какой момент РАЗВОДА? Как УВИДЕТЬ разлад в отношениях, охлаждение, принятие решения расстаться, объяснение, переговоры, разъезд, официальное оформление? Как это видится во сне? «Пусть ВИДЯТ» — кто? Как видят? О чем этот сон? О светском успехе? Пять разводов — большое поражение в жизни. Сделать что-то — пусть видят, пусть обсуждают, пусть восторгаются или завидуют — это жизнь, закончившаяся поражением.

Никакой личной порочности, главное — чтобы видели…

Я долго и странно буду верна тебе и холодными глазами буду смотреть на все беды… (А. Ахматова. Т. 3. Стр. 333). Что странного, «что осьмидесятилетняя старуха не понтирует»? Что ж странного, что семидесятипятилетняя хранит верность? Я десять лет буду одна, совсем одна! Десять лет и одна. (А Ахматова. Т. 3. Стр. 340.) (С 1946-го по 1956-й — время от первой и единственной встречи до телефонного звонка, тоже единственного, это не был «звонок» в романтическом смысле слова, когда кто-то РЕШИЛСЯ И ПОЗВОНИЛ. Это был ТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР, состоявшийся по требованию приличий. После звонка, очевидно, пояс верности развязала. …ты изменишь мне в десятую годовщину нашей встречи. Так делали все. (А. Ахматова. Т. 3. Стр. 344.) Ахматова на меня рассердилась <…> потому что я женился: я не имел права этого делать. Она считала, что между ней и мной какой-то союз <…> А я совершил невероятную вульгарность — женился. (И. Берлин. Беседы с Дианой Абаевой-Майерс. Стр. 90–91.) «Вы женились? — Долгое молчание. — Поздравляю». (Из телефонного разговора 1956 года.)