— Крепкая, — выдавил из себя Авдеев.

— Вот... — удовлетворенно заметил Деркач. — А у вас и без нее не все гладко в сексе. А тут состояние сильного опьянения. И снова эрекция оказалась вялой. И это вас снова разозлило. И в порыве злобы вы ударили ножом ее раз, и еще раз, и еще раз...

Она закричала. Чтобы предотвратить шум, вы одной рукой зажали ей рот, а другой стали наносить удары ножом.

Жертва продолжала хрипеть. И вы, Авдеев, рассекли ей ударом ножа горло. Крик прекратился, перейдя в предсмертный сип...

И после этого, как и в первом случае, экспертиза это однозначно доказала, вы совершили половой акт с убитой вами, начинающей остывать, но еще теплой жертвой.

Авдеев сидел совершенно потрясенный. Деркач, словно из пего выпустили пар, опустошенно сник в своем кресле. Рассказывая обстоятельства чудовищного убийства, он словно сам там побывал, пережил, почувствовал все, что чувствовала убиваемая Авдеевым женщина.

— Не понимаю, зачем вы отрезали ей сосок?

— Чего? — недоуменно промычал Авдеев.

— Зачем вы отрезали у Селивановой сосок с груди и бросили его через забор? Совсем не в себе, что ли, были?

— Ничего я не отрезал...

— Ну да, ну да, женщин не убивал, не насиловал. А экспертиза у нас просто ошибается. Так? Вы много ошибок сделали, Авдеев. Много следов оставили. В том числе и просто глупых. Вот окурки с характерным прикусом... Но это понять можно, забыли, нервничали. А вот и странные следки: туфли сняли с жертвы, прикрыли ими рану на шее. Или вот, чулки стянули и бросили их через забор во двор углового дома. Это-то зачем? Впрочем, на эти вопросы ответит психиатрическая экспертиза. На большинство своих вопросов я уже получил ответы. Знаете, чего мне не хватает?

— Чего? — тупо выдавил Авдеев.

— Перстней старинных. Это же неимоверная ценность, их в музей надо бы сдать. А вы наверняка скинули их за бесценок какому-то барыге. Я все равно найду этого барыгу. Но вам это пойдет уже во вред. А дадите на него наводку, зачтется как содействие следствию. Не забывайте, Авдеев, вы под серьезными статьями ходите. Вам каждое лыко надо в строку подбирать.

Авдеев задумался, попросил сигарету, закурил.

Тем временем городской судмедэксперт Татьяна Ивановна, повесив аккуратно кожаную куртку на деревянные плечики, растерла маленькие ладошки, села перед прокурором города, достала из папки кучу бумаг и, подняв на Мищенко красивые черные с коричневыми разводами глаза, медленно произнесла:

— Александр Петрович, а Авдеев-то не виноват.

— То есть как? — поднял брови Мищенко, от растерянности уронив поршневую авторучку и даже посадив небольшую кляксу, слава Богу, не на документ какой, а на свои тезисы. Прокурор сочинял тезисы выступления перед избирателями (он был депутатом городской Думы) с комментариями к новому Уголовному кодексу.

— Если исходить из постулата, что насильник и убийца, он же грабитель, — одно лицо, то это не Авдеев. Он не мог изнасиловать женщин.

— Да знаю я это. Читал ваши предварительные данные, мутотень всякая: слабая эрекция, коагуляция. Но его любовницы утверждают, что это у него давно, и тем не менее в половую связь он с ними время от времени вступает.

— Вступает.

— Так что же?

— А то, что сперматозоиды, обнаруженные в телах убитых, действительно принадлежат Авдееву.

— Ну, так против науки ж не попрешь!

— И попали они в тела убитых после их смерти.

— Так тоже возможное дело, сколько мы знаем случаев, когда маньяки насиловали свои жертвы уже после их смерти.

— Я думаю, что Авдеев не принадлежит к числу маньяков. Завтра будет ответ от областного психиатра, который вчера беседовал с Авдеевым. Уверена, что с психикой у него все нормально. Тут что-то другое. Но об этом, о странном психическом состоянии, странностях его поведения в ходе следствия, мы еще поговорим. Я про другое. Что меня насторожило. У обеих жертв сперматозоиды Авдеева введены во влагалище после смерти. И... введены очень глубоко.

— И что это значит?

— А это значит, что их могли ввести... специальным шприцем.

— Так для этого надо было взять сперму у Авдеева?

— Да... Учитывая, что он пил два дня, вступал в половые сношения с постоянной сожительницей Верой и ее подругой, кто-то... Я пока говорю «кто-то», мог сделать забор спермы и ввести ее в тела убитых женщин.

— Мистика какая-то! Кто же это мог сделать?

— А это уже как бы не мой вопрос. Может быть, тот, кого сильно интересовали перстни Люды Багучевой, оцениваемые, но описанию, областными экспертами аж в сотни тысяч долларов. Овчинка стоит выделки. Чтобы замести следы, инсценировали «двойное убийство».

Мищенко, сокрушенно покачав головой, набрал номер телефона капитана Петруничева.

Екатерина глянула в серебряное венецианской работы изящное зеркальце, поправила мизинцем мушку на щеке, улыбнулась своему нарумяненному, напудренному изображению: «Коли краса от Бога, так не отнимешь...»

Взгляд ее пробежал по изящным вещицам, в беспорядке разбросанным на секретере, остановился на прелестной миниатюре, изображавшей Светлейшего Князя Григория Потемкина в блестящем мундире со всеми орденами и лентами, ею пожалованными, ласково улыбнулась еще раз, уже любуясь красотой князя, снова повторила: «Коли краса от Бога, как отнимешь?»

Обмакнула гусиное перо в хрустальную чернильницу, записала:

«Любя тебя безмерно и веселясь твоей ко мне любовью, милой и безценной мой друг собственной, галубчик, Ангьел, теперь принялась за дело. Грусьно до безконечности что ты не домогаешь... Милая душа, верь, что я тебя люблю до безконечности.

Пожалуй, дай мне знать, досадил ли тебя Александр Дмитрия и сердися ли на него и за что именно? Не сердись, душа моя милая, — всяк свою слабость имеет. Если вы хотите говорить со мной, вы можете притти. А коли нет, и так вашу сердешную просьбу подпишу, и будет камер-юнгфера моя Марья Саввишна Багучева к Катерине Дашковой, как вы просили, назначена.

Мой дорогой друг, я кончила обедать и дверь с маленькой лестницы открыта...»

Увлечения государыни были страстными, но и преходящими. Любовь же к «батинке», Светлейшему Князю Григорию Потемкину была стойкой, многолетней супружеской любовью и нежностью. Появлялся у государыни новый любовник, появлялись у князя Потемкина новые имения, перстни с брильянтами, ордена. Не задабривала своего первого подданного императрица, не платила за смирение. Просто дарила подарки, чтобы сгладить свою неловкость, свою ненасытность в любви. И какой бы страстный и старательный ни попадался ей любовник, и ее сердце, и дверь с маленькой лестницы, ведшая в ее спальню с тайного хода, всегда были открыты для Светлейшего Князя.

Она была ревнива. И, если заставала своего нового любовника с иной пассией, бывала скора на расправу и безжалостна. И тут же появлялся новый фаворит. В такие переходные периоды государыня была особенно расположена к Потемкину и не только позволяла ему заводить своих фавориток, но и, удовлетворяя его просьбы, награждала их, давала престижные назначения.

11 октября 1779 года произошло событие, никак серьезно не отразившееся на делах огромной Российской империи, но, как ни странно, оказавшее определенное влияние на развитие сюжета нашего романа: фаворит Екатерины II И.Н.Римский-Корсаков получил отставку. В четыре утра он ушел из спальни государыни, а в шесть утра, когда Екатерина (ей не спалось, мучила изжога после плотного ужина), пройдясь по анфиладе царских покоев, выпив ставшего теплым изюмного квасу из тяжелого хрустального графина и тяжело рыгнув, устало прошаркала в спальню юного Корсакова, надеясь разбудить его и повторить недавние его изощренные ласки, после них крепко заснуть, застала в его постели свою камер-юнгферу Анну Степановну Воронихину, бесстыдно демонстрировавшую на желтом шелковом одеяле свои голые груди и ноги.