Когда поднялся белый стяг, когда
На полотне растаяла звезда,
Когда заговорили утром рано
Кимвалов звон и грохот барабана,
Когда военных труб раздался рев,
Иранцы выступили из шатров
И вывели слонов, готовых к схватке,
И выстроились в боевом порядке.
Казалось: мир, поверженный во мглу,
Подобен стал вороньему крылу.
Казалось: звезды, свет струя, блестели:
То мощных копий острия блестели.
Казалось: вся земля надела щит,
Но под щитом душа ее дрожит.
Хосров возглавил войска середину.
Мусилю, преданному армянину,
Чей грозный меч был недругам знаком,
Велел он левым управлять крылом.
Гардуй, что храбростью себя прославил,
Иранцев правого крыла возглавил.
Шапур, и Андиён, и Сипансор
Вступить готовы были в бранный спор.
Стоял вблизи царя царей Ирана
Густахм — его ограда и охрана…
Молчал Бахрам. В раздумье медлил он,
Отсутствием румийцев удивлен.
Но вспомнил он о бое неизбежном
И на слоне помчался белоснежном.
Шапуру крикнул он: «Зловредный див!
Зачем, в своем посланье проявив
Ко мне приязнь и обещав покорство,
Со мной вступаешь ты в единоборство?
Бесчестье — не в обычае вельмож.
Ты жаждешь смерти — ты ее найдешь».
Шапур воскликнул: «Раб — твое названье!»
Ты про какое говоришь посланье?»
Сказал Хосров: «Вместилище клевет, —
Он по заслугам получил ответ.
Все расскажу, когда настанет время.
Пусть не гнетет нас черных мыслей бремя».
Не ждал Бахрам таких коварных слов!
Поняв, что обманул его Хосров,
Почувствовал он гнев и раздраженье
И белого слона погнал в сраженье.
Воскликнул шах: «Будь проклят Чубина!
Осыпьте стрелами его слона,
Пусть ваши луки дождь прольют могучий, —
Уподобляйте их весенней туче!»
Воители не пожалели стрел:
Слоновий хобот сразу посинел.
Бахрам потребовал коня гнедого
И, шлем надев, он битву начал снова,
Но градом стрел осыпан был опять.
Скакун его не в силах был скакать.
Он спешился и за пояс засунул
Подол кольчуги и, как буря, сдунул
Своих противников, помчавшись в бой
С мечом в руке, с щитом над головой.
Иранцы, лица от Бахрама пряча,
Теряли по дороге луки Чача.
Ему другого подвели коня.
Бахрам помчался, всадников гоня.
Он в середину их влетел, как пламя,
Он опрокинул миродержца знамя,
Он родовитых в бегство обратил,
Он правому крылу забрался в тыл.
Тогда, как волк, увидевший барана,
Коня погнал направо шах Ирана,
Где был Гардуй, что славою богат,
Где встретился с могучим братом брат.
Им протянуть не захотелось руки,
А натянуть им захотелось луки.
Они сцепились в яростной борьбе,
Один другого прижимал к себе,
И, отпустив, стояли наготове.
Спросил Бахрам: «Зачем ты жаждешь крови?
Ужели ты отрекся от отца
И жаждешь брата своего конца?»
Сказал Гардуй: «Идущий на добычу,
Ужели старую забыл ты притчу,
Что братьям в дружбе нужно быть всегда,
Но если разделила их вражда,
То пусть дерутся, не жалея силы,
То пусть дерутся до последней жилы!
Ужели против брата выйдет брат,
Когда в нем честь и совесть видит брат?»
Ушел Бахрам от гневного Гардуя,
Душою удрученною тоскуя,
А тот приблизился к царю царей, —
Лик воина железа был черней.
Гардуй с любовью встречен был Хосровом:
«Будь вечно счастлив под небесным кровом!»
Сказал Густахму шах, тоской объят:
«Когда в бою румийцы победят
И даже, может быть, Бахрама ранят,
То войско Рума, возгордясь, воспрянет
И голову поднимет до небес,
Себя считая чудом из чудес.
Не потерплю я чванства чужестранцев,
Что свысока посмотрят на иранцев.
Я видел, как они сражались все:
Как стадо в бурю, разбежались все!
Ни от кого мне помощи не надо.
Не лучше ль стать мне во главе отряда,
И, двинувшись на вражескую рать,
Победу малым войском одержать?»
Густахм ответил: «Властелин могучий,
Сомнениями душу ты не мучай.
Отважных выбери богатырей,
Достигни светлой цели поскорей».
Сказал Хосров: «Проникни в гущу войска,
Узнай, кто предан мне душой геройской».
Густахм к рядам помчался боевым.
Открыл он список именем своим.
Включил туда Шапура, Андиёна,
Бандуя и Гардуя — стражей трона,
Зангуя, равного слонам и львам,
Шерзиля, верного своим словам,
Озаргушаспа, храброго Хуршеда,
С кем неразлучною была победа,
Тухвора, что к сраженьям был влеком,
Пируза с Фаррухзодом-смельчаком.
Таких мужей он выбрал две седьмицы,
Для битвы обвязавших поясницы.
Из войска вывел он богатырей,
Предстал он с ними пред царем царей.
Сказал Хосров: «Отважные вельможи,
Да поведет вас в битву голос божий,
Отрадней умереть, начав борьбу,
Чем подчиняться дерзкому рабу.
В день битвы не склоняйтесь вы к испугу,
В день битвы замените мне кольчугу».
Богатыри хвалу произнесли,
Хосрова нарекли царем земли,
Хосрову обещали под присягой,
Что ринутся на недруга с отвагой.
Душой воспрянув, двинулся Хосров,
Четырнадцать возглавил храбрецов…
Дозорные помчались по долине,
Бахраму доложили о дружине.
С арканом длинным, с палицей большой,
С честолюбивой, бодрою душой,
Вдоль войска поскакал мироискатель.
Сказал Ялонсине: «Мой зложелатель —
Из всех врагов единственный храбрец,
Отважный и воинственный боец.
Лишь он один от нас лица не прячет,
Без трепета по полю мести скачет.
Хотя с драконом вышел он на бой,
Повел всего лишь горстку за собой.
При нем десяток всадников, не боле, —
Не различаю их на бранном поле.
Низвергнут им, кем буду я? Никем!
Чем будет радость бытия? Ничем!
Но кто скрывает доблесть в этом мире?
Хотя бесстрашных нас всего четыре, —
Хосрова разгромим богатырей:
Моя звезда его звезды светлей!»
Все войско, что стальной стеной стояло,
Он отдал Джонфурузу под начало,
А сам вперед, с отважными тремя,
Погнал коня, доспехами гремя.
Воскликнул шах: «Война передо мною:
Я здесь, а Чубина — передо мною!
С ним трое, вас — четырнадцать мужей,
Нам пораженье гибели страшней».
Тут волею-неволею румийцы,
Чтоб видеть, как дерутся две седьмицы,
С которыми кайсар вступил в союз,
Взошли на холм. Повел их Ниятус.
Их войско, опоясано для битвы,
Шептало, трепеща, слова молитвы,
И каждый вопрошал: «Ужель Хосров
Престола ради умереть готов?
В бездействии он держит стан военный,
А сам на битву он идет, надменный!
О шахе молодом душа скорбит,
Сомненья нет, что будет он убит!»
Бахрам с его свирепым, алчным взглядом
Был для иранцев — волком, войско — стадом,
Решили: будет побежден Хосров
Тем дивом, вырвавшимся из оков.
Богатыри Хосрова заметались
И лишь Густахм с Бандуем с ним остались.
Хосров на них взглянул, стыдом объят,
И поневоле поскакал назад.
Сказал Густахму: «Пусть пришлось мне трудно,
Но бегство с поля боя — безрассудно.
Увидели и знатный, и простой,
Что повернулся я к врагу спиной».
«Смотри, — Густахм сказал, — летит убийца,
А ты один. Ужель ты будешь биться?»
Шах оглянулся с трепетом в груди,
И четырех, с Бахрамом впереди,
Увидел он врагов перед собою.
Тогда он снял с себя доспехи боя,
Чтоб легче стал он в этот страшный час,
Чтоб конь его от верной смерти спас.
Помчался юный шах сквозь ветер дикий.
Два спутника отстали от владыки.
За ним — жестокосердный, гневный враг,
Пред ним — огромной глубины овраг,
А трое тигров мчатся врассыпную,
А пропасть подошла к горе вплотную!
Кто в этот миг счастливца поддержал?
Он спешился и в гору побежал,
Он побежал, смятенный и усталый,
Но выросли пред ним крутые скалы.
Он побежал, а по его пятам
Помчался огнедышащий Бахрам,
Крича: «Коварный трус, постыдна робость!
С твоим величьем повстречалась пропасть,
Зачем же к ней бежишь ты от меня,
В пути свой разум бросив и коня?»
Как шаху быть? Судьба его зажала
Меж камнем гор и острием кинжала.
Он молвил: «Бог, мои продли ты дни,
Униженному руку протяни!
Забуду я о Тире и Кайване,
Когда меня избавишь от страданий!»
Внезапный шум раздался в вышине.
Суруш спустился с неба на коне.
Он был одет в зеленые одежды,
А конь его скакал тропой надежды.
Взял шаха за руку посол небес —
Еще не видел мир таких чудес! —
И через гору перенес Хосрова,
От погубителя спасая злого.
Шах молвил, плача: «Кто ты, светлый муж?»
«Не плачь, — ответил ангел, — я — Суруш.
Ты будешь падишахом, осиянный
Творцом, которым взысканы Каяны».
Сказав, исчез, растаял, как туман.
Не удивляйтесь: всемогущ Яздан…
Стал мрачен Чубина при этом чуде.
Подумал он: «Пока воюют люди,
Нужна мне сила, храбрость мне нужна,
Но тяжкой будет с ангелом война!»
Он ускакал, кляня судьбы пристрастье,
Померкшее оплакивая счастье,
А за горой молился Ниятус:
Лег на душу его тяжелый груз.
Марьям, в слезах, в смятении, в испуге,
В немой тоске о царственном супруге,
Стояла на коленях пред творцом,
Стояла с расцарапанным лицом.
Сказал ей воин: «В сердце ноет рана,
Боюсь, что нас покинул шах Ирана».
Но вдруг, спокоен, весел и здоров,
Со стороны другой пришел Хосров.
Два воинства тогда возликовали,
Марьям освободилась от печали.
Приблизился к жене счастливый муж.
Поведал ей, как спас его Суруш.
Сказал: «Кайсарородная супруга!
Творец — моя защита и кольчуга.
Несчастье от беспечности пришло:
Не надо медлить, наказуя зло.
Остался я, беспомощный, в овраге,
К творцу взмолился о добре и благе,
Открылась тайна бога мне, рабу,
Я, наконец, постиг свою судьбу.
И Сальм, и Тур, и Феридун едва ли
Узреть во сне подобное мечтали!
То, что я видел, предвещает мне
Победу на войне и власть в стране.
О воины, вступайте в битву снова,
Вступайте в битву с именем Хосрова!»
