Бахрам, прервав военные труды,
Свою дружину двинул из Барды.
Усталый, потный, рослый и кудрявый,
Предстал он пред властителем державы.
Внимательно и долго шахиншах
Глядел на всадника: в его очах
Он прочитал одно лишь благородство,
А все черты являли с теми сходство,
Которые назвал Михронситод.
Избавился властитель от забот
И рассмеялся громко, счастья полон,
И ласково с Бахрамом речь повел он.
Увидел шах, что воин утомлен,
Что нужен отдых воину и сон.
С Бахрамом он простился благосклонно.
Когда же ночь, как мускус благовонна,
Решила сбросить черную чадру,
И солнце лик открыло поутру,
К царю пришел Бахрам, покинув ложе,
И расступились перед ним вельможи.
Ормузд велел Бахраму место дать
У трона, там, где восседала знать.
Поведал миродержец мужу брани
Слова о Совашахе, об Иране,
Затем спросил: «Как мне спасти страну:
Мир заключить или начать войну?»
И был ответ: «Пошли войска в сраженье,
Иначе ты потерпишь пораженье.
Лишь малодушный заключает мир,
Когда противник нарушает мир.
Чем будешь ты смиренней и покорней,
Тем будет враг надменней и упорней.
Ты должен радостно итти на рать,
Мол, воевать тебе, — что пировать,
В таком решении — залог величья,
А малодушья не могу постичь я».
Спросил Ормузд: — «Что выгодней для нас:
Повременить иль бой начать сейчас?»
И тот ответил: «Разумом владея,
Не мешкают, чтоб наказать злодея.
Так начертало мудрости перо:
«Несовместимы подлость и добро».
Ты прикажи готовиться к походу, —
Солью́ в один поток огонь и воду.
Иначе ждет тебя дурной конец:
Другой наденет царский твой венец.
Когда искусство боя мы проявим, —
Победу подчиниться нам заставим,
Всевышний нас не упрекнет, и впредь
Не будем перед ратью мы краснеть.
Позор — познать без боя пораженье,
Десятка тысяч не послав в сраженье!
Но если ты свою покажешь мощь,
И наши стрелы превратятся в дождь,
И в тучи превратятся наши луки,
И мы возьмем сто тысяч сабель в руки,
То двинемся с надеждою в поход.
Увидим, что сулит нам небосвод:
Иль зло пред силою добра померкнет,
Иль сила зла добро во прах повергнет».
Услышал речь Бахрама шахиншах,
И радость вспыхнула в его глазах.
Когда прием закончился у шаха,
Вельможи, ставшие добычей страха,
Сказали воину перед дворцом:
«Ты не прикидывайся храбрецом.
У Совашаха воинов так много,
Что муравьям преграждена дорога.
Зачем же ты сказал царю царей,
Чтоб он послал на бой богатырей?»
Но так Бахрам ответствовал вельможам:
«Я верю, что врага разбить мы сможем.
Пусть властелин прикажет поскорей, —
Я поведу на бой богатырей».
Вельможи к властелину поспешили
И о словах Бахрама доложили,
Хваля его, и с помощью прикрас
Преувеличили их в десять раз.
Их весть обрадовала миродержца,
Она развеяла заботу сердца,
И шахиншах Бахрама объявил
Военачальником иранских сил.
Бахрама шахиншах возвысил в сане,
И если знатный спрашивал в Иране:
«Кому отныне подчиняться нам?»
Шах отвечал: «Начальник ваш — Бахрам!»
Вот, препоясанный мечом тяжелым,
Предстал глава похода пред престолом.
Сказал: «Владыка! Счетчик пусть придет,
Пусть воинов он сделает подсчет,
Но только тех сынов твоей державы,
Что не жалеют жизни ради славы».
Ответил шах: «Отныне ты — глава,
Для воинов приказ — твои слова».
Перед Бахрамом выстроили войско:
Лишь тот, кто обладал душой геройской,
Кто мужества и силы был венцом,
Назваться мог бахрамовым бойцом.
Военачальник выбрал самых смелых,
Двенадцать тысяч всадников умелых,
Познавших силу палиц и мечей, —
Одних сорокалетних силачей:
Коль был моложе или старше воин,
Он жалованья не был удостоен.
Не знал Бахрам ни отдыха, ни сна.
Назначен был боец Ялонсина,
В чьем сердце клокотало мести пламя,
Главою над срединными рядами,
Чтобы, коня вздымая на дыбы,
Скакал он перед строем в день борьбы
И восклицал, знатнейших вдохновляя:
«Вступайте в битву, мужество являя!»
Другой, Изадгушасп, чей верный конь
Без трепета скакал через огонь,
На двух крылах — на правом и на левом —
Готов был поражать туранцев с гневом.
Кундогушасп, догнать способный льва,
Был в войске тыловых частей глава.
Он думать должен был о свежих силах, —
Чтоб в нужный час в сраженье он вводил их.
Благоустроил рать свою Бахрам,
И обратился он к богатырям:
«Идите вы прямым путем, без петель,
Да будет вашей целью — добродетель,
И пусть, когда пробьет победы час,
Насильников не будет среди вас.
Мечей, прославленных на поле брани,
Не поднимайте вы для злодеяний.
Когда раздастся клич войны, — скорей
Садитесь на оседланных коней,
И так скачите быстро, гулко, смело,
Чтоб всем казалось: буря зашумела!
Пока не протрубил военный рог,
Даю вам отдых на короткий срок:
Истоки силы — отдых, сон целебный —
Равно коню и всаднику потребны».
Утешен был известьем царь царей,
Что отобрал Бахрам богатырей.
Сокровищницы, радуясь, открыл он,
Бойцов Бахрама щедро одарил он,
И палицей владевших, и мечом,
Бахраму он не отказал ни в чем.
Восторгом и надеждою объятый,
Шах произвел огромные затраты,
Велел пригнать в столицу табуны,
Коней раздать защитникам страны.
Сказал военачальнику властитель:
«Слыхал ли ты, мой опытный воитель,
О всадниках, оружье и слонах,
Которыми владеет Совашах?
Слыхал ли, что сама земля трясется
Под войском вражеского полководца?
Из воинов, что мой хранят престол,
Двенадцать тысяч только ты нашел,
Достойных своего вооруженья.
Не слишком ли их мало для сраженья?
Притом, взамен горячих, молодых,
Сорокалетних выбрал ты одних…
Бахрам, твои поступки непонятны!»
Ормузду отвечал искусник ратный:
«О шах, владыка мира, светоч глаз!
Слыхал ли ты старинный тот рассказ,
Что древние властители вначале
Себе в друзья удачу избирали,
Поэтому, чтоб стать врага сильней,
Немного требовалось им друзей.
Я к этому старинному рассказу
И доказательства прибавлю сразу,
Коль соизволит мне мой шах внимать.
Известно, что бесчисленную рать
Увидел Кай-Ковус в Хамоваране.
Тогда Рустам повел на поле брани
Двенадцать тысяч всадников, и спас
От плена Кай-Ковуса в добрый час.
Гударза вспомню я Кишвадагона:
Двенадцать тысяч под свои знамена
Лихих бойцов привел отважный муж,
Чтоб отомщен был славный Сиавуш.
Исфандиор держался тех же правил, —
Двенадцать тысяч всадников возглавил.
Его бойцы верхом на скакунах
Арджаспа крепость превратили в прах.
О шах, внемли тому, кого возвысил:
Двенадцать тысяч — лучшее из чисел.
Мы в большем не нуждаемся числе,
Чтоб службу сослужить своей земле.
«Ужель, — еще спросил ты, благородный, —
Одни сорокалетние пригодны?»
Сорокалетний опытен боец,
Он доблести военной образец,
Всегда на поле брани стоек духом,
Не верит клевете и вздорным слухам.
Подверженный превратностям судеб,
Он помнит властелина соль и хлеб,
Он в трудный час не бросит полководца,
К противнику спиной не повернется.
Суровый, зрелый воин видел свет.
Не столь печалится он в сорок лет
О детях, о жене своей, о доме,
Не предается сладостной истоме.
А юноша нетерпелив, горяч,
Он весь в плену обманчивых удач,
Отходчив он, не накопил он гнева,
Нет у него ни дома, ни посева,
Нет ни детей, ни любящей жены,
Он не прельщен добычами войны.
Победа улыбается дружине, —
Он скачет, преисполненный гордыни,
Победа улыбается врагу, —
Бежит и меч бросает на бегу.
Поступки неразумные творит он
Затем, что жизнью разум не испытан».
Услышав речь Бахрама, властелин
Расцвел от счастья, как цветы долин.
Сказал ему: «Иди, надень доспехи
И покажи двору твои успехи».
Бахрам склонился пред царем, затем
Потребовал кушак, румийский шлем,
В военные одежды облачился,
И скакуна, что в битвах отличился,
Одел железным панцирем Бахрам,
Аркан к седельным привязал ремням,
Построил рать на площади открытой.
Ормузд на площадь поскакал со свитой.
Бахрам подъехал на гнедом коне,
В румийском шлеме, с палицей, в броне,
И попросил у шаха разрешенья
Начать перед походом упражненья.
Шах осчастливил войско похвалой.
Он видел: каждый всадник удалой
Владеет с ловкостью мечом и луком,
Обучен трудным воинским наукам.
Велел он знамя передать бойцам.
Скакал под этим знаменем Рустам,
То знамя реяло над полем боя,
Явив дракона тело голубое.
Вручил его Бахраму шахиншах
И молвил так, с улыбкой на устах:
«Мой благородный, многомощный воин!
Ты будь Рустама знамени достоин,
Душою чист, в бою неукротим, —
Клянусь, — Рустамом станешь ты вторым!»
Приняв благоговейно это знамя,
Прославленное смелыми сынами,
Воздал хвалу властителю Бахрам.
На этом смотр окончился бойцам.
Взвилось дракона голубое тело,
Все разошлись, и площадь опустела.
