Они лучше всего чувствуют себя в атмосфере скандалов, сплетен и дрязг.

В общем, они ищут легкой привольной жизни.

Духовная незрелость истерической личности, не давая ей возможности добиться осуществления своих притязаний путем <…> развертывания действительно имеющихся у нее способностей, толкает ее на путь неразборчивого использования всех средств воздействия на окружающих людей, лишь бы какой угодно ценой добиться привилегированного положения.

Недостаточная выносливость по отношению к травматизирующим переживаниям. <…> В области реакции на психические травмы нарочитое выдуманное часто заслоняет у истериков непосредственные следствия душевного потрясения.

Человек с истерическим складом не углублен в свои внутренние переживания, он ни на минуту не забывает происходящего кругом.

Они сообразительны, находчивы, быстро усваивают все новое, владеют даром речи и умеют использовать для своих целей всякое знание и всякую способность, какими только обладают. Они могут казаться широкообразованными, даже учеными, обладая только поверхностным запасом сведений.

Они умеют держаться с достоинством <…> очень заботятся о своей внешности и о впечатлении, ими производимом на окружающих.

Важно то, что, обладая недурными способностями, эти люди редко обнаруживают подлинный интерес к чему-нибудь, кроме своей личности, и страдают полным отсутствием прилежания.

Они капризны в своих привязанностях и обыкновенно не завязывают прочных отношений с людьми.

При их страсти к рисовке, к пусканию пыли в глаза они совершенно не в состоянии бороться с искушением использовать для этой цели легко у них возникающие богатые деталями и пышно разукрашенные образы фантазии. <…> Лгут они художественно, мастерски, сами увлекаясь своей ложью и почти забывая, что это ложь, <…> подстегиваемые желанием порисоваться все новыми и новыми возникающими в воображении образами.

Понятно, что мой компьютер без труда выдаст по нескольку иллюстраций к каждому тезису, но ясно также, что каждый без исключения человек имеет свои особенности, подлежащие психиатрической классификации с каталогизацией как «положительных», так и «отрицательных» черт. Поэтому под клиническую разборку личность Анны Ахматовой попадает только для того, чтобы почитатели не навязывали уж чрезмерно представления о ней как об оригинальном, необыкновенном, стоящем надо всеми людишками индивидууме, — все, как видим, давно известно и описано, ничего имманентно ахматовского в ней нет. А главное — закончу тем, чем заканчивает свой труд уважаемый цитируемый автор:

Наконец, нельзя не упомянуть здесь также и об отношении, существующем между психопатией и гениальностью (или высокой одаренностью). <…> Как правило, чем резче выражена индивидуальность, тем ярче становятся и свойственные ей психопатические черты. Немудрено, что среди людей высокоодаренных, с богато развитой эмоциональной жизнью и легко возбудимой фантазией количество несомненных психопатов оказывается довольно значительным. <…> Историю интересует только творение.

Что ж, переходим к великим творениям Анны Ахматовой.

Если кто-то сдается, готов уже допустить ужасное, кощунственное, но кажущееся все-таки очевидным, что поведение Анны Ахматовой, ее жизнь в чем-то небезукоризненны, — то тогда он достает вроде бы несокрушимый аргумент: «Кому какое дело до того, какой она была в жизни? Надо разделять личную жизнь и творчество». Спорить не приходится. Единственное — что славна Анна Андреевна по большей части не своим творчеством, а именно величием своей жизни. Раз есть миф — ею созданный, — то есть дело и до того, чтобы воспротивиться, если что-то в этом мифе не так. А творчество — да, оно тоже сервируется отдельно. Кто-то и о нем невысокого мнения.

День рождения И. Бродского. Черновик телеграммы: Примите и мои поздравления и светлые пожелания. Постоянно думаю [о величии замысла] о нашей последней встрече и благодарю Вас. Анна Ахматова. (Записные книжки. Стр. 601.) Слишком робко. «И мои» — значит, что она понимает, что другие поздравления важнее — или одинаково важны, но это может быть еще оскорбительнее — для него. Не только потому, что они сейчас все — моложе, ближе, но потому, что Бродский предвидит их будущее более значительным, чем ахматовское (не случилось, но он, как всегда в молодости, ждал или хотя бы был готов). И помню о встрече — а он мог забыть, и благодарю Вас — наверняка за что-то такое утонченное, что осознать невозможно, если, как она, не перебирать в уме постоянно, придумывая, как это использовать. И Анна Ахматова — то есть что ему дарится автограф — но только потому, что Анну ставить она побаивается.

К чему она хотела пристроить «величие замысла»? Понятно, что она только об этом и думала, но как было это ввернуть в письмо так, чтобы ему напомнить, что замысел ее — непрост?

Слишком буквально поняла Самое главное — величие замысла. Ничего не делала, успокаивая себя тем, что ее замысел был поистине великим: сделать Анну Ахматову равной Богу. И она сидела, проводила целые дни с самыми никчемными людьми за самыми никчемными разговорами — и время от времени напоминала им и нам о главенстве величия замысла.

Бродскому напоминала настойчиво. Не вдаваясь в подробности, он согласился и сделал дело за нее.

Утром на Ордынке, в 6 Шервинский, в 7 часов вечера — Лукницкий. (Главное — величие замысла.) И. Б<родск>ий.

Величие замысла — это как сказать слова «страшно», «двадцатый век», «сон во сне». Повторить их — проза! — в другом порядке. Предварить чем-то вроде «а в это время…» и закончить — «но меня это уже нисколько не занимало». За это покажутся уместными «ей предстоял тяжкий труд — быть создателем новой книги Бытия» и «книга, которую я никогда не напишу, но люди заслужили ее».

Письмо А.А. И. А. Бродскому: Мы с Толей заканчиваем перевод Леопарди, а в это время стихи бродят где-то далеко. <…> И в силе остаются Ваши прошлогодние слова: «Главное — это величие замысла». <…> Читаю дневники Кафки. Ну, это к слову. (Летопись. Стр. 688.) А про величие замысла она не может не говорить. Эпический напев: «И в си-и-и-ле остаются-а-а…» немного смешон и работы не заменяет.

Проблема еще и в том, что она не в курсе, что это выражение, про величие замысла, стало расхожим присловьем у молодежи.

Анатолий Найман присылает телеграмму. Он в Ташкенте. Анна Андреевна вспоминает. Там родина «Пролога», от которого нет спасения. А где спасительное «величие замысла», спасшее Иосифа?(Записные кн. Стр. 679.)

И снова Ахматова Бродскому: И снова всплыли спасительные слова: «Главное — это величие замысла». Небо уже розовеет по вечерам, хотя впереди еще главный кусок зимы. <…> Анна. (Я. Гордин. В сторону Стикса. Большой некролог. Стр. 35.)

Про себя она знает, что величественного замысла воплотить ей не удалось. Собственно, он и не задумывался. Когда она прожила уже столько, сколько прожила, — спохватилась: надо было бы хотя бы задумать что-то величественное. Стала говорить, что задумывала. А воплотить — помешали.