Собаки постепенно смолкли.

Да, Колыма… Видно, не напрасно мистер Роузен посылал его к Колыме. Вот и немец… Уж не сам ли Бент свалял дурака, что столько лет болтался в этом «Золотом ущелье»? Нужно было тогда же, сразу, пока были продукты… Но немец вот и без продуктов…

Ройс устал думать. Его одолевала дрема.

…Через два дня, как только прекратился дождь, ночью, тайно от Тэнэт и ее матери, он ушел на Колыму.

На следующий год на борту военного транспорта «Шилка» северо-восток России посетил генерал-губернатор Приамурского края.

Генерал только что сошел с мостика и теперь, раздраженный безуспешностью погони «Шилки» за какой-то быстроходной шхуной — на ее корме была отчетливо видна пушка, — сидел за письменным столом в своей каюте. На столе — безупречный порядок. В секциях настольной полки аккуратно разложены папки, доклады, книги. Перед чернильным прибором стопка плотной бумаги; на титульном листе выведено: «Унтербергер. Очерки Приамурья».

Плотный, с одутловатым лицом, генерал Унтербергер нервно постукивал карандашом по зеленому сукну. Ему определенно не повезло, — но не писать же в своих очерках, что во времена его губернаторства безнаказанно плавали в северо-восточных водах вооруженные контрабандисты!

— Возмутительно! — вслух произнес он и слегка повернулся вместе с вращающимся креслом.

До своего последнего назначения Унтербергер много лет занимал пост военного губернатора Приморья, и в мемуарах своих он старался подробно описать все достижения по освоению Дальнего Востока. Вот и теперь, желая своими глазами увидеть, что же достигнуто на окраинах, он и решился — в свои уже преклонные годы — на это длинное и утомительное путешествие. Еще час назад он писал: «Морские сношения области как с Европейской Россией, так и с заграницей год от году все увеличиваются, причем преобладающими являются во Владивостоке германские, а в Николаеве японские суда». Начальник края полагал, что после ликвидации «Северо-Восточной компании» возможность плавания здесь американских судов исключена. На деле же оказывалось иное…

Начальник края взял с полки «Дело Северо-Восточной компании» и, не раскрывая папки, опустил на нее тяжелую старческую руку. Через открытый иллюминатор его взор был устремлен куда-то вдаль. Там, на востоке, ему чудились очертания Аляски, из которых, как из тумана, всплывал далекий Петербург, откуда русский царь Петр Первый послал экспедицию проведать, где Азия «сошлась с Америкой» или между ними есть пролив…

«Шилка» шла этим проливом. И, казалось бы, не столь значительное само по себе событие будоражило не только старого генерала. В кают-компании среди гардемаринов, которые проходили практику на военном транспорте, царило бурное оживление. Будущие морские офицеры, совсем еще юноши, перебивая друг друга, вспоминали все слышанное или читанное об этих далеких местах.

— Ну, что ты затвердил: «Петр, Петр»! Да кто об этом не знает? Петр Первый в твоих похвалах не нуждается, право же!

— Но представь, что камнем преткновения на пути расширения торговых связей России с ее восточными соседями…

— Была слабость географических познаний того времени? Знаем и это.

— И Петр Первый, наука того времени… — не унимался юноша.

— Послал Беринга? Знаем!

Раздался взрыв дружного смеха.

Пользуясь отсутствием старших, гардемарины сидели в самых беспорядочных позах на диванах, креслах, верхом на стульях.

— А вот знаешь ли ты, что русские землепроходцы еще до Петра, до Ермака начали свой путь на Восток? Ты читал Чернышевского? Нет? Жаль. А ведь присоединение Сибири, Приморья и даже Русской Америки было прежде всего плодом усилия частных людей. Да! — назидательным тоном заявил Иван Тугаринов — гардемарин с непослушными вихрами на русой голове.

— Семен Дежнев, Ерофей Хабаров.

— Григорий Щелехоз, Поярков.

— Невельской! — послышались звонкие голоса.

Вихрастый юноша с мужиковатым лицом поднялся со стула, заходил по каюте.

— Шелехов… — задумчиво произнес он. — Кадьяк. Юкон. До Калифорнии дошел! — В глазах его блеснуло восхищение. — Это же русский Колумб!

Черноглазый гардемарин с горящим взором вскочил с дивана:

— Колумбы росские, презрев нещадный рок, меж льдами новый путь проложат на Восток, и наша досягнет в Америку держава! — с задором продекламировал он пророческие слова Ломоносова, слегка перевирая стихи.

Тугаринов помрачнел, остановился:

— Досягнет… Досягнули. Да продать догадались.

— Семь миллионов двести тысяч, — подзудил кто-то.

— Преступление! — гневно бросил Тугаринов. Сунув руки в карманы брюк, он разбросал полы мундира. — Открыть, исследовать, освоить — сколько времени, сил, жизней! — и… продать.

Воцарилась напряженная тишина.

— Не продали, а уступили, желая укрепить дружеские отношения с Соединенными Штатами, — заметил тот же поддразнивающий голос. — Мы же богатые! Что нам стоит…

— А я бы, господа, на месте батюшки-царя, — вмешался опять гардемарин, который едва успел утихомириться после того, как ему не дали прославить Петра и науку того времени… — я бы отдал обратно эти семь миллионов!

— Господа! — пискливо выкрикнул юноша с белым, как у девушки, лицом. — Прошу, господа, — запинаясь, продолжал он, — прошу священную особу государя…

Он так и не закончил фразы.

«Отдаст, дожидайся! — думал Тугаринов. — Царь за двадцать лет службы милостиво заплатил Дежневу тридцать восемь рублей, двадцать два алтына, три деньги серебром да девяносто семь аршин сукна… А тут семь миллионов. Нет уж, что с воза упало пиши пропало. — Он отошел к иллюминатору, постоял, вышел на палубу. — Не сам, поди, открывал да осваивал…»

Давно волновал Тугаринова этот возмутительный факт — еще там, где он родился и рос, среди поморов, где из уст в уста поколение поколению с любовью передавало историю жизни земляка Михайлы Ломоносова, рассказы о подвигах землеоткрывателей. Видно, с тех пор запала искра протеста в сердце юноши.

К тому же его всегда бесило, когда этот князь с золотыми часами и противным голосом одергивал товарищей. Особенно свысока смотрел князек на него, Тугаринова, брезгливым взглядом подчеркивая свое превосходство и как бы молча недоумевая: «Не понимаю, каким образом этот мужик оказался среди нас!..»

Мимо Тугаринова пробежал вестовой, постучал в дверь генерал-губернатора, припал к ней ухом, постоял несколько секунд и тут же скрылся в каюте.

— Ваше высокопревосходительство! На траверзе «Шилка» мыс Дежнева и острова святого Диомида. Командир ждет вашего приказания.

Генерал медленно повернулся от стола и перевел взгляд на вытянувшегося у порога в стойке «смирно» молодого стройного мичмана с черными усиками. «66°5′ северной широты, 169°39′ восточной долготы», — припомнил он координаты мыса Дежнева. — «Отдельный горный массив. Скалистые берега зубчатыми уступами почти отвесно спадают к морю…» — так он где-то читал об этом мысе.

— Передай командиру, — чуть вздернув облысевшую голову, сказал начальник края, — что генерал-губернатор хотел бы вначале посетить остров.

— Есть посетить остров! — повторил вестовой, щелкнул каблуками и вышел.

Унтербергер решил пока ознакомиться с литературой, принесенной ему по его просьбе старшим офицером «Шилки». К немалому своему удивлению он увидел брошюры, книги, журнальные статьи, принадлежащие перу Богораза, — до этого генерал-губернатор слышал о нем только как о ссыльном…

Капитальный труд о чукчах, материалы для изучения эскимосского языка, рассказы о Чукотке, стихотворения, очерки быта «оленных чукчей», материалы для изучения чукотского языка и фольклора… — перебирал Унтербергер.

«Очерки Приамурья» утонули среди трудов Богораза, едва виднелись из-под них.

Губернатор просматривал оглавление объемистой книги.

— Целая история… Это же настоящее исследование! — воскликнул пораженный генерал-губернатор. «Какая активная нация эти русские, — подумал он. — Ссыльный, народоволец, а вот полюбуйтесь!.. И ведь не только этот. А сколько было хлопот еще с Невельским! Ате — Хабаров, Дежнев, Поярков… Да разве их упомнишь, всех этих, вроде Шелехова, или как бишь его?..»