Когда Хосров услышал, что к стадам
Волк выбежал из леса, что Бахрам
Стал во главе нежданного похода,
Что войско свет затмило небосвода, —
Харроду молвил шах: «Ты стар и сед,
Найди же выход и подай совет.
Ты всех умней в Туране и в Иране,
Остер язык твой, разум полон знаний».
Раскрыл врата сокровищниц Хосров,
Мечей, каменьев, денег, поясов
Достал он столько, что Харрод смутился
И мысленно к Яздану обратился.
В Китай, с дарами, он пустился в путь.
Джейхун минуя, в степь решил свернуть.
Приблизился Харрод к дворцу хакана…
Услышав о прибытье каравана,
Хакан украсил золотой престол,
Велел, чтоб во дворец вступил посол.
Склонившись пред царем, сказал иранец:
«Прикажешь — рот откроет чужестранец».
Сказал хакан: «От сладости речей
Сердца у старцев бьются горячей.
Известно нам, что кожуре плодовой
Неизреченное подобно слово,
А слово изреченное — зерно,
И пусть на пользу нам пойдет оно».
Харрод сказал: «От бога мы зависим,
Лишь следуя творцу, себя возвысим.
Тот на престоле счастьем осенен,
А этот издает протяжный стон.
Тот этого считает втайне лишним,
Но тот и этот созданы всевышним.
Великим или малым сим — равно
Быть горстью праха тленного дано.
Скажи: кто Кай-Хосрова был знатнее?
Исфандиора гордого сильнее?
Кто, как Рустам, для славных битв окреп?
И что ж? У всех одно жилище: склеп.
Они, стремясь к целебной влаге славы,
Вкусили только яда и отравы.
Иранский шах — твой свойственник и друг.
Хосров, по матери, — хакана внук.
Хосров печалится твоей тоскою
И радуется твоему покою.
Не забывай, хакан, семейных уз,
Пусть заново окрепнет ваш союз,
Глава Ирана и венец Ирана
Пусть будут прахом для стопы хакана!»
Так тонко говорил Харрод Бурзин.
Внимал ему Китая властелин
И молвил так: «Мой гость, носитель знаний!
Когда тебе подобный есть в Иране,
То этот муж воистину велик
Затем, что в тайну бытия проник!»
Харрод велел дары внести скорее.
Их цену подсчитали казначеи.
Хакан, оказывая гостю честь,
Харроду приказал поближе сесть.
Сказал: «Дары считают казначеи,
Но для меня ты всех даров ценнее.
Проси меня о чем-нибудь, мудрец,
Я — твой должник, о разума венец!»
Стал неразлучен с гостем царь державы,
С Харродом он делил пиры, забавы,
С Харродом наслаждался он вином,
С Харродом он охотился вдвоем.
Харрод однажды выбрал день, и смело
Посланец шаха принялся за дело.
Сказал: «Из грязи вышел Чубина.
Он — Ахриман, душа его черна.
Он продал тех, чей род высок издревле:
Корысть — монеты ломаной дешевле.
Безвестною была его судьба,
Из ничего Ормузд вознес раба.
Как верно он тебе сейчас ни служит,
Злодей свое коварство обнаружит.
Он продал царство — и тебя продаст.
Он предал шаха — и тебя предаст.
Но если шаху ты его отправишь,
От бремени Хосрова ты избавишь.
Тогда не только край отцов — Китай, —
Иран своим владением считай!»
Хакан взглянул на гостя мрачным взором:
«С тем витязем я связан договором.
Не надо злоязычья твоего,
Не омрачай величья моего.
Того, кто клятвенным словам изменит,
Могила саваном своим оденет».
Харрод увидел: все его труды —
Дерев бесплодных мнимые плоды.
Властитель на своем стоит упрямо,
И никогда не выдаст он Бахрама.
Харрод решил свернуть с того пути,
К царице доступ он решил найти.
Пришел он к ней, кляня свой жребий черный.
Попался под руку ему придворный,
Который охранял ее гарем.
Харрод поговорил с придворным тем,
Своим доверием его почтил он, —
Служителю ничтожному польстил он:
«Ты обо мне царице доложи,
Хочу писцом служить у госпожи».
Ответствовал гаремный тот придворный:
«Не увлекайся ты мечтою вздорной
Затем, что муж царевны — Чубина,
А мать ее, как с сыном, с ним дружна.
Коль ты писец, найди другое средство,
Но берегись и ветерка соседства!»
Харрод не выбрался из тупика,
Не видел ни основы, ни утка…
Кулун, туранец нищий, жил в то время,
Влачил всеобщего презренья бремя,
Питался лишь болтушкой просяной,
Ходил в тулупе летом и зимой.
Харрод велел позвать его с дороги,
В роскошном поселил его чертоге,
Средь знати место для него нашел
И не садился без него за стол.
Он дал ему диргемы и динары,
И зажил богачом туранец старый.
Был многодумен, терпелив Харрод,
Он ждал, чтоб наступил его черед.
Царицы страж и будущий посредник —
Харрода был единый собеседник.
Молчал Харрод о замысле своем,
К хакану попадая на прием.
Сказал ему однажды страж гаремный:
«Ты грамотен, вельможа чужеземный,
Но если б ты искусным был врачом,
То не нуждался бы теперь ни в чем,
К царице был бы близок постоянно,
Затем, что заболела дочь хакана».
А тот: «Я врачевания знаток,
К царевне приведи меня в чертог».
Придворный быстро побежал к царице:
Мол, появился мудрый врач в столице.
Сказала та: «Ищу я лекарей,
Будь счастлив, приведи его скорей!»
Придворный поспешил к покоям друга:
«Ступай, лечи царевну от недуга,
И днем, и ночью будь настороже,
Себя не называй ты госпоже».
К царевне врач вошел, слезами встречен,
И обнаружил, что болела печень.
Гранатовый подать велел он сок
И тыкву, что росла среди осок,
Потребовал, чтоб принесли цикорий,
И снадобье он приготовил вскоре.
Царевну снадобьем поил семь дней.
Опять здоровье возвратилось к ней,
Опять она с луной могла сравниться,
Покой и радость обрела царица,
Велела, чтоб Харроду принесли
Халаты, золотые кошели,
И молвила: «Вот малая награда.
Захочешь, дам тебе я все, что надо».
А тот: «Я не возьму даров у вас,
А нужно будет — к вам приду тотчас».
Так лекарем прослыл он самым первым,
А в это время был Бахрам под Мервом.
Павлиньей пышностью украсив рать,
Отправил он гонца, велел сказать:
«Хакан, будь бдителен, не выпуская
В Иран людей Турана и Китая,
Чтобы не мог о нас узнать Хосров:
Такая весть дороже всех даров».
Хакан изрек: «Пусть помнит о расплате
Тот, кто уедет без моей печати:
Велю его рассечь я пополам!
Ни за какие деньги не продам
На выезд незаконный разрешенья:
С Ираном мною прерваны сношенья».
Два месяца в Китае жил Харрод.
Не двигались его труды вперед.
Однажды — ночь была тогда безлунна —
С душой стесненной он призвал Кулуна.
Сказал ему: «Таков земной приют:
И дня без горя люди не живут!
А ты живешь, не ведая кручины,
Забыты просо и тулуп овчинный,
Теперь твой стол обилен и богат,
И златотканый на тебе халат.
Нужду терпел ты, ругань слушал часто,
Теперь тебе перевалило за сто,
Ты, наконец, избавился от бед
И счастлив ты, что прожил столько лет
Есть дело для тебя. Оно опасно.
Добудь престол или умри безгласно.
Достану я властителя печать,
Тебе в Иран придется путь держать.
Тайком ли, явно, криво или прямо,
А должен ты добраться до Бахрама.
Тулуп дырявый снова ты надень,
И, спрятав нож, ступай в счастливый день.
Бахраму на глаза не попадайся:
Ты дня его рожденья дожидайся, —
Считает он его несчастным днем, —
Давно, в тоске, мы дня такого ждем!
Он в этот день сидит в румийской ткани,
Не одевается в одежды брани.
Приблизишься ты к страже, говоря:
«Принес я весть от дочери царя».
В доверие войди ты к приближенным,
Нож в рукаве держи ты обнаженным.
Скажи, оставшись с ним наедине:
«Вот что царевна приказала мне:
«Поведай тайные слова супругу,
Не доверяй их ни слуге, ни другу».
Он спросит: «Что за тайные слова?»
Тогда ты вынешь нож из рукава,
Ты снизу доверху живот распорешь —
Бахрама смерть своим ножом ускоришь.
Застонет он, — все побегут кругом,
Кто за конем, кто за своим добром:
Ведь каждый лишь к своим делам привязан, —
Поэтому не будешь ты наказан.
А если даже будешь ты убит,
То разве мало ты познал обид,
Тревог, счастливых лет и лихолетий,
И разве мало прожил ты на свете?
Зато исполнишь ты святую месть,
Отплатишь за поруганную честь
Всем тем, кто издевался над тобою,
Кто над твоей смеялся нищетою.
А если ты останешься в живых,
Хозяином ты будешь благ земных,
Получишь от Парвиза награжденье:
Тебе отдаст он город во владенье!»
