Емельянов нажал слегка пальцем головку распылителя, и лак прыснул на след.

— Правда, лак несколько медленнее застывает, чем смола. Но... — Емельянов достал спички и поджег обрызганный лаком след. — Видите? Если поджечь след, входящий в состав лака спирт выгорает, и след довольно быстро затвердевает.

После обработки след был аккуратно извлечен медлительным Феликсом Анатольевичем и помещен в раствор гипса. Когда гипс затвердел, след снабдили необходимыми надписями и упаковали в кофр лаборатории.

— С трупом закончили?

— Я бы советовал обратить внимание не столько на труп, это по моей части, — заметил судмедэксперт, — и я над ним еще погружусь, сколько на то, что было под трупом.

— Что же было под трупом? — удивился Мищенко.

Деркач перевернул труп. Под ним лежала связка из пяти ключей от амбарных и внутренних замков.

Здесь же были отчетливо видны три окурка от сигарет «Мальборо».

— А это уже серьезный след, а? — спросил Мищенко Деркача. — Окурочек-то тот же...

Барон фон Раумниц, один из самых богатых людей современной Австрии, в свои восемьдесят семь лет выглядел максимум на пятьдесят семь. Стройная, подтянутая фигура практически без лишнего жира, гладкое лицо, открытые ясные голубые глаза. Волосы мягкие, шелковистые, с приятным естественным блеском развевались от легкого ветерка кондиционера.

Барон лежал на спине, расслабив мышцы, слушая приятную музыку, раздававшуюся из встроенных в углы палаты динамиков. Специальный озонатор не только очищал воздух в палате, но и добавлял в него неуловимый аромат горных рододендронов.

Барон был родом из Тироля и обожал свои воспоминания. Он любил вспоминать, как благоухали цветы в горах ранней весной, как пахли булочки с маком, которые пекла их повариха старая Инесса в родовом замке баронов над Шварцвальдом, высоко в горах. Он помнил запах грудного молока своей кормилицы! Вот какая была память у барона Йоганна Морица фон Раумница цу Шварцвальда.

Трудно сказать, что в яростном здоровье и жажде жизни барона было наследственное, что шло от сознания. Он страстно хотел жить! Но жить не ветхим стариком, качающимся на ветру, а крепким, безупречно здоровым пожилым господином, который, при всех ограничениях диеты, при строгом образе жизни, может себе позволить и рюмку шнапса, и кружку пива, и крепкую крестьянскую девушку в постели, и даже спуск на горных лыжах в родном Шварцвальде.

Как удачно, что десять лет назад он встретил этого русского доктора! Собственно, русским доктора можно было назвать с определенными оговорками. Доктор был по национальности евреем, приехавшим в Вену из Кишинева, чтобы следовать дальше — на свою историческую родину, в Израиль. Но в Израиль он не поехал. Потому что пробился на прием к самому дорогому врачу-геронтологу Вены Иоганну Брунксу и предложил ему дьявольскую сделку: он будет получать из Кишинева, из Бухареста, из Ясс, везде у него остались налаженные связи, новорожденных младенцев. За сущие пустяки, если речь идет о деньгах. И уже тут, в Вене, в клинике герра Брункса, они наладят... обменные переливания крови — от младенцев богатым старикам.

Быстрое и стойкое омоложение он гарантировал. Первые опыты, проведенные им в Кишиневе в 1985 — 1987 годах, дали просто ошеломительные результаты.

Как он будет получать младенцев, это его проблемы. А проблема герра Брункса — добиться для него, Иона Чогряну, права на австрийское гражданство. Это, разумеется, в ближней перспективе. В дальнейшем — миллионное состояние.

— А как же историческая родина? — хитро прищурился герр Брункс.

— Какая, к чертям, историческая родина? Я чистокровный румын по национальности. Просто женился фиктивным браком на еврейке, чтобы покинуть СССР. Жидовочка поехала нищенствовать в Израиль, а я остался здесь, в Вене. Нищей кишиневской скрипачке не по пути с будущим венским миллионером.

Вот тогда фон Раумниц и встретил этого русского доктора, который оказался и не русским, и не евреем, а вовсе румыном. Но что ему за разница, какой национальности его спаситель?

Главное, что вот уже десять лет барон не старился. Его покинули не только мысли о близкой и неизбежной смерти, но и те болезни, которыми он страдал в зрелые годы. И даже в юности. Прошла одышка от долгого курения, пропал храп, перестала болеть поясница, не слышно стало неприятного хруста в правом колене, и даже рассосался шов от операции аппендицита, которую ему сделали в десятилетнем возрасте.

В палату вошел доктор Брункс.

— У нас проблемы, барон. Боюсь, следующий сеанс в среду придется отменить.

— Что случилось?

— Сгорела больница в Яссах, из которой мы получали товар.

— Проклятье! И что же, это был ваш единственный источник?

— Увы.

— Мы не можем этого допустить! Ведь я не один. В вашей клинике проходят курс омоложения десяток, наверное, самых уважаемых людей страны.

— Я все понимаю, но... Сгорели ведь не просто корпуса роддома, но и человеческий, так сказать, материал.

— Пусть ищут другой.

— Некому. В огне по трагической случайности погибли все врачи и медперсонал роддома. Взорвался баллон со сжиженным кислородом. Ужас!

— Ужас будет, если в следующую среду не будет сеанса! Дело не только в том, что мы перестанем вам платить огромные гонорары. Вы знаете, какое патриотическое движение в Европе я возглавляю. Неужели вы думаете, что ваша нерасторопность не будет нами наказана?

— Но что же делать, господин барон?

— Ищите другие клиники! В России голод, разруха, врачам и среднему медперсоналу месяцами не платят зарплату, среди чиновников их министерств здравоохранения масса людей коррумпированных. Словом, не мне вам объяснять, где искать новые источники человеческого материала. Ищите! Иначе...

— Я понял, барон. Найдем. Я сегодня же распоряжусь, чтобы наши люди в России и других бывших республиках СССР начали отбор материала.

— Не скупитесь. Деньги, любые, мы дадим!

Барон устало откинулся на подушку. Посмотрел на капельницу. Судя по метке, процесс шел к концу. За часовое обменное переливание крови вся его старая, насыщенная шлаками кровь ушла в младенца, а свежая, детская, вошла в него, весело пробежалась по всем жилочкам, взбодрив и дав ощущение полноты жизни.

— Ищите! — повторил он. — Вам теперь никто не позволит прекратить лечение, остановить процесс. Вы поняли меня? Ищите.

Даже не подозревая о страшной смерти своей бывшей одноклассницы Виолетты Афанасьевой — они и в школе-то не особо дружили, Марта только и знала, что Виолетта работает в мужской парикмахерской на Абельмановской улице, недалеко от метро «Пролетарская», — Марта Уусмяги жила своей обычной, размеренной жизнью.

С утра она долго и сладко спала. Потом медленно, без аппетита, ела в постели. Завтрак «в койку», как говорил Модус, ей подавала приходящая прислуга. Завтрак был обильный: яичница с ветчиной, бутерброды — на белой булке, смазанной сливочным маслом, толсто и вальяжно поблескивала антрацитово- черная зернистая икра, пузырилась сочной краснотой икра лососевая, золотились под горчичным соусом тела двух стройных миног, а четыре толстенькие шпротинки переливались маслянистыми золотыми боками, без сожаления отдавая душистый сок пористой спинке большого куска булки. Все это Марта умяла в течение получаса, основательно накрошив вокруг себя. Крошки стали забираться даже под шелковый розовый пеньюар, противно щекоча и вызывая на нежной коже гусиные пупырышки.

Отодвинув поднос в сторону, лениво встала, отряхнула розовой ладошкой с крутого белоснежного бедра хлебные крошки, подошла к окну, отдернула плотную штору.

Денек выдался солнечный, красивый. И небо голубое, так и хочется сказать, «и птички поют». Но птички еще не пели. Однако ж резвились на подоконнике пара сизых голубей и три бандитски настроенных воробья. Оттепель! Как потеплеет, так они и берутся неизвестно откуда.