Затем в столицу прибыл он в тревоге,
Отцу седому поклонился в ноги,
И много долгих дней провел с отцом,
С беспомощным, дряхлеющим слепцом.
Сказал Хосров: «Тот богатырь-воитель,
Которого избрал ты, повелитель,
Пришел, как венценосный властелин,
Привел с собою множество дружин.
Его хотел я от греха избавить, —
Не смог на добрый путь его наставить:
Война, война его к себе влекла, —
Будь проклят он и все его дела!
Я принял бой, противный мне до боли.
Оставил многих я на ратном поле.
Часть воинов отпала от меня,
Как спутники случайные, храня
Мне верность лишь до первой неудачи,
Вступая с неохотой в бой горячий,
Признав права Бахрама на венец:
В начале разве виден им конец?
Вослед за мной, вплоть до моста Нахрвона
Мой низкий недруг мчался разъяренно,
И от Бахрама я бежал, едва
Осыпалась моих надежд листва.
Ты скажешь: отступленья путь невесел, —
Но я сперва и вред, и пользу взвесил,
А если мудрый шах отдаст приказ,
К аравитянам двинусь я тотчас».
Ормузд сказал: «Там не найдешь защиты,
Опоры у арабов не ищи ты.
Что могут дать Аравии сыны?
Нет войска там, оружья и казны.
На тех людей надеяться напрасно:
Бесспорной выгоды не видя ясно,
Обиженными вдруг себя сочтут,
Они тебя Бахраму продадут.
О, пусть на голос твой, прогнав напасти,
Откликнется смеющееся счастье!
Когда в Иране жребий твой угрюм,
Немедленно ты отправляйся в Рум,
С кайсаром честно говори и прямо
О вероломстве дерзкого Бахрама.
Владеющий румийскою страной
Тебе поможет войском и казной.
Там, в Руме, тоже чтут законы веры,
Там нет сокровищам числа и меры,
С кайсаром ты в родстве: свой древний род,
Как ты, от Феридуна он ведет».
Хосров сказал: «Я твой совет приемлю».
Поцеловал он пред Ормуздом землю
И сотни произнес ему похвал.
Бандуя и Густахма он позвал
И молвил им: «Отныне с нищетою
Мы стали неразлучною четою.
Пуститься в бегство мы должны опять,
Мятежной рати мы должны отдать
Иранские просторы и святыни,
Разбить шатры должны мы на чужбине».
Замолк — дозорного раздался крик:
«О справедливейший из всех владык!
Я вижу знамя с вышитым драконом,
Что водрузил мятежник над Нахрвоном!»
Вскочил Хосров с проворством молодым
На скакуна и полетел, как дым,
Ему казалось: за спиною дышит
Дракон ужасный, что на стяге вышит.
На миг он обернулся, чтоб взглянуть,
Пустились ли Бандуй с Густахмом в путь,
И что же? В то мгновенье роковое
Трусили потихоньку эти двое!
«Презренные мужи! — вскричал Хосров, —
Друзьями, что ли, вы сочли врагов?
А нет — зачем вы топчетесь на месте?
Иль вражеской вы не боитесь мести?
Иль вам отрадней, чем скакать со мной,
Бахрама чуять за своей спиной?»
Сказал Бандуй: «Владыка над царями!
Не мучай сердце думой о Бахраме,
Не видит нашей пыли он сейчас.
А ты, покуда враг далек от нас,
Внемли друзьям: не будет цель успешна,
Когда решил ты мчаться так поспешно.
Бахрам предстанет пред твоим отцом,
Слепца престолом одарит, венцом,
А сам воссядет у его десницы,
И власть его не будет знать границы.
От имени царя, страны глава,
Кайсару в Рум напишет он слова:
Мол, подлый раб, мой сын, бежал из царства,
В душе таит он подлость и коварство.
Убежища начнет просить смутьян,
Но только выпрямит окрепший стан,
Поднимутся у вас мятеж и смута.
Нельзя ему предоставлять приюта,
Он должен быть тотчас под стражу взят,
В оковах возвращен ко мне назад».
Хосров, нахмурясь, отвечал Бандую:
«Что суждено, того я не миную,
Увы, дела тяжки, длинны слова,
Вручим себя заботам божества».
Погнав коня, поехал он в печали,
А нечестивцы от него отстали,
Вернулись к дряхлому царю царей,
Приблизились к престолу от дверей
Так, чтоб шагов не слышно было стука,
И вытянули тетиву из лука
И шаха удавили тетивой,
Над гордой надругались головой.
Все кончилось, едва рассвет забрезжил.
Сказал бы ты: Ормузд на свете не жил!
Что кубки времени в себе таят?
Сегодня в них вино, а завтра — яд,
А если такова игра вселенной,
То не ищи ты счастья в жизни бренной!
Когда закончил дни свои Ормузд
И трон владыки оказался пуст,
Послышались удары барабанов.
Тогда, от тела мертвого отпрянув,
Убийцы пожелтели как парча.
А в этот миг, ликуя и крича,
Бахрама рать по городу летела,
Взметнув дракона голубое тело.
Злодеи, удавившие слепца,
Поспешно убежали из дворца.
Едва достигли юного владыки
И тот увидел желтые их лики,
Он вздрогнул, ибо начал различать
На ликах преступления печать.
Властитель уподобился шафрану,
Но в сердце затаил немую рану.
Сказал дружине: «С главного пути,
Друзья мои, нам следует сойти.
Мы не должны себя щадить: отныне
Наш путь пойдет сквозь дикие пустыни».
