Бугров вспомнил, что после сегодняшнего совещания, проведенного президентом с членами правительства и руководителями партий и движений, здесь оставались блюда с бутербродами, рыбным и мясным заливным, горячие (теперь уже, конечно, холодные) грибные «жюльены».

Знал Бугров и то, что официанты кремлевских столовых никогда не убирают еду обратно в свои хозблоки, а закрывают всю оставшуюся снедь в холодильники, стоявшие в углу этой маленькой закрытой комнаты. Как бы негласно признавалось, что заработавшиеся поздно вечером члены аппарата могут тут «подкормиться».

Почувствовав вдруг волчий аппетит, то ли от волнения после разговора с Муромцевым, то ли от надежды, что удастся вызволить сына из неволи, Бугров жадно накинулся на еду. Обычно он был к ней равнодушен и ел то, что предлагали, дома — прислуга, на даче — официантки, в кабинете — секретарша.

Все ушли. В Кремле было пусто. Бугров с аппетитом ел заливной язык, холодную жареную севрюгу в тесте, салат из креветок с рисом под майонезом. И все это казалось ему безумно вкусным.

Доедая заливной язык, он вдруг, по странной ассоциации — в центре заливного краснела звездочка моркови, вспомнил, как, появившись впервые в кремлевском кабинете, стал как-то вечером разбирать большой книжный шкаф с бумагами и книгами, доставшийся от его предшественника, и обнаружил свою первую «кремлевскую тайну». Одна из секций шкафа оказалась фальшивой и скрывала дверь в комнату отдыха с отдельным выходом в коридор. Он открыл дверцу с такой вот красной звездой. Красная металлическая звезда на деревянной панели выглядела странно и потому запомнилась. В комнате отдыха оказался небольшой диванчик, умывальник, закамуфлированный под гардероб, также спрятанный в шкаф узенький туалет, небольшой телевизор и гигантский сейф. Странно, что Енотов, вводя его в кабинет, ни слова не сказал про комнату отдыха. А ведь знал, наверняка знал про нее! Он был выдающимся знатоком «тайн Кремля». Интересно, что потом, получая в Службе охраны ключи от сейфа, стоявшего в его комнате отдыха, он увидел по журналу сдачи-приемки ключей, что ранее его сейф принадлежал... Брежневу. Сейф мощный, с засыпкой. Между слоями брони было заполненное песком пространство, что делало сейф несгораемым. Другой вопрос, что ключи от сейфа наверняка были у Енотова, а ранее у его предшественников. Так что сейф всегда был «прозрачен» для службы охраны.

Став новым владельцем кабинета и, соответственно, его бронированного «секретодержателя», Бугров хранил в сейфе всякие лишенные секретности личные вещи.

За два года, слава Богу, ничего не пропало. Хотя, судя по нарушенным «секреткам», сейф открывали в его отсутствие.

А вот свой сейф, в котором держал бумаги государственной важности, Бугров поставил в кабинете и проследил, чтобы ключи были только у него. Для этого даже пришлось вызывать мастера с прежней работы. Енотов утерся. Обойдется. Не тот случай, когда ему стоило возникать. Обошлось.

Доев нежный кусок жареной рыбы (так и не понял, что за рыбка, а нежна, нежна) с каплей ядреного хрена, Бугров так же не спеша, думая о своем, вернулся в свой кабинет.

Сел в кресло, уставился на довольно громоздкую систему связи, закрытой от прослушивания.

Такая же «машина» была у него в автомобиле. Он ездил на сделанной по спецзаказу «Волге» еще до инициативы нового первого вице-премьера.

Система была громоздкой, на вид неуклюжей. Но она давала возможность вести конфиденциальные разговоры, в том числе из машины с самолетом, скажем, премьера, если он бы в полете. И наоборот, из самолета можно было с гарантией от прослушивания позвонить сюда, в кабинет вице-премьера. В кабинете аппарат занимал весь угол возле письменного стола, а в «Волге» — вместительный, специально углубленный и укрепленный багажник. Весила система без малого 100 кг. Говорить с ее помощью было противно: все время возникали какие-то помехи. Разговор зашифровывался и на другом конце провода расшифровывался, в трубке все время возникал какой-то клекот. К тому же старая электроника давала излучение, вызывающее сильную головную боль, если за день часто системой пользовался. А разговоры-то у него почти все государственные. И кожа на руках сохла. Зато гарантия, что его разговор с Муромцевым для всех остался тайной!

Муромцев устало опустил телефонную трубку. Вот тот случай, когда говорят, «руки опускаются». Вроде не гимназер, чтобы сопли распускать, а минутную слабость ощутил.

Он только что говорил с давним приятелем Олегом Пакулевым из РУОПа. Друг сидел на Шаболовке, а слышно было, словно он рядом. И теперь, закончив разговор, восстанавливал его по фразам:

— Мы все сделали как надо, Саша. Веришь, нет, мои парни сутками дежурили в Шереметьево-2, ждали самолет из Франкфурта. Все твои ориентировки сошлись. Взяли по наводке ОСО Генпрокуратуры мужика с паспортом Леонидаса Димитроса. Прокрутили «пальчики» на приборе, а это Алешка Стерлигов, один из лидеров балашихинской группировки. Как раз тот из троих паханов, на кого были только предполагаемые «пальчики». Но не было фотографий и фоторобота. Казалось, поймали «момент истины», сделали ему перекрестный допрос прямо в комнате, которую мы арендуем в Шереметьево-2. Был Алешка сильно напуган и не кололся, сука, как ни давили. Но мы и так знали, что летел он не из Германии, а через Германию. Летел он из Афин. Знали и то, что его видели в непосредственной близости Димы Эфесского. В момент допроса мы были уверены, судя по информации из Афин, что Дима еще жив.

— Твое впечатление в тот момент, Алешка ездил в Афины, чтобы организовать убийство Димы или, наоборот, помочь ему с охраной, уйти от преследования?

— Хочешь верь, хочешь нет, но впечатление противоречивое. Вроде бы они и в зоне вместе были, одну баланду одной ложкой хлебали. Но вот подсознательное ощущение такое, что кто-то очень могущественный дал Алешке и его бригаде лицензию на отстрел Димы. И не то чтобы им «разрешили» убить Эфесского. Нет. Им ПРИКАЗАЛИ это сделать. Понимаешь, если бы Диме мстили бригады, у которых он, как киллер, паханов замочил, тогда было бы понятно. Но бригада Алешки была в стороне от этих дел. Значит, их крепко прижали.

— Кто, думаешь?

— А я не думаю, Сашок. Я знаю.

— И кто же?

— Мадам.

— Ну, ты даешь! Мы с тобой вокруг нее, как коты вокруг теплого молока ходим второй год, и ничего. А тут такое, а ты молчал! Если бы я не позвонил, так и молчал бы?

— А, Сашко, тут большая разница, ты сам оперативник фактически, поймешь. Я точно знаю, кто за Алешкой стоит. А ухватить ее за толстую жопу не могу.

— Поясни.

— Алешка — лидер балашихинской группировки. У Мадам в Балашихе большая пирамидка построена: квартиры в новых домах по всем городам Подмосковья, машины с «Автоваза», с «ЗИЛа», иномарки, бабки в рост под большие проценты прям послезавтра. Миллиардами ворочала. И хороший процент поначалу скидывала группировке, которой тогда руководил Руслан Бумель. А потом что-то незаметно произошло в расстановке сил. Руслан был застрелен. Нет, не Димой Эфесским, а Казбеком Адмировым. И на том «чеченский след» кончился. Ни одной ниточки к «чеченской» группировке. А в Балашихе вдруг почувствовался другой хозяин. Алешка-то, лидер группировки, вдруг стал вроде мальчика на побегушках. То ли крупно купили, то ли круто поймали на крючок. Но факт остается фактом. На Мадам никто не наезжал, она никому в округе не платила, а ей вот платили. Впрочем, вру. Она тоже платила. Но не бандитам. А... В общем, кому-то из наших с тобой товарищей по оружию. Причем довольно высоко. И что интересно, концы связей везде были обрублены. Уж я лучших своих информаторов подключил. Глухо. Как до кого по следку дойду, тесно к спине мокрой прижмусь, глянь, а он уж холодеет. Труп, словом. Ты понял меня? Вот что хочешь со мной делай, а я самоубийство генерала МВД Свиридова, и ДТП со смертельным исходом с двумя полковниками милиции Шепелевым и Свистуном, и убийство семьи генерала Алексеева — все были, уверен, совершены в порядке заметания следов. По приказу Мадам.