Дочь Кайпэ учится вышивать; мать шьет обувь.

Захваченная непогодой, под обрывом, едва заметная из-под снега, лежит насмерть разбившаяся, замерзшая Эмкуль. Не знает старик Вакатхыргин о смерти дочери…

Амнона не спит: болезнь не дает ей покоя.

Краснощекая Майвик опять ласкает ее, ложится рядом.

Тагьек накалывает рисунки на костяные изделия для продажи: на мундштуки, брошки, ножи.

Слухи об империалистической войне достигли Кочнева только к осени 1915 года. В следующую навигацию ни один русский пароход почему-то не зашел в бухту Строгую. Некоторые сведения о ходе военных действий проникали сюда из американских газет. Сведения были не радостные. Немцы захватили Польшу и часть Прибалтики. Царская армия терпела поражение за поражением, вынуждена была отступать. В ту пору далеко не все знали об измене военного министра Сухомлинова, о том, что некоторые царские министры и генералы вместе с царицей, связанной с немцами, выдавали врагу военные тайны.

Какую позицию заняла в войне партия большевиков, какую работу она проводит в массах, к чему готовится, — вопросы эти волновали Кочнева, но он оказался в неведении. Иван Лукьянович объяснил это тем, что на Чукотку приходил совсем другой пароход; видимо среди членов команды не оказалось человека, связанного с большевиками Приморья.

Шел уже 1917 год, а Кочнев никаких указаний не получал.

— Понимаешь, Дина, — говорил он жене, — я чувствую, что Россия переживает очень ответственный период. Воина потребовала вооружения миллионов рабочих и крестьян. Если партия сумеет… ты понимаешь, сейчас одним дыханием можно опрокинуть самодержавие!

— Это верно, Ваня.

— Ленин считал полезным для революции поражение царизма в русско-японской войне. Теперь, судя по американским источникам, царские войска терпят еще более серьезное поражение. Ты понимаешь, чем все это может кончиться?

— Понимаю, Ваня.

— Мне надо побывать хотя бы в Славянске. Возможно, там больше знают о делах в России.

Однако «благодетель» Кочнева — местный купец воспротивился выезду Кочнева в Славянск «за медикаментами». У купца болела супруга, и он требовал от ссыльного лекаря поставить ее на ноги.

Осенью наконец пришел пароход. Вечером в домик Кочнева постучали. Иван Лукьянович отпер дверь, вышел. У крыльца стоял незнакомый человек в рабочем комбинезоне, из-под которого виднелись полоски тельняшки.

— Простите, ищу знакомую девушку. Не научите?

— Но я не знаю, кого вы разыскиваете.

— Дину Кочневу, не слыхали?

— Слыхал.

— Разрешите войти?

— Пожалуйста.

Это был кочегар с парохода. Он передал Ивану Лукьяновичу пакет и сказал, что зайдет еще раз завтра, в это же примерно время.

Приморская большевистская организация писала Кочневу о многом. Узнал Иван Лукьянович, что атмосфера в России накалилась до предела; поражения на фронтах, нехватка оружия, предательство, миллионы убитых и искалеченных, разруха — все это вызвало ненависть и озлобление к правительству среди рабочих, крестьян, солдат, интеллигенции, усилило и обострило революционное движение народных масс против войны, против царизма как в тылу, так и на фронте, как в центре, так и на окраинах. Недовольство захватило и буржуазию, озлобленную тем, что при дворе хозяйничали пройдохи вроде Распутина, которые вели политику на заключение сепаратного мира с немцами. Буржуазия убеждалась, что царское правительство неспособно вести успешную войну, и решила провести дворцовый переворот, сместить Николая Второго и вместо него поставить царем связанного с буржуазией Михаила Романова. Этим она хотела пробиться к власти и предупредить народную революцию.

С января начались стачки, забастовки, демонстрации в Петрограде, Москве, Баку, Нижнем Новгороде. Происходят стычки с полицией. Войска отказываются стрелять в рабочих, переходят на сторону восставших, арестовывают министров и генералов, освобождают из тюрем политических заключенных. Царизм пал.

— Дина! — воскликнул Кочнев. — Дина! Ура! В России нет больше царя!

— Что? — просыпаясь, испуганно спросила она.

— Царь свергнут, Динка!

— Тише, Ваня. Я ничего не понимаю.

Но вот лицо Кочнева стало хмурым. Он читал о двоевластии, о том, что победившие рабочие и крестьяне, по сути дела, добровольно отдали власть представителям буржуазии…

Перед большевистской партией, писали ему, встала новая задача — разъяснять опьяненным от первых успехов рабочим и солдатским массам, что до полной победы революции еще далеко, что пока власть находится в руках буржуазного Временного правительства, а в Советах хозяйничают соглашатели — меньшевики, эсеры, — народу не получить ни мира, ни земли, ни хлеба, что для полной победы необходимо сделать еще шаг вперед и передать власть Советам.

— Слушай, Дина. Партия вышла из подполья! Ленин — в Петрограде! Курс партии — на подготовку вооруженного восстания!

В жизни и деятельности Кочнева наступил очень ответственный период. Через Элетегина, лично, через многих своих приверженцев в разных селах Иван Лукьянович всеми силами готовил чукчей к тому дню, когда, может быть, и им придется с оружием в руках изгонять представителей Временного правительства и самим становиться у власти.

Однако время шло, а новых инструкций Кочнев не получал. Он долго не знал об Октябрьской революции, о Брестском мире, об интервенции, блокаде, гражданской войне.

Минуто уже почти два года, как в России совершилась революция. Но на Чукотке Советской власти еще не было.

Узнав о свержении царя, купцы и рыбопромышленники в Славянске взяли под домашний арест уездную администрацию во главе с бароном Клейстом и создали «Комитет безопасности»; позднее они отстранили от власти прибывшего с опозданием комиссара Временного правительства и вошли в состав марионеточного «совета», а минувшим летом сложили свои «полномочия» перед колчаковской администрацией.

Пока делались запросы недолговечным правительствам о том, как поступить с бывшими правителями уезда, барон Клейст, находясь не у дел, спокойно жил в Славянске. Он без труда нашел общий язык с представите лем Колчака, оказывая ему многочисленные услуги как опытный консультант.

На пароходе, с которым прибыла в Славянск колчаковская администрация — новые начальник и секретарь уездного управления, мировой судья и милиционеры, — находились и другие пассажиры. Когда «высокое начальство» в окружении подобострастных купцов и рыбопромышленников покинуло берег, с парохода сошло еще два человека, тайно посланных на Чукотку Приморской большевистской организацией. Под вымышленными фамилиями они уже через несколько дней поступили на работу. Мандриков заведовал продовольственным складом. Берзин нанялся в сторожа при уездном управлении…

Тридцатилетний Мандриков, слесарь-машинист по профессии, несмотря на свою молодость, многое уже пережил. Сидел в тюрьме, участвовал в революционном движении, был во Владивостоке приговорен колчаковцами к расстрелу, бежал на Камчатку. Теперь ему предстояло на Чукотке выполнить ответственное поручение партии.

Почти одновременно с приездом Мандрикова и Берзина в Славянск Кочневу было предложено связаться с ними.

Колчаковцы начали свою деятельность с арестов, вынесения тяжелых обвинительных приговоров, поддержки американских торговцев.

Тем временем подпольная группа проводила тайную большевистскую агитацию среди рыбаков, охотников, рабочих угольных копей, среди местного населения, сколачивала ядро, готовясь к установлению Советской власти.

Осенью Кочнев приехал в Славянск. Он знал о готовящемся восстании и рвался принять в нем участие. Но Мандриков предложил ему вернуться в бухту Строгую и там ждать указаний. Слишком долгое пребывание Кочнева в Славянске могло показаться властям подозрительным. И без него в уезде появилось много людей, связанных с подпольем; это могло быть понято колчаковцами как стягивание сил, могло выдать замыслы организации. К тому же, проводя мобилизацию в колчаковскую армию, власти могли забрать и Кочнева. Купцы и промышленники усердствовали с доносами на всех сочувствующих Советской власти; колчаковцы жестоко репрессировали таких людей. Подпольная организация оберегала свои кадры.