Когда рассвет из-за шатров поднялся, —
От войск обоих страшный рев поднялся.
Не стало видно солнечных лучей,
Мир потемнел от копий и мечей.
Земля горою сделалась железной,
Сияющее небо — черной бездной.
Как хищный зверь, разъяло солнце пасть,
Мечи нависли тучей, чтоб упасть.
От крика, ржанья, звона то и дело
Долина в горы убежать хотела.
Взглянул на поле боя Чубина.
Отвагу возбудила в нем война.
Как сталь его свирепого кинжала,
Убийства существо его алкало.
Два взгляда опустил он тяжело
На левое, на правое крыло.
Душа восторг почувствовала львиный
И разделилась на две половины.
Сказал Ялонсине: «Будь впереди
И середину войска поведи,
А я в сраженье два крыла направлю, —
И левое, и правое возглавлю».
На поле боя посмотрел Хосров.
От войска почернел земной покров.
На холм взошел он вместе с Ниятусом.
С Бандуем и Густахмом черноусым,
И богу он сказал на пехлеви:
«Всесущий, милость правому яви!
Стремятся эти воины к победам,
Но лишь тебе исход боренья ведом.
О правда правд, о высота высот,
Скажи, кто ныне счастье обретет?»
Румиец Кут, глава большой дружины,
Внезапно вырвался из середины.
Он прискакал к зеленому холму,
Встал пред Хосровом и сказал ему:
«О шах, взгляни ты оком прозорливым
На честолюбца, созданного дивом!
Суровою была к тебе судьба,
И ты бежал от этого раба.
Добился он могущества и славы,
Лишился ты и войска, и державы.
Но жизнь свою доверил я мечу,
Я воевать злодея научу!»
Когда Хосров услышал слово Кута,
Им овладели боль, печаль и смута.
Ведь он сказал: «Твоя душа слаба,
Все потеряв, бежал ты от раба».
Но в сердце спрятав глубоко обиду,
Ответствовал Хосров, спокоен с виду:
«Скачи. Увидит раб твой меч стальной,
И к бою повернется он спиной.
Но сам-то не беги ты от Бахрама,
Чтоб губы после не кусать от срама».
Помчался Кут на вороном коне.
Летит, — копье в руке, душа в огне.
Вскричал Ялонсина: «Будь осторожен,
Бахрам, кинжал свой вытащи из ножен:
Слон опьяненный скачет вдалеке,
С арканом у седла, с копьем в руке!»
Но грозен был Бахрам, смотрел он люто
И ждал, пылая, приближенья Кута.
В противников Хосров вперил глаза,
А в сердце — гнев, а на щеке — слеза.
Метнул свое копье румиец смелый,
Но не упал на землю враг умелый:
Он сразу же лицо прикрыл щитом,
Двуострый меч он обнажил потом,
Противнику не дал он уклониться
И на две части разрубил румийца.
Когда румийский витязь лег во прах,
Невольно рассмеялся шахиншах.
Вселилась в сердце Ниятуса буря.
Он с яростью сказал, глаза прищуря:
«О венценосец, не хорош твой смех.
Смеяться над убитым — страшный грех.
Ты ценишь хитрость, ты забыл о чести,
Твоя душа, заснув, не жаждет мести.
Сапфиры и диргемы здесь найдем, —
Таких, как Кут, нигде мы не найдем!
Кому смешон разрубленный на части,
Тот в день сраженья потеряет счастье».
«Увы, смеялся я не оттого, —
Сказал Хосров, — что нет в живых его.
Я понял, что карает рок жестокий
Тех, от кого услышит он попреки.
Сказал мне Кут: «Бежал ты от раба,
Для битвы с ним душа твоя слаба».
Но если раб так страшен в день сраженье,
То я не вижу в бегстве униженья».
А в это время крикнул Чубина:
«Ведите вороного скакуна!
Убитого врага к седлу привяжем,
Хосрову жалкий труп его покажем».
Исполнили воители приказ.
Мертвец к седлу привязан был тотчас.
Назад к своим войскам скакун помчался,
Убитый богатырь в седле качался.
Потряс Хосрова сердце мертвый Кут.
Велел он труп освободить от пут,
Велел он мускуса насыпать в раны.
Лег, в полотне, воитель бездыханный —
С мечом в руке, с кольчугой на груди,
Лицом к боям, что будут впереди.
К владыке Рума, в полотно зашитый,
С друзьями был отправлен Кут убитый.
Чтоб, на него взглянув, узнал кайсар,
Каков раба восставшего удар,
Что нет позора в том, когда в сраженье
От храброго потерпишь пораженье.
Румийцы, со слезами на глазах,
Стояли, гнев копя в своих сердцах.
Вдруг ринулся отряд мятежной рати
Сквозь голоса рыданий и проклятий.
Ни трепета, казалось, ни преград
Не знал десятитысячный отряд.
Еще не ведал ни один страдалец
Таких ударов пик, мечей и палиц!
Казалось, мир в кровавой мгле исчез,
Казалось, кровью плачет свод небес.
Так много трупов на земле валялось,
Что для живых дороги не осталось.
В пустыне Дук великое число
Воителей румийских полегло.
Немало было славных, именитых
Военачальников среди убитых.
Хосров оплакал скорбный их удел.
Он раненых перевязать велел.
Горой высокой сделалась лощина,
Когда собрали мертвых воедино.
Хосров смотрел на них с тоской в очах.
Отчаялся в победе шахиншах.
Так Ниятусу молвил он в унынье:
«Бахрам победу торжествует ныне.
Когда румийцы будут каждый раз
Сражаться, как сражаются сейчас,
То знай: румийское погибнет войско, —
Его оружье сделано из воска!
Румийцы завтра отдохнуть должны:
Пусть вступят в бой иранские сыны».
И поклялись иранцы властелину:
«Мы завтра гору превратим в низину!»
