— Это самое бескровное и в то же время наименее тривиальное расследование из всех, что мне приходилось проводить. Поэтому я чувствую себя не в своей тарелке. Ставки чрезвычайно низки, а эльфы условно женского пола настолько мне чужды, что нисколько меня не колышут.

«Не исключено, что утром у тебя будет несколько иное мнение. Попытайся со своих позиций осмыслить то, что стоит на кону. Я же проделаю это с моих. И займусь этим немедленно, пока мои многочисленные и мощные умы свободны от обычной напряженной деятельности. В первую очередь я попытаюсь уяснить, какую потенциальную опасность для себя. видят во всей этой истории наши повелители с Холма».

— Эти старые параноики боятся только потому, что, по их мнению, весь мир населен такими же злобными, жестокими и низкими существами, как они сами.

«Верно. Но это вовсе не означает, что они изначально не правы по всем пунктам. Они безмерно страшатся не только того, что на их пути могут появиться могущественные враги, но и того, что эти враги сделают жизнь ужасной для нас всех.

Для этого только одному из серебристых эльфов достаточно оказаться существом злобным и применить против нас свои магические силы».

Да, Покойник был прав. Эти существа манипулировали весьма могущественными и очень странными силами.

И он был абсолютно прав, утверждая, что утром в отношении эльфов женского пола я буду испытывать совершенно иные чувства. Однако изменил я свое отношение по причинам, даже отдаленно не имевшим ничего общего с теми, что имел в виду Весельчак.

Внезапно проснувшись среди ночи, я решил, что с утра первым делом прогоню из своего дома всех пикси. Но маленькие летуны молчали. Зато в комнате светился какой-то ночник, и в постели я был не один. Когда я повернулся с целью сообщить Паленой, что подобное между нами невозможно, к моим губам прикоснулся серый, похожий на паучью лапку палец. Вторая паучья лапка вначале дотронулась до огромного глаза, а затем постучала по моему виску.

Боже! Что это должно означать? Эльфийка по имени Евас стояла на коленях рядом с моей кроватью. Выходит, ей все же удалось увидеть ту отвратительную картинку! Евас прихватила с собой пачку бумаги. Бумагу я сразу узнал. Последний раз я видел ее на письменном столе в своем кабинете.

Оказалось, что Евас может читать и писать по-карентийски. Сейчас она старательно выводила буквы.

Закончив послание, Евас сунула пачку мне в руку. На верхнем листке была всего одна короткая, но весьма емкая фраза: «Научи меня».

Когда я ознакомился с посланием, она стянула с себя похожее на детскую ночную рубашонку рубище и приложила серый палец к моим губам, едва я вознамерился предложить ей убраться восвояси.

Но вдруг я почувствовал, что эти жалкие формы обладают определенной привлекательностью. И сын мамы Гаррет не смог устоять перед искушением до конца выяснить их возможности.

Позже я задал себе вопрос, не манипулировал ли кто-то извне моими мыслями.

Евас переложила верхний листок в самый низ пачки.

Затем я познакомился с письменной историей очень древнего народа, который много веков назад решил отказаться от инстинктивного стремления к половому воспроизводству населения, поскольку бурные страсти отвлекали их от процесса мышления и совершенствования интеллектуальных возможностей.

В некотором роде это имело отношение и ко мне, поскольку значительную часть времени мой интеллект обращен именно на проблемы полового воспроизводства. Должен откровенно признаться, я был бы более уважаемым членом общества и значительно более мощным интеллектуально, если бы боги не благословили и одновременно не прокляли нас, заселив мир такими существами, как женщины.

Евас в письменной форме сообщила мне, что считает себя презренным атавизмом диких времен, поскольку ею движут неукротимые желания, изрядно сдобренные естественным женским любопытством. Оказалось, что до этого момента она успешно боролась с темными страстями лишь потому, что всегда была окружена людьми, не позволявшими ей поставить себя в ложное положение.

И вот этой ночью она наконец получила возможность удовлетворить сводившее ее с ума любопытство. Она поняла, что ее народ, отказывая себе в сексе, поступал очень мудро.

В то же время Евас опасалась, что другого шанса ей может и не представиться.

Она была знакома с механикой действа, поскольку все эльфы, пользуясь способностью становиться невидимыми, не раз удовлетворяли любознательность, наблюдая за этим процессом у людей. Евас, как она написала, оказалась единственной, у кого это зрелище не вызвало отвращения.

Наконец мы снова добрались до первого листка, и я прочитал: «Научи меня».

Для меня это был совершенно новый прием в искусстве совращения. Я назвал бы его «интеллектуальным». Мои грубые чувства были способны понять ее мучения. Кроме того, в полумраке она представлялась еще более экзотичной, чем при свете дня, и казалась не столько странной, сколько желанной.

Словом, я не устоял и занялся реализацией дневных мечтаний любого молодого человека с горячей кровью.

В какой-то момент Евас взяла тайм-аут, чтобы начертать на моей спине похожим на паучью ножку пальчиком: «Не бойся, я не сломаюсь». Она хотела, чтобы сын мамы Гаррет понял, что она не столь хрупка, как это может показаться на первый взгляд.

— Проснись, Солнышко, — проворковал Дин, одновременно толкая меня в бок.

Все эти ласки должны были означать, что прибыл утренний Чай. Я дремал за столом, ухмыляясь от уха до уха.

В ответ я промычал нечто невнятное.

— Странно, мистер Гаррет. Вы тупо улыбаетесь, а между тем вчера вы для разнообразия отправились спать во вполне пристойное время. Однако своей раздражительностью вы напоминаете мне сейчас страдающего похмельем пьянчугу из горного края.

— Это все пикси, будь они прокляты. Не затыкались всю ночь.

Спорить Дин не стал, понимая, что, когда я в таком состоянии, лучше со мной не связываться.

Появилась Паленая, которая, как водится, поднялась с первыми лучами солнца. Она привычно что-то лопотала, но вид у нее был более таинственный, нежели обычно. Оказывается, мисс Пулар была страшно рада меня видеть. Какого-либо осуждения со стороны Покойника я тоже не улавливал.

Осчастливившая нас своим появлением Евас демонстрировала ледяное равнодушие ко всем и ко всему, кроме чая, щедро подслащенного медом. Ее поведение мало чем отличалось от вчерашнего, хотя вид у нее, пожалуй, был более отрешенный, чем всегда. Что касается госпожи Фасфири, то та, хотя и хранила присущую ей холодность, держалась более чем странно. Она смотрела на меня так, как мог смотреть свернувшийся кольцом на кухонном столе двадцатифутовый удав.

В ее взгляде сквозили отвращение, усталость, восхищение, любопытство и некоторое, как мне показалось, возбуждение.

От Покойника по-прежнему никаких сигналов не поступало.

Ну и сон же мне привиделся! Сновидение было необычно реалистичным, а проснувшись, я ощутил, что вдобавок к старым болячкам на теле появились новые места, прикосновение к которым вызывало боль.

Евас, судя по всему, хотела внушить мне, что все это было видением, порожденным моим нездоровым воображением. Однако я с некоторым удовольствием отметил про себя, что передвигается она крайне осторожно и лишь тогда, когда никто на нее не смотрит. Фасфирь, однако, замечала все.

Значит, старушке все известно!

Моя улыбка стала еще шире.

— Какая злая мысль тебя посетила? — поинтересовалась Паленая. В голосе крысючки прозвучали кокетливые нотки.

— Ничего особенного. Просто приятные воспоминания.

Покончив с едой, я более или менее проснулся и направился в свой кабинет. Я снова начал мыслить позитивно, и мой организм требовал дел. Но прежде чем приступить к работе, мне пришлось возместить исчезнувшую со стола стопку бумаги.