Олег решил было, что ромеи намерены выдать его Всеволоду Ярославичу за определённую мзду. Однако путь корабля от берегов Тавриды пролегал только по морю, причём кормчий держал курс на юго-запад, устье Днепра же находилось в западной стороне. Это Олег определил по звёздам, когда его выводили на палубу подышать свежим воздухом в ночное время. Князя привязывали за руки к мачте, так что он не мог дойти даже до борта судна. Прекрасно зная греческий язык, Олег пытался заговаривать со своими стражами или с моряками корабля, но никто не отвечал на его вопросы, видимо подчиняясь суровому запрету.

На десятый день пути Олега вывели на палубу средь бела дня. Он увидел высокий скалистый берег, тянувшийся справа по борту. Среди ослепительно белых скал виднелись далёкие купола христианских храмов с крестами. В расщелинах и узких долинах, сбегающих к морю, зеленела трава, росли деревья с широкими кронами и низкорослый кустарник с пышными цветами.

Когда корабль обогнул скалистый мыс со сторожевой башней, Олег увидел панораму огромного города, утопающего в зелени деревьев, застроенного каменными дворцами и базиликами, обнесённого мощной крепостной стеной, тянувшейся вдоль морского побережья и по дальним холмам, отступившим вглубь материка. Последние сомнения развеялись в душе Олега: его привезли не в Синоп или в Трапезунд. Его привезли в Царьград.

Если пребывая в корабельном трюме, Олег ломал голову над тем, почему хазары не выдали его Всеволоду Ярославичу, а передали ромеям, то теперь он не мог понять, с какой целью его привезли сюда.

Три дня Олег просидел в дворцовой темнице, куда ромеи сажали только знатных пленников. Его кормили отменными кушаньями, разрешали гулять дважды в день на тюремном дворе и даже позволили в сопровождении стражи сходить в городскую баню. Прежнюю одежду у него забрали и выдали другую такого же покроя, но более нарядную.

Сначала с Олегом встретился проэдр синклита Арсений: женоподобный мужчина с бледным тонким лицом, гладко выбритым и припудренным. Завитая шевелюра вельможи со спины выдавала его за женщину, вдобавок, голос у Арсения был вкрадчивый и довольно тонкий. Словно, возмужав, он по-прежнему изъяснялся на мальчишеском фальцете.

Арсений, вскользь упомянув о переменах, случившихся в Империи за последний год, заговорил с Олегом о том, что новый император ромеев Никифор Вотаниат желает взять его к себе на службу. Оказывается, Вотаниат был наслышан о непримиримой вражде между Всеволодом Ярославичем и Олегом. Со слов Арсения выходило, что император в душе всегда был на стороне Олега и его брата Романа, поскольку знавал их отца Святослава Ярославича. «Истинного властителя по уму и делам», - как выразился Арсений об отце Олега.

После проэдра синклита Олега в его заточении навестил логофет дрома[114], сановник, ответственный за межгосударственные дела. Звали его Протоген.

Протоген долго сетовал на то, что с кончиной Святослава Ярославича исчезла всякая надежда на военную помощь со стороны Руси. Мол, Всеволод Ярославич и не помышляет о помощи греческим христианам против их недругов, увязнув в распрях. Теперь, когда закончилось противостояние с племянниками, появилась надежда, что великий князь наконец вспомнит про договор, заключённый с ромеями ещё Святославом Ярославичем, по которому русское войско должно было оборонять границу Империи по Дунаю.

«Если же Всеволод Ярославич не пожелает следовать этому договору, то, быть может, сын Святослава Ярославича сделает дело, которое задумывал его славный отец, - молвил Протоген, многозначительно поглядывая на Олега. - Мы со своей стороны выполняем условия договора. Греческие зодчие и иконописцы поныне заняты строительством и украшением храмов в Киеве, Вышгороде и Печерском монастыре».

Олег не сказал ничего ни Арсению, ни Протогену, поскольку знал, что с ним желает встретиться сам император. У него жила надежда, что Вотаниат, коль он доброго мнения об его отце, не только дарует ему свободу, но и поможет отомстить Всеволоду Ярославичу за смерть Романа.

Однако все оказалось не просто. Перед самой встречей с императором к Олегу в темницу пожаловал новелисим[115] Тимофей, который бесцеремонно потребовал от узника подписать грамоту. В ней было написано, что князь добровольно поступает на службу к императору ромеев и вдобавок передаёт в дар Тмутаракань и Корчев. Олег наотрез отказался подписывать.

В тот же день Олег встретился с василевсом, стариком лет семидесяти, который благодаря высокому росту, крепкому сложению и южному загару выглядел довольно молодо. Сразу было видно, что Никифор Вотаниат всю жизнь провёл в армии. Он не обладал приятными манерами, был вызывающе груб и надменен. Облачённый в пурпурные, расшитые золотом одежды, с золотой тиарой на голове и с символами власти в руках, бывший мятежный полководец, а ныне император, увидев, что Олег не подчинился церемониймейстеру и не поклонился, вскочил с трона и закричал громко и резко:

- На колени, червь! Иль ты не видишь, кто перед тобой! Склони голову, иначе я велю швырнуть тебя в нечистоты. Эй, слуги, согните этого упрямца!

Из толпы византийских вельмож, блистающих золотом украшений и разноцветьем пышных одежд, выскочили сразу несколько человек в одинаковых коротких туниках и сандалиях на босу ногу. Они кинулись было на Олега, но получили от него столь решительный отпор, что двое, сбитые с ног, так и не смогли подняться. Остальные трое безуспешно боролись с Олегом, покуда тот не сломал одному из них руку. Когда несчастный закричал от боли, другой слуга потащил его в сторону. Самого здорового из слуг, темнокожего гиганта Олег схватив за тунику, поднял над головой и швырнул прямо к подножию императорского трона.

Толпа знатных ромеев хором ахнула и невольно расступилась в стороны от разъярённого русича.

Тут уже на Олега набросилась стража, повинуясь императору, который гневно топал ногами:

- Тащите в темницу этого пса! Да не церемоньтесь с диким скифом! Волоките его в яму и подлейте туда навозной жижи, чтобы этот гнусный мерзавец насквозь провонял смрадом. В дерьме ему самое место! В следующий раз, негодяй, ты будешь ползать передо мной на коленях и лизать пыль у моих ног. Ехидна! Червь!…

Стражи тащили Олега по залам дворца, а зычный голос императора звучал им вслед, отдаваясь гулким эхом в высоких сводах. Более громкого и неприятного голоса Олегу слышать не приходилось.

Но ему повезло. О случившемся узнала императрица и, вмешавшись, запретила помещать Олега в зловонную яму, где обычно проводили свои последние дни приговорённые к смерти насильники и убийцы. Его перевели в тюрьму, находившуюся в крепости у военного порта, и обращение с ним осталось по-прежнему предупредительным.

Вскоре Олег, встретился со своей двоюродной сестрой Марией, которая была замужем за начальником гарнизона крепости. Муж Марии был родным братом свергнутого Никифором Вотаниатом василевса Михаила Дуки. От Марии Олег узнал, что Дука человек скромный и слабовольный, по сути, за него управляли государством придворные евнухи. Это оскорбляло высшую знать Царьграда и предводителей ромейского войска, которые помнили славные победы василевса Романа Диогена, доводившегося отчимом Дуке. Вот почему никто из знати не поддержал его, когда Никифор Вотаниат восстал в Азии и объявил о своих притязаниях на трон. Михаил Дука постригся в монахи, а его красавица-жена сочеталась браком с занявшим трон Вотаниатом. Мария рассказывала Олегу про императрицу, с которой она была в дружеских отношениях и которую звали также Марией. Императрица была родом из Грузии, её отцом был царь Баграт, союзник ромеев против сельджуков.

В темнице Олега ещё не раз навещали приближенные василевса, пытаясь уговорить подписать злосчастную грамоту, обещая взамен титул куропалата[116] и предводительство над дунайским войском ромеев.