— Очень большое, — ответил Крайнев. — По этим каналам спускалась вода, охлаждавшая агрегаты в доменном цехе, мартеновском и в прокате. К каждому цеху можно пройти по этим каналам. Имеется подземный тоннель, по которому когда-то предполагали подавать чугун из доменного цеха в мартеновский, и большой бетонный зал.

— А он для чего?

— Обнаружили его в июле прошлого года. Когда рыли котлован для фундамента спеццеха, наткнулись на бетонную плиту. Пробили ее и увидели огромное пустое помещение. Только один старый рабочий знал о нем. При бельгийцах там была секретная лаборатория. Из каждой партии рельсов один рельс через отверстие бросали туда и испытывали. Если рельс был хороший, то партию предъявляли заказчику без всяких хитростей, если партия оказывалась бракованной, заводчики сдавали ее жульнически. Вале вдруг стала понятной мысль Сердюка.

— А план этого хозяйства можно составить? — спросила она.

— План? — Крайнев подумал. — Конечно, можно. Кропотливое дело, но можно.

— Завтра Саша передаст все, что нужно, и придется заняться этим. Таково задание Сердюка.

— Хорошо, — согласился Крайнев. — Но для чего это?

— Для чего — будет ясно позже, — уклонилась от ответа Валя.

— Не веришь?

— Ну что ты, Сережа! — вырвалось у Тепловой. Она смутилась, но повторила снова: — Что ты, Сережа! Если тебе не верить, так кому же?

Замолчали. Крайнев встал; дошел до конца тоннеля, посмотрел на небо. Скованная холодом молодая луна, обессилевшая, тусклая, склонясь набочок, уходила в тучу, казалось, отогреться. Предрассветный ветерок пахнул в лицо колким морозцем.

— Валюша, тебе пора, — сказал Крайнев, вернувшись, и нежно обнял девушку.

Вскоре фигура Вали затерялась между нагроможденных шлаковых глыб. При мысли, что она бредет в туфлях по глубокому снегу, Крайневу стало нестерпимо холодно.

Начальник гестапо фон Штаммер с безразличным видом прочитал секретное письмо гаулейтера Коха о мерах поощрения агентуры. Кох писал: «В обычных случаях нужно награждать товарами, а в чрезвычайных наделять отличившихся агентов усадебной землей. Подчеркиваю, что продуктовый фонд, выделенный для поощрения агентов, имеет единственное назначение. За расходование продуктов для других целей виновные будут привлекаться к ответственности».

Так же безразлично Штаммер взглянул и на приложение к письму, в котором сообщалось о выделении для агентуры пятисот литров водки, двухсот килограммов сахару и тысячи пачек табаку.

Поощрять было некого. После ликвидации подпольщиками резидентов и расклейки листовок с фамилиями агентов вербовка стала почти невозможной. Официальный аппарат гестапо состоял из надежных, проверенных сотрудников — им бы только работу. Но что они могут сделать без агентуры.

Свое восстановление в должности Штаммер сначала воспринял как прощение, а теперь понял, что после такого провала это худшее из всех возможных наказаний.

Начальство прислало ему в помощь четырех агентов, успешно окончивших школу шпионажа, террора и диверсий ОУН[1]. Это заведение, находившееся в Берлине на Мекленбургштрассе, 75, готовило агентуру из украинских националистов. Но присланные агенты пока не оправдали надежд. Они целыми днями просиживали в кабачках, непрестанно требовали денег на спаивание, уверяя, что в душу русского человека лучше всего проникнуть, когда он пьян. Правда, они ежедневно присылали донесения — в кабачке обязательно кто-нибудь ругал гитлеровцев.

Штаммер сажал провинившихся в лагерь без всякого воодушевления. Он знал, что недовольных можно искать проще и без особых затрат. Не ругающие «новый порядок» нужны были Штаммеру, а борющиеся с ним. Вот их-то как раз и не удавалось выявить.

Много хлопот доставила Штаммеру шифрованная радиограмма из области. В ней категорически предписывалось обнаружить в городе женщину в сером демисезонном пальто, с очками в железной оправе и плетеной кошелкой, установить, с кем она будет встречаться, пока не задерживать, а в случае выезда в другой город, незаметно сопровождать и там передать наблюдение за ней местной агентуре. В радиограмме подчеркивалась исключительная важность операции.

У полицаев немедленно сняли нарукавные повязки, сотрудников аппарата гестапо, переодетых в штатское, разослали по городу. Из области каждый час запрашивали о результатах поисков, и Штаммеру уже надоело докладывать об их безуспешности.

На третий день начальник полиции сообщил, что одному полицаю удалось выследить женщину. Она заходила в ремонтную мастерскую по Ратной улице, 16, которую содержит некто Пырин, пробыла там около часа и направилась на железнодорожную станцию. Здесь выяснили ее имя, отчество и фамилию, подвергнув проверке документы всех находившихся на станции людей. Дальнейшая слежка за ней поручена железнодорожной полиции.

Штаммер приказал щедро наградить отличившегося полицая и сообщил обо всем в область. Ответ последовал немедленно: «Установить за мастерской тщательное наблюдение, никаких оперативных мер до особого распоряжения не принимать».

Наискосок от мастерской Пырина, на противоположной стороне улицы, три холостяка сняли квартиру якобы под фотографию, разрешение на открытие которой ждут от горуправы. Владельцы дома — старик и старуха — изголодались и смотрели на квартирантов как на единственный источник пропитания. Хозяйка готовила им еду, могла подкормиться сама и поддержать окончательно отощавшего мужа.

Жильцы никогда не выходили из дому все вместе. Кто-нибудь из них постоянно сидел в маленькой угловой комнате у окна возле намертво укрепленного на штативе фотоаппарата. Когда в мастерскую Пырина заходил посетитель, наблюдатель щелкал затвором объектива, передавал свой пост другому, а сам поспешно одевался и исчезал. Через пустырь за домом он выходил на параллельную улицу, затем переулком возвращался на свою и издали вел слежку. Как только посетитель выходил из мастерской, его снова фотографировали. Первый снимок получался в профиль, иногда даже в затылок, второй — в фас.

За несколько дней беспрерывной слежки наблюдатели установили, что мастерскую регулярно посещает миловидная девушка в ватнике и ушанке. Она была единственным человеком, возбудившим их подозрение, потому что, возвращаясь из мастерской, всякий раз заходила в разные дворы. Дворы эти сообщались с другими дворами, и выследить незаметно ее квартиру не представлялось возможным.

Остальные посетители, в основном женщины, приносившие в починку домашнюю утварь, особых подозрений не вызывали.

Сердюка вскоре перестали фотографировать. Бывал он в мастерской ежедневно, приносил негодную бытовую рухлядь — керосинки, примусы, лампы — и тащил после ремонта на толкучку.

Штаммер подолгу останавливал взгляд на фотографиях Сердюка. И не только потому, что их было изрядное количество. Поневоле обращал на себя внимание этот крепко сколоченный мужчина с лицом крупным, грубоватым, волевым.

«Попробуй из такого что-нибудь выжми. — Штаммер рассматривал высокий, упрямый лоб, умные проницательные глаза и свирепел. — С него всю кожу спусти — не застонет. В этой проклятой стране не люди, а дьяволы. Пытками тут мало добьешься. А хитростью? Очень много хитрости нужно, чтобы обвести такого вокруг пальца. Он руководитель, он», — убеждал себя начальник гестапо и терпеливо ждал команды.

…В кабинете фон Штаммера сидел тучный эсэсовец — начальник областного гестапо Гейзен. Глаза его были воспалены, выглядел он усталым, как рьяный, день и ночь работающий в поте лица служака. Гейзен вертел в руках сложный замок и ждал, когда Штаммер соберется с мыслями.

Сегодня Штаммер был особенно похож на щуку, подкарауливающую добычу. Маленькие водянистые глаза прищурены, тонкие губы сжаты так сильно, что кажутся сшитыми изнутри.

— Мой ответ очень прост: всех, кто ходит в мастерскую, арестовать.

— Вас ничему не учит жизнь, коллега, — насмешливо возразил Гейзен. — Пытать? Ваш предшественник был посильнее вас в этом искусстве, а хоть одно признание он вырвал? Избивал до смерти, и со смертью дознание кончалось. И притом: на сто посетителей может оказаться только два-три партизана. Не так ли? Ах, когда-то немецкая тайная полиция считалась лучшей в мире… Но тогда в ней работали не такие, как вы, Штаммер. — Гейзен намеренно пропускал приставку «фон» — он терпеть не мог этого выскочку. — Вам бы быть палачом, Штаммер, надевать петлю на шею. А вот найти эту самую шею…