Первой реакцией было направить в сторону обладательницы прокуренного низкого голоса ствол «глока» с «глушняком», спрятанный под «Пшекруем». Вторая реакция была столь же мгновенной: Таисия, не зная толком польского, в силу его близости к русскому, тут же «узнала» фразу пароля. Ответила коротко, насколько хватало ее польского:

— Так есть. Але Лазенки пршиемнее.

Язя аккуратно положила на мраморную скамью предусмотрительно захваченную из дома стеганую подушечку, села в двух шагах от Таисии, положила рядом с собой старый номер журнала «Шпильки». Достала из сумочки пирожок, медленно сжевала его, на минуту задержалась, не глядя на Таисию, закурила, задумчиво, уже не в качестве пароля, а так, для себя, проворчала сквозь зубы:

— Компания была не велька, но бардзо пожонткна: пан ксендз да две курвы... — Хохотнула коротким, басовитым смешком и, не оглядываясь, пошла по проходу между скамейками к выходу из античного театра под открытым небом.

Но Таисия не стала бросаться ей вслед с криком:

— Пани, вы забыли ваш журнал.

Она придвинула журнал к себе, раскрыла его: между страничками «Шпилек» была фотография старинного особняка. Если бы Таисия разбиралась в архитектуре, она бы поняла, что особняк — типичный образчик австрийского барокко XVIII века. Там была и фотография пожилого, лет пятидесяти пяти — шестидесяти, господина в сером твидовом пиджаке и красном галстуке-бабочке. У господина была прилизанная прическа с косым пробором и узкие, коротко подстриженные усики; сквозь очки смотрели маленькие, настороженные, умные и злые глазки. Если бы Таисия знала, что этот господинчик, венский доктор Брункс, уже предупрежден своим агентом в Москве о посланном к нему киллере, она бы, возможно, и огорчилась. Но она этого не знала.

Кстати, тот факт, что Брункс ждал киллера, тоже ничего не менял. Ну, знал и знал. От судьбы-то все равно не уйдешь. Жить господину Брунксу оставалось всего ничего.

Потому что, даже если бы у Таисии акция не получилась, в Вену вылетела бы другая «барышня». Если кто-то перешел дорогу Анне Митрофановне, при этом, естественно, расстроив планы Мадам и, таким образом, огорчил Хозяйку, такой человек был обречен.

Однако ж у Таисии всегда все получалось.

В рамках избранной ею профессии. Или, точнее, профессии, избравшей Таисию. Впрочем, кто знает, где кончается начало, с которого начинается конец?

В Вену Таисия выехала поездом; так надежнее. В ее кофре, кроме пистолета «глок» с глушителем, был целый набор ядов, нож-финка, ножи метательные, два килограмма пластиковой взрывчатки, детонаторы и пульт дистанционного управления.

Конечно, Таисия могла ошибиться и не выполнить задание. Но этим она гарантировала и свое устранение. Она, как и другие киллеры, знала, что за ней всюду следует чистильщик.

А Таисии хотелось жить. Пусть даже такой говеной жизнью, какую ей послал Бог, в которого она упрямо не верила.

— Шенер-Бруннен, по-немецки «Прекрасный источник». Когда-то в юго-западной части Вены был обнаружен источник чистой и вкусной и, говорили, даже целебной воды. Потом в 1688 году император Леопольд I выстроил здесь резиденцию для своего сына. Дворец получил наименование Шенбрунн.

Таисии было чихать на всю эту мутотень с архитектурой и историей. Но в парке у фонтана, где голая баба стоит в пруду по колено в воде и, приложив ладошку ко лбу, смотрит на шенбруннский дворец, у нее было свидание.

Мало иметь адрес и фотку мужика, приговоренного стать шнуром уже сегодня вечером, надо еще было знать, где он: в Вене ли, будет ли у себя дома сегодня один или ждет гостей, всякие такие милые детальки, без знания которых ни один киллер не пойдет на дело.

Все эти подробности должен был принести в ключе резидент Анны Митрофановны в Вене герр Николас Пидус.

У фонтана с голой бабой Пидус появился точно в срок. У Таисии уже и плечо стало болеть. На плече висела сумка, а в сумке было все ее киллеровское снаряжение. Тоже не велика радость мотаться по Вене с сумкой, весившей килограммов десять.

Пидус оказался мужичонкой среднего роста, с розовыми брыластыми щечками, симметрично спускавшимися на несвежий воротничок белой когда-то рубахи, и с очень внушительным животом, свесившимся через тонкий ремешок, опоясывавший Пидуса в том месте, которое еще лет десять назад он горделиво называл своей талией.

Пидус свободно говорил по-русски, что он и продемонстрировал, быстро «идентифицировав» исполнительницу из России в этой лихой бабенке в голубых джинсах, джинсовой же с воротничком из искусственного белого меха куртке и тяжелых, вошедших у молодежи в моду солдатских башмаках.

— В пятнадцать часов доктор будет в Медико-хирургической академии. Он ставит машину у ворот парка, выходит из академии, пешком идет через парк. Много деревьев, мало людей. Варианты — минирование машины, выстрел с глушителем в парке, когда он идет к машине.

— Не учи ученого, — лениво огрызнулась Таисия, с презрением оглядев брюхо Пидуса.

— Мое дело — информация, — любезно растянул в улыбке губы Пидус, — ваше — исполнение, так сказать.

— Все, что ли?

— Если не получится днем в парке у академии, мало ли что...

То акция обязательно должна быть проведена у него дома. Он у нас скромник, живет в самом обычном доме на Верингерштрассе. Дом трехэтажный. Окна во всю стену выходят в парк; напротив окна доктора ветвистое дерево. В этом пакете на всякий случай прибор ночного видения и оптический прицел. Вот, вроде бы, и все...

— Ну и чего сидишь, коли все? Сказал и отвали.

— Как будет угодно, — обиженно скорчил губы гузкой Пидус, тяжело поднялся и засеменил на толстых коротких ножках к аллее, ведущей из парка.

Знала бы гордая Таисия, что Пидус не просто резидент, он еще и чистильщик, и именно ему поручено устранить, зачищая пространство акции после операции, Таисию, может, и была бы с ним полюбезнее.

Да ведь всего не предусмотришь.

С другой стороны, даже если бы Таисия стала при всем честном народе в центре австрийской столицы целовать толстого Пидуса, это тоже ничего бы не изменило.

В организации, где непосредственно командовала операцией Анна Митрофановна, над ней была Мадам, а высоко наверху Хозяйка, такие мелочи, как личные симпатии и антипатии, в расчет не принимались.

Жизнь организации определялась строгой целесообразностью и жесткими условиями игры.

Тут не до сантиментов.

Так что Таисии не пришлось вытирать слезы и сопли от тяжкой разлуки с Пидусом: ну его на хрен, этого Пидуса. Сам помрет. У нее дел — вагон и маленькая тележка. Вагон — это замочить доктора. А тележка — смыться обратно в Варшаву. Вроде ей там особенно и делать нечего. Что она там забыла, в той Варшаве? Но таков был приказ Анны Митрофановны. А с начальством не спорят. Опять же, похоже, на нее объявлен розыск Интерполом. Тут без помощи организации в Европе пропадешь. Придется слушаться.

Было еще светло, когда она, проходя мимо машины доктора, припаркованной у ограды, окружавшей территорию Медико-хирургической академии, нагнулась и прилепила полукилограммовую бляшку пластита к днищу салона, чуть позади водительского места. Воткнула детонатор. Пройдя метров тридцать по Верингерштрассе, Таисия прикинула план операции. Подивилась, как жох-доктор аккуратно устроился: дорога от академии до двухэтажного дома возле трехэтажной, построенной в 50-е годы XX века школы, занимала минут десять. В отличие от застройки 50-х годов, здание академии, созданной по проекту Исидора Канавале, было возведено в 80-е годы XVIII столетия. Те же два-три этажа, а смотрится как дворец. На высоту цоколя почти в два человеческих роста поднимались аккуратно постриженные деревца туи. На цокольном этаже надежно покоился основной этаж с огромными окнами. В центральной части над карнизом поднимался аттик с гербом. Навес над порталом поддерживали классические фигуры кариатид. Все вместе производило причудливое впечатление смеси классицизма, ренессансной архитектуры и изящества барочных образцов.