- Ты же любишь глаза таращить на статных молодцев. Было дело, сама подол задирала пред моим сыном Ростиславом. Чего краснеешь, паскудница? Иль скажешь, не было этого? Покрути задом и пред Олегом Святославичем, сей витязь Ростислава за пояс заткнёт! Ну, чего отворачиваешься?

Утомившись, Всеволод Ярославич опустился в кресло и принялся пить какое-то снадобье из небольшой чаши, стоявшей на столе рядом с книгами.

Олег сидел на стуле с каменным лицом. Полуобнажённая Кунигунда с царапинами от пальцев великого князя на спине и бёдрах стояла рядом, закрыв красное от стыда лицо руками.

Коснувшись пальцами едва заметного шрама на колене молодой женщины, Олег спросил как ни в чем не бывало:

- Откуда это у тебя?

- С лошади упала, - тихо ответила Кунигунда, отняв руки от лица.

- Так ты любишь кататься верхом?

- Люблю.

- Небось каждый день выезжаешь верхом за город, а? - Олег посмотрел Кунигунде в глаза снизу вверх.

- При живом муже я часто верхом каталась, а ныне мне великий князь запрещает даже думать об этом.

- Отчего же так, дядюшка? - обратился Олег к великому князю.

- Дай ей волю, она мигом удерёт, - проворчал Всеволод Ярославич. - И я останусь без жены-красавицы. Пусть во дворце сидит, неча зад о седло сбивать.

Олег пожал плечами.

- Я думал, у вас обоюдное согласие сочетаться браком…

- Не хочу я этого замужества! - Кунигунда упала на колени перед Олегом, вмиг забыв про свою наготу. - Избавь меня от этого страшного старика!

- Чего-о?! - Всеволод Ярославич грозно поднялся с кресла. - Вот я тебя, паскудница!…

Великий князь со злым лицом устремился к коленопреклонённой Кунигунде, но Олег заслонил собой молодую женщину.

- Не дело это, дядюшка, - осуждающе промолвил он. - Ты ведь христианин, а не бохмит[133] какой, чтобы при живой жене вдругорядь жениться. Что скажет на это твой тесть хан Терютроба?

Всеволод Ярославич небрежно махнул рукой, вновь усаживаясь в кресло.

- Помер Терютроба в прошлом году.

В душе Олега невольно шевельнулось чувство мстительного удовлетворения. Ему сразу вспомнилась битва на реке Хорол с ордами днепровских ханов, которых возглавлял Терютроба. Могучего союзника лишился Всеволод Ярославич.

«Что ж, дядюшка, пора потолковать и о наших с тобой уговорах», - подумал Олег.

- Коль исходить из твоих условий, изложенных в письме пятью годами ранее, то в следующем году я должен вступить во владение Черниговом, великий княже, - сказал Олег. При этом он поднял молодую женщину с колен и легонько подтолкнул к двери. Кунигунда несмело сделала два шага и оглянулась на великого князя.

- Ступай, - кивнул тот.

Едва Кунигунда скрылась за дверью, как облик Всеволода Ярославича враз переменился. Из глаз у него опять потекли слезы, на лице появилось страдальческое выражение. Он то предлагал Олегу отступное в виде золота, то просил заколоть его ножом прямо здесь, но не лишать Чернигова.

- Ведь я есть великий князь, а чем я ныне владею? - жаловался Всеволод Ярославич. - Окромя Киева и Переяславля мне подвластны лишь Смоленск, Туров, Ростов и Новгород. Полоцк как стоял особняком, так и стоит. На западе Ростиславичи самовластцами себя возомнили. На востоке от Волги до Десны ныне ты хозяин со своими братьями. Коль отдам я Чернигов, то от моего величия и вовсе ничего не останется. Повремени, Олег. Дай срок, я и сам тебе Чернигов уступлю.

- Уступишь ли, дядюшка? - с сомнением проговорил Олег. - У тебя и впредь отговорки найдутся.

- Уступлю, уступлю! - с жаром подтвердил Всеволод Ярославич. - Кабы я таил злой умысел, то разве отдал бы под твою руку Курск, Новгород-Северский, Козельск и все Окские земли до самой Волги. Подумай сам.

- Братья поведали мне, что Ода ныне в Киеве обретается, - сказал Олег после паузы. - Могу я повидать её?

- Конечно, можешь, - кивнул Всеволод Ярославич. - Ода живёт в Малом дворце, что напротив Десятинной церкви.

- Как она? Здорова ли? Я ведь десять лет её не видел.

- Здоровёхонька! Что с ней сделается? У неё забот немного в отличие от меня.

- Ладишь ли ты с нею, дядюшка?

- Живём душа в душу, - Всеволод Ярославич погладил бороду. - С Одой легко ладить, не то что с супругой моей. Бывают, конечно, и у неё капризы, не без этого. Но я всегда Оде уступаю, ибо она женщина мудрая. Пожелала перенести прах Бориса Вячеславича из Путивля в Вышгород, я не стал противиться. Знаю, что это был любимый град Бориса и вышгородцы его любили, когда он сидел там князем.

Услышав о Борисе, Олег невольно вздрогнул, впившись глазами в лицо великого князя. Как посмели тронуть эту священную для него могилу!

- Все перевезли в сохранности: и гроб с телом, и саркофаг, и надгробную плиту, - торопливо добавил Всеволод Ярославич, заметив недовольство в лице Олега. - Каменщики вышгородские все установили в прежнем виде. Ода сама за этим следила.

- В каком храме Вышгорода погребён Борис? - спросил Олег.

- Знамо дело в каком, в самом лучшем - церкви Святых Бориса и Глеба, - Всеволод Ярославич осенил себя крестным знамением…

После беседы с великим князем Олег отправился в Малый дворец, чтобы повидаться с Одой. Всеволод Ярославич просил остаться до обеденной трапезы, мол, за Одой можно и слугу послать, но Олегу не терпелось встретиться с мачехой именно там, где он когда-то расстался с нею на целых десять лет.

Видимо, Оду успели предупредить о приезде Олега: она ожидала его в покое с высоким закруглённым потолком и побеленными стенами. В небольшие окна, пробиваясь сквозь толстое богемское стекло, лились горячие лучи майского солнца. Сочные яркие краски переливались на больших восточных коврах, расстеленных на полу.

Ода была уже не та, какой её помнил Олег. Перед ним стояла заметно располневшая женщина с миловидными чертами лица, одетая так, чтобы хоть немного скрыть свою полноту. Длинное светло-серое платье с блёстками, поверх него византийская туника чуть ниже колен, расшитая узорами. Наряд дополнялся лёгкой накидкой, наброшенной на плечи. Длинные золотистые волосы были уложены в роскошную причёску, дополнением к которой являлась корона, украшенная драгоценными каменьями.

Ода заметно волновалась. Олегу сразу бросились в глаза высоко вздымающаяся грудь мачехи и слезы, готовые вот-вот пролиться из её глаз.

Он и сам не смог удержаться от слез, когда заключил Оду в объятия. Притаившаяся за дверью Регелинда, подглядывая, тоже вытирала слезы со своих щёк. Сидя рядом с Одой на скамье, сжимая её руки в своих руках, глядя в голубые глаза, такие близкие и родные, Олег лишь теперь ощутил, сколь долог был срок его скитаний. Он с упоением внимал Оде, наслаждаясь звучанием её голоса.

Оде хотелось узнать от Олега о жизни на чужбине, о жене и детях, нынешнем положении в Тмутаракани. Олег же на все вопросы отвечал кратко и односложно.

- Не сразу, милая моя, - сказал он, обнимая Оду за плечи. - Не хочется мне в миг радостной встречи ворошить свои прошлые невзгоды. Об этом у нас ещё будет время поговорить.

Олег принялся расспрашивать Оду о прожитом, узнавая о событиях, происходивших на Руси в его отсутствие.

Неожиданно Ода прервала свой рассказ о поездке в Германию и спросила, как-то по-особенному взглянув на Олега:

- Признайся, я сильно подурнела?

- Ты располнела, но совсем не подурнела.

- Так тебя не отвращает моя полнота? - вновь спросила Ода с некой надеждой в голосе.

Вопрос и тон сразу пробудили в Олеге уже подзабытое чувство влечения к мачехе.

- Не отвращает, - тихо ответил он.

Ода закрыла глаза и подставила губы для поцелуя.

Регелинда, уловив долгую паузу в беседе Олега и Оды, осторожно заглянула в светлицу. Служанка увидела их целующимися и вновь спряталась.

«Дорвались, наконец», - с усмешкой подумала Регелинда.