— Завтра на базаре электрические куплю у итальянцев. Они все продают. Говорят, даже пистолеты купить можно.

— Но-но!

— Можно. Гоните только гроши.

Переправлять Крайнева на аэродром начали в половине двенадцатого ночи. Пронести его на носилках по всему тоннелю не удалось. В нескольких местах, где тоннель делал крутой поворот, больного приходилось переносить на руках. Сердюк шел, втянув голову в плечи, — и то в нескольких местах задел головой свод.

Наконец выбрались к пруду, остановились отдышаться. Была такая ночь, какие нередки перед новолуньем на Украине, — непроглядная, ни зги, часто усыпанная яркими крупинками звезд, которые, однако, не тревожат крутую тьму на земле. Сердюк с трепетом посмотрел на небо. Прилетит ли самолет? Что делать, если они останутся днем в открытой степи? Куда деваться, где укрыться? «В землю зароемся», — решил он, вспомнив, что на аэродроме есть лопата, которую оставил Петр, заблаговременно выкопавший ямы для огней.

— Как свежо! — вымолвил Сергей Петрович, вдыхая полной грудью прохладный прелый воздух.

— Пошли, — скомандовал Сердюк и взялся за носилки.

Сзади носилки несли Теплова и Павел. После ранения Павел еще не совсем оправился, пришлось взять на помощь Валю.

У кромки воды земля была влажная. Ступали осторожно, боясь поскользнуться.

Крайнев беспокоился, успеют ли донести его вовремя. Сейчас двенадцать, самолет должен приземлиться в два. До аэродрома четыре километра. Если будут продвигаться с такой скоростью, то не доберутся и к трем. Сергей Петрович чувствовал, что Валя идет шатаясь. Она действительно напрягала все силы, чтобы не выпустить ручку носилок и не упасть.

— Отдохнем, — предложил Сердюк.

Постояли — и снова в путь. Обогнули пруд, пошли по степи. Почва стала суше, двигались уже быстрее, но Крайнев этого не ощущал.

— Не дойдем в срок, — со страхом сказал он.

Три дня назад Сергей Петрович был готов к тому, что умрет. Но радиограмма из штаба воскресила в нем жажду жизни. Нога? Бог с ней, с ногой, лишь бы жить, лишь бы можно было творить! Он целиком посвятит себя изобретательской работе. И с ним всегда будет Валя. Вот только очень плохо выглядит она… Как бы не заболела.

У большой каменоломни остановились, и тотчас, словно из-под земли, выросли силуэты двух человек.

Крайнев вздрогнул всем телом.

— Это свои, — успокоил его Сердюк.

Подошли Петр и Сашка.

Носилки снова поставили на землю. Петр обрадовался брату, которого не видел с тех пор, как тот поселился в подземном хозяйстве, но тотчас упрекнул его:

— Мать по тебе глаза выплакала, не верит, что жив, — и только. Думает, успокаиваю просто. Обязательно записку напиши.

— Прощайтесь, Валя, — тихо сказал Сердюк и отошел в сторону.

Теплова опустилась на землю, прильнула к груди Крайнева.

— Крепись, Сереженька, любимый, единственный… — прошептала она, целуя его в горячие губы.

Крайнев ощутил незнакомый ему до сих пор соленый вкус Валиных слез.

— Я все выдержу… Выдержи только ты, женуля.

Теперь носилки понесли Петр и Саша. Сердюк оглянулся. Теплова продолжала сидеть на земле, жалкая, убитая горем. Он возвратился, поднял ее, повернул к заводу.

— Ступайте, не задерживайтесь.

Валя плакала.

— Я туда не могу одна…

— Павел! — окликнул Сердюк.

— Не надо, не надо, я как-нибудь…

— Ничего, пусть идет. Все равно ему туда возвращаться.

Проводив их взглядом, Андрей Васильевич догнал товарищей и подменил Сашку.

Парнишка уныло плелся позади, ощупывая свои карманы, в которых были рассованы фонарики. Ему повезло — удалось купить пять фонарей вместо четырех на случай, если один выйдет из строя. Брать Сашку на эту операцию Сердюк не хотел — на нем держалась связь с радистом, но слишком уж горячо просил он, и Андрей Васильевич, подумав, решил, что в этом ночном путешествии по степи нет ничего особо опасного.

На аэродром пришли за полчаса до срока. До войны здесь стоял заводской «У-2», служивший для связи с заводами. Гитлеровцы пользовались аэродромом, когда фронт был близок, а потом оставили его. У развалин сторожки поставили носилки. Петр и Сашка отправились к ямам, уложили в них фонарики, зажгли. Огней со стороны видно не было, только стоял над ямами едва заметный призрачный красноватый туман.

Стрелки часов уже показывали пятнадцать минут третьего, а самолета не было. В половине третьего Сердюк приказал Прасолову копать яму на двух человек внутри сторожки.

— Укроемся на день там, если не прилетит самолет, а ночью опять ждать будем.

— Боюсь, что мы гитлеровцев здесь дождемся, — сказал осторожный Петр. — Все-таки отблеск красного света над ямами есть.

Андрей Васильевич посмотрел через плечо по направлению его взгляда.

— Забирай Сашу и уходи. Не будем рисковать всеми. Руководство останется на тебе. Командуй от моего имени. Не вернусь — заменишь полностью. Понял?

— Понял.

— А завтра пусть кто-нибудь наведается. Еды-то, жалко, не захватили.

Сашка неохотно последовал за Прасоловым. Что он скажет Вале?

Сердюк принялся углублять яму. Невольно мелькнула мысль, что он копает могилу.

Работа подвигалась плохо. В земле то и дело попадались камни, крупные и мелкие, лопата быстро затупилась, и Андрей Васильевич боялся, что не успеет выкопать эту проклятую нору до рассвета. Но в четвертом часу утра он услышал слабый гул самолета, летевшего с востока. Гул постепенно усиливался, потом надолго оборвался, и вот мотор взревел совсем близко. На фоне неба Сердюк увидел самолет, идущий на посадку. «Планировал без мотора, но не дотянул», — догадался он и побежал к концу посадочной площадки.

Самолет приземлился. Летчик, заглушив мотор, нетерпеливо выглянул из кабины.

— Фамилия! — крикнул он, когда Сердюк подбежал совсем близко.

Андрей Васильевич назвал себя.

— Давайте больного.

— Вылазь, помоги. Я один.

— Не могу. И из города машины идут.

Андрей Васильевич увидел отблеск фар нескольких машин, мчавшихся по степи, и побежал к сторожке. Крайнев лежал неподвижно.

— Сергей! — окликнул его Сердюк.

Ни звука в ответ.

«Умер», — решил Андрей Васильевич, но взвалил Крайнева на спину и что было силы побежал к самолету.

До него оставалась еще добрая сотня шагов, когда летчик выпустил пулеметную очередь, чтобы отпугнуть гитлеровцев. Фары мгновенно погасли, и сейчас уже невозможно было понять, идут машины или остановились.

Обессилевший Сердюк с трудом подал Крайнева. Летчик подхватил его под мышки, придержал. Андрей Васильевич вскочил в кабину, перетащил Крайнева через борт и бережно усадил рядом.

Летчик дал газ, самолет покатился по площадке, подпрыгивая на неровностях почвы, с каждой секундой набирая скорость, и вдруг перестал подпрыгивать: оторвались от земли.

А Сашка незаметно отстал от Петра. «Приказ приказом, но надо же знать, улетели они или нет, — рассуждал он. — Если нет, нужно сообщить радисту, если да, фонарики забрать — не пропадать же им. Еще пригодится».

В километре от аэродрома он залег в бурьян, стал терпеливо ждать. Он слышал, как приземлился самолет, видел, как несколько автомашин с гитлеровцами промчались невдалеке. Пулеметная очередь и беспорядочный треск автоматов испугали его; сердце перестало замирать, только когда до его ушей донесся затухающий гул удалявшегося самолета.

Одна машина с потушенными фарами возвращалась назад, в город. Сашка смекнул: гитлеровцы поехали за подкреплением и будут рыскать по степи, полагая, что самолет кого-то высадил.

Спотыкаясь и падая, он побежал к заводу, ускользая от облавы, и радовался, что сообщит Вале: улетели.

Член Военсовета Южного фронта Николай Семенович Крутов, широкоплечий и приземистый, с высоким крутым лбом, вошел к начальнику Украинского штаба партизанского движения, когда тот никак не ожидал его увидеть — только несколько часов назад была получена от Крутова радиограмма с фронта.