— Отец прогнал его, мама…

И дочь поделилась с матерью своим горем.

Слезы проступили на глазах у матери. Но что могла сделать она против воли всесильного хозяина стойбища?

Она молчала. Ей вспомнилась и своя, такая же безрадостная жизнь.

«Мой сын, как медведь сильный, как олень красивый!»— неотступно звучали сейчас в ушах Кайпэ слова отца Гырголя, сказанные, минувшей зимой. Потом ей вспомнилось, как выстрелом отгоняли кэле, чтобы он не проник на праздник сватовства… Брезгливая гримаса исказила лицо девушки, когда она в мыслях видела рядом с собой Гырголя. В эти минуты ей хотелось выскочить из яранги и бежать до тех пор, пока она не догонит Тымкара… Как много у нее нашлось бы ласковых слов для него!..

Под вечер пришел Гырголь, передал приказание Омрыквута: Кайпэ должна идти спать в отцовскую ярангу.

Так посоветовал своему брату Ляс: все может случиться. Ляс видел недобрые огоньки в глазах его дочери.

Солнце дважды поднималось и вновь опускалось, а Тымкар все рыскал вокруг стойбища, выслеживал Кайпэ. Голод мучил его.

На третьи сутки в час сна он ползком пробирался к яранге Омрыквута. Черный лохматый пес, брехнувший было на него, в тот же миг поплатился жизнью: Тымкар задушил его руками.

Слегка высунув из спальной палатки голову, спал Омрыквут, Кейненеун, Кайпэ и Амвросия не было видно. Гырголь находился в стаде.

В полумраке шатра Тымкар подполз к спальному помещению и замер. Казалось, удары его сердца сейчас разбудят все стойбище. Что делать? Каждую минуту может проснуться хозяин, и тогда… Но как ни силен был гнев юноши, у Тымкара ни на мгновение не возникала мысль убить оскорбившего его человека. Ему нужна была только Кайпэ. Он видел, что она ждет и любит его.

Тымкар просунул голову в полог. Темнота. (Летом жирники не зажигают). Слева хозяин. Значит, где-то тут и Кейненеун. Рыжебородый таньг, конечно, лежит в другой стороне. Осторожно Тымкар начал ощупывать полог руками.

Но как объяснить ей? Как не напугать ее?

Юноша подтянулся на руках и прополз в полог. Ощупью нашел Кайпэ и прилег рядом. Как прибой о скалы, билось в груди его сердце. Ближе, ближе. Вот ее лицо. Губами Тымкар касается ее уха, шепчет:

— Не бойся, не бойся, я — Тымкар.

Кайпэ вздрагивает. Юноша повторяет ей все то же и то же. Девушка поднимает руки и ощупывает ими лицо Тымкара. Прямой нос, Длинные ресницы. Он. Он!

— Я пришел за тобой, Кайпэ, Тагам![12]

Девушку бьет дрожь. Кайпэ сжалась в комочек, не смеет прикоснуться к тому, кого она ждала два долгих года.

— Идем, Кайпэ, идем!

— Молчи! Молчи! Я пойду, пойду! Ты пришел в самое время. Иди, я — за тобой. Милый…

Тымкар выполз и скрылся среди кочкарника. За ним — выбралась из шатра Кайпэ. Они ползут, перебегают от кочки к кочке. Наконец туман скрывает их. Юноша и девушка бегут. Бегут быстро, бегут в том направлении, где должно быть море.

Но до него не одни сутки пути.

— Милый! Пойду с тобой. Ты смелый и сильный.

— Скорее, Кайпэ. Ты медлишь. Твои ноги, однако, ослабели.

Девушка едва поспевает за ним. Но вот и Тымкар начал спотыкаться.

Эх, молодость, молодость! Даже куска мяса не захватили с собой беглецы. И стойбище оставили перед самым восходом солнца. И побежали прямой дорогой…

…Солнце взошло давно. Туман рассеялся. Силы оставляли обоих.

В стойбище Омрыквута переполох. Задушен пес, исчезла Кайпэ. За Гырголем в стадо послали гонца. Ляс ушел к себе шаманить. Вскоре он объявил: «Пахучей сыростью тянет с юга. Оттуда пришло несчастье. «Зря ходящий по земле» был не человек, а дух. Он задушил собаку, увел дочь Омрыквута. Смотрите! Трава, мох — все потемнело там, куда он ушел… Скорее надо менять пастбище, откочевывать. Мор близко…»

Стойбище спешно снималось с места. Разбирали яранги, грузили на нарты скарб. Но все делалось молча.

Гырголь и Кутыкай бросились в погоню за беглецами.

…День угасал. В низинах начал скапливаться туман. Тымкар и Кайпэ присели отдохнуть: голод и усталость давали себя чувствовать.

Гырголь, как волк, рыскал по тундре. Он все чаще проверял, на месте ли нож, не потерялся ли. Он покажет этому жалкому бедняку, как уводить чужих невест.

Бежал трусцой по тундре и неутомимый Кутыкай. У ручья он наткнулся на следы. Они были совсем свежие, даже тиной их не успело затянуть. Определив направление, Кутыкай побежал дальше.

…Скоро сутки, как Кайпэ и Тымкар в пути.

— Милый, мы найдем людей. Найдем пищу, — шепчет она.

— Да, да. Конечно, — откликается юноша.

Их губы потрескались, кровоточат: они напрасно так много пили воды, она совсем ослабила их.

Тымкар принюхивается: он улавливает слабый запах дыма. Но что такое там?.. Сердце сжала тревога. Ведь оттуда они идут! Тымкар протирает затуманенные глаза. К беглецам приближается человек. Кайпэ поднялась, всматривается, ее грудь высоко вздымается. Чукча бежит по их следам. Гырголь? Нет. Но это за ними.

— Кутыкай! — стоном вырывается у Кайпэ.

Тымкар вынимает охотничий нож, и они бегут дальше. Ведь он тоже устал. Он не догонит. Он еще далеко…

Расстояние между ними, однако, сокращается.

Беглецы спотыкаются все чаще. Их сердца так сильно бьются. Трудно дышать, глаза заливает пот.

Кутыкай что-то кричит. Он совсем близко. Но и он, видно, изнемог, если так долго не может догнать их.

— Милый, — задыхаясь, еле слышно произносит Кайпэ. Она хватает Тымкара за руку.

Ноги юноши вязнут в холодном ягельнике.

Что-то свистит в воздухе, Кутыкай набрасывает на Тымкара аркан. Кайпэ падает вместе с возлюбленным.

Пастух Омрыквута не рискует подойти вплотную, он душит Тымкара арканом. Кайпэ бросается на помощь. Но в это время Тымкар успевает ножом перерезать ремень, но тут же теряет сознание. Кутыкай хватает обессилевшую Кайпэ, взваливает ее себе на плечи и, утопая в ягельнике, тащит назад.

Девушка вырывается, кричит, царапает ему лицо, но верный пастух терпит и уносит ее все дальше.

С кровавой ссадиной вокруг шеи, Тымкар, превозмогая боль, поднимается на ноги, делает несколько шагов — и снова падает. Сухим надтреснутым голосом он кричит своей Кайпэ:

— Я найду тебя, Кайпэ!

Но слышит ли она его?

Не оглядываясь, Кутыкай тащит к стойбищу невесту Гырголя, невесту будущего зятя своего хозяина.

Туман быстро выползает из низин, делая тундру похожей на небо. Он застилает глаза Тымкару…

…Бродя от стойбища к стойбищу в поисках кочевья Омрыквута, обтрепанный, исхудалый, лишь поздней осенью вернулся Тымкар в Уэном.

Стойбище Омрыквута откочевывало на северо-запад. Как тень, Амвросий следовал за стадом.

Время шло. Торопилась жить полярная тундра. Коротко здесь лето. Все живое спешило: сновали щенки песцов, в озерах, заводях рек резво плавали выводки уток; даже моховые ковры тундры и те чуть не на глазах меняли тона.

Не спалось Амвросию белыми ночами. Он выходил из шатра на воздух.

Река, небольшие озера, ручьи казались огромным потрескавшимся зеркалом в темно-зеленой оправе мхов.

В воздухе тучами сновал гнус. Нет от него спасения. Забивается в волосы под шапку, влетает в рот, в нос, в глаза, до крови изъедает обнаженные части тела.

Тундра тихо журчит, сочится. Под ногами сыро.

Опершись на ярангу, задумчивый Амвросий вызывает в памяти картины прошлого. Они меняются, бегут, обгоняют друг друга, и вот он уже видит себя стоящим среди сонного стойбища. «Купец… Конечно, меня считают купцом, — думает он. Его руки машинально щиплют полы подрясника. — Действительно, ведь я ничего не сделал в этом кочевье как миссионер. Но что было бы в том проку? Ведь и сам я никогда больше не встречусь с этими людьми, да едва ли встретится с ними и кто-либо другой из служителей церкви. Что ж, все равно теперь! Пусть», — шепчет он, отмахиваясь от гнуса.