Спирт и пышущая жаром печка быстро разморили друзей.

Ройс пьянел. Он страстно доказывал несомненность залегания золотой жилы, сетовал, что Мартин может оказаться в стороне от дела, которое принесет такое богатство Бенту и Устюгову.

— А ведь мы вместе с тобой, Мартин, еще на Юконе…

Для Мартина было ясно, что Ройс — неудачник. Ведь прошло уже три лета, как он долбит здесь землю. А золота все нет.

— Ты рассчитался, Мартин, с компанией?

— С Роузеном? — Джонсон подмигнул приятелю. — Как же, как же, я отослал ему свой контракт с претензией, что он нарушен компанией. Ведь они и мне уже две навигации не присылают никакого подкрепления.

— Но ведь ты… — начал было Ройс.

— Ну да, а ты? — Джонсону было весело, — Сколько он прислал тебе?

— Да, да, Мартин! Это очень странно, Я писал мистеру Роузену. Понимаешь, у меня совсем кончились продукты. Я решил взять у тебя долларов на двести.

Джонсон зажег сигару, сунул руки в карманы брюк, откинулся в кресле.

В комнате становилось жарко. На печурке из кофейника вырывалась струя пара.

— Марэн пишет тебе, Бент?

Марэн? Нет, он ни от кого не получает писем вот уже третий год.

— Ты знаешь что-нибудь об Олафе?

Олаф? Нет, он ничего не знает об Олафе.

Оба приятеля хмелели, В головах шумело, Джонсона клонило ко сну.

— Ты устал, Бент, тебе пора отдохнуть.

Отдыхать? Нет, нет, он вовсе не устал. Он так рад, что встретился с другом.

— А как живешь ты, Мартин?

Хозяин пожал плечами.

— Ты знаешь, Бент, я завидую тебе. Свободен, на верном пути к богатству и славе. «Золотое ущелье»!

— О, да! — взбодрился Ройс. — «Золотое ущелье», Я думаю, тебе еще не поздно присоединиться. Но сейчас, Мартин, понимаешь… мистер Роузен… Я решил занять у тебя патронов и продуктов долларов на двести.

Еще на складе, отправив Бента в ярангу, Мартин решил, что, если приятель будет что-либо клянчить, он, конечно, ничего ему не даст. Да и какое он имеет право раздавать чужое добро? Он даже за пушнину теперь дает вдвое меньше, чем минувшей зимой. Товаров едва хватит до следующей навигации. А теперь уже ясно, что «Морской волк» не пробьется сквозь льды. Чего доброго, останешься без товаров, и чукчи повезут пушнину в другие фактории!

— Я думаю, Бент, что мой хозяин заинтересуется «Золотым ущельем». Но ведь ты связан контрактом с Роузеном. Да вот еще льды…

Ройс полез за пазуху, достал контракт.

— К лету это будет стоить две тысячи долларов! — он потряс бумагой над столом.

Как человек, почти закончивший коммерческий колледж, мистер Джонсон знал цену подобного рода бумагам! Но он промолчал: зачем огорчать приятеля?

— Но если ты, Бент, в обход компании заключишь с моим хозяином отдельное соглашение, я думаю — он даст тебе все необходимое.

— Кто? — Ройс непонимающе глядел на друга.

— Владелец «Морского волка» и этой фактории. Он деловой человек, ты можешь на него вполне положиться.

— Нет, нет, — горячо запротестовал норвежец, как будто ему уже протягивали перо, чтобы подписать соглашение. — Зачем соглашение? Я просто займу у тебя кое-что до следующей навигации — долларов на двести, и мне вполне хватит.

Джонсон выпил еще стопку спирта.

— Но ты, Бент, забываешь, что у меня ничего нет, — он развел руками, приподнял плечи.

— Как нет? А на складе?

— Ты хочешь, чтобы я украл у хозяина?

Обычно спокойный, уравновешенный Ройс поднялся, подошел к Джонсону, взял его за плечо своей большой, сильной рукой.

По спине Мартина змейкой пробежал холод.

— Мартин! — Ройс не смог закончить фразу, — Ты мне не веришь? Мне — твоему старому другу?

Джонсон попытался встать, но рука приятеля слишком давила сверху…

— Отлично, я оставлю тебе в залог контракт. Он стоит две тысячи! — и Ройс снова полез за пазуху.

— Садись, Бент, — примирительно произнес Джонсон.

Ройс сел, решив, что дело улажено.

— Ты должен понять меня, Бент, — Мартин помолчал, затянулся сигарой, взглянул на дверь. — Я не могу, Бент. Я не хочу сидеть в тюрьме!

— Так ты мне не поможешь? — у норвежца перехватило дыхание. — Ты пожалеешь об этом!

— Я дам тебе на дорогу две пачки патронов и галет. Это все, Бент, что я могу сделать для тебя как друг.

Ройс секунду глядел на него, еще не понимая: шутит он, что ли? Потом тяжело поднялся, взял с подоконника шапку, ружье, стоявшее в углу, и, не подавая руки, шагнул к двери.

Мартин молчал.

За окном послышались грузные шаги, залаяли потревоженные среди ночи собаки. Потом все стихло. Только в море по-прежнему скрежетали льды.

Пользуясь в пути помощью чукчей, Бент Ройс возвратился в Энурмино.

— Ну? — вместо приветствия спросил его Василий.

Норвежец молчал. Ведь и без слов ясно, что вернулся он с пустыми руками.

— Что же будем делать?

И тогда, десять дней назад, когда Бент отправлялся к Мартину, Устюгов знал, что пустая это затея. Торгаш не даст, тем более Джонсон, который так бессовестно их покинул.

Тэнэт и ее старенькая мать тихо сидели тут же, в спальном помещении своей яранги.

Для проспекторов наступила третья зимовка.

Ручьи и тундра замерзли, покрылись снегом, льды заполонили море.

— Да, ни продуктов, ни патронов — ничего нет, — наконец горько вздохнул Ройс, — Не понимаю, как мистер Роузен мог оставить нас в таком положении.

— Жулик! — вырвалось у Василия, — Попался б он мне сейчас!..

Два с половиной года Устюгов работал как вол, редко и неохотно вступал в разговоры. Но чем замкнутее он был, тем тяжелее становилось у него на сердце. А о чем и с кем говорить? С Ройсом? Но у них только временно совпал путь, цели оставались разными. Разве смог бы этот вечный бродяга понять его? Нет, Василий предпочитал молчать, одиноко переживая затянувшуюся разлуку с семьей, которой у Бента не было. Общее у них — только работа, надежда полупить с компании причитающиеся деньги да вот еще бедственное положение с продовольствием. Ко всему этому у аляскинца появилось чувство гадливости к сотоварищу, когда тот откровенно признался ему, что на Тэнэт он смотрит, как на печь-времянку, которую охотники устанавливают в избушках до наступления весны… Устюгов чувствовал себя тут лишним.

— Ты — в семье, а я? Что делать мне? Оставил своих на год, а летом будет три! Я ничего не знаю о Наталье, Кольке, отце. Ты понимаешь меня?! — Василий зажал в руке бороду, не замечая, что он уже не говорил, а кричал на весь полог, пугая женщин и даже Ройса. — Человек я или нет? Ты что молчишь?!

Гнев впервые прорвался наружу с такой силой, и он толкнул Василия на совершенно невероятное решение.

— Пешком через пролив пойду! Я рассчитаюсь там с ними, — сжав кулаки, пригрозил он.

— О, это безумие! — представив себя на его месте, испугался Ройс.

— А третий год прозябать тут — не безумие? Давать дурачить себя — не безумие? Не позволю поганым янки… Руками разорву, в суд пойду!

В эту минуту Василий не думал о том, что случаи перехода зимой через пролив почти неизвестны. Течения и ветры не оставляют в покое пролив на сколько-нибудь продолжительное время. Отважиться на такой шаг — значит серьезно рисковать жизнью. Шансов на удачу очень мало. Но сейчас им руководили больше чувства, чем разум.

Возбужденный, он начал тут же торопливо собирать свой дорожный мешок.

Ройс молчал. Вспыхнувшая вначале тревога за товарища сменилась деловыми соображениями: если он дойдет, то позаботится там, чтобы с открытием навигации Ройсу забросили сюда продукты.

— Конечно, компания не сможет тебе предъявить никаких претензий, так как зимой все равно поиски прекращаются. — Ройс уже не думал о том, что друг его может и не добраться до Нома (ведь только по подвижным льдам надо пройти более пятидесяти миль). — Передай мистеру Роузену…

— Сам знаю, что передать!