Референт старательно делал ей минет, когда зазвонил телефон...

Источник в Москве сообщил, что ее муж Федор только что покончил с собой, повесившись на батарее отопления в камере «Матросской тишины». Зачем он это сделал? Мог бы с дошлым адвокатом от всего отмазаться. Ей ведь главное было — время выиграть. Федю вдруг стало до боли, до слез жалко! Она вспомнила, как он готовил ей по утрам завтрак, как тер спину в ванне, как скучно, но старательно делал минеты. Ей стало так жаль Федю, что она непроизвольно, инстинктивно сжала ноги, которыми обвивала шею референта. Он что-то пискнул. Но она в тот момент думала о другом.

Мадам плакала.

А когда кончила плакать и расслабила ноги, увидела, что референт лежит на ковре возле постели в какой-то странной позе. Она нагнулась над ним и, не будучи медиком, сразу определила причину смерти.

Она просто удушила его своими мощными ляжками!

Смешная смерть. Глупая.

Недаром ее прозвали анакондой. Это ж надо же... задушила парня...

Она действовала спокойно, без паники; в ней словно что-то затвердело, застыло. Оттащила бездыханное тело в ванную комнату, положила его в ванну, пустила воду. Дождалась, когда вода закрыла его с головой, и после этого тщательно заперла ванную на ключ. Вызвала к отелю машину. Спустилась вниз. Предупредила, чтобы «мужа не беспокоили, он спит». Села в машину:

— В банк «Цюрих-экспресс-кредит».

Войдя в высокий, как главный портал католического храма, зал для операций банка, огляделась и, не заметив ничего подозрительного, двинулась к окошку, в котором в прошлый приезд ей выдавали кредитную карточку. В окошке рядом надо было сделать заказ на проход к своему сейфу, куда ее сопроводит служитель банка со своим вторым ключом от хранилища.

Она успела только сказать:

— Гутен таг...

— Гутен морген, — поправила ее дамочка в окошке с седыми букольками на лысеющем черепе, одна из немногих фрау, работавших в этом царстве чиновников-мужчин.

— Действительно, не надо путать день с вечером, а утро с днем, Мадам, — раздался над ее ухом знакомый голос.

Она подняла глаза. Рядом с ней стояли полковник Патрикеев из Генпрокуратуры, полковник милиции Федченко из РУОПа и незнакомый пузатый дядька с добродушным улыбчивым лицом, оказавшийся начальником кантональной полиции. У Патрикеева был ордер на ее арест в России, а у швейцарца — разрешение местной полиции на экстрадицию в соответствии с запросом Интерпола...

Патрикеева она знала по Москве, пыталась его купить год назад. Ни хрена не вышло. И в эту минуту опять пожалела, что не вышло. Хотя это уже ничего в ее биографии не меняло. Надежда оставалась только на Хозяйку. Но захочет ли Хозяйка ей помочь? Во всяком случае, показаний на Хозяйку она давать не будет. В ней последняя надежда...

Под утро ей опять приснилось мужское бородатое лицо. Узкие губы кривились в глумливой усмешке, хитрые глаза смеялись, в лунном свете маслено переливалась соболиной спинкой высокая боярская шапка. Ставшее даже знакомым за последние полгода мужское лицо могло появиться в любой момент, в любую часть ночи, в начале, середине или конце сна. Обычные сны для нее кончились. А кошмар был всегда один и тот же. «Змея, змея... — повторял мужик в боярской шапке, дробно смеялся и добавлял: — Но вашим костылем не служу я...»

Что было совершенно непонятно. И потому особенно страшно.

Москва, 1997 г.

Москва — Цюрих — Вена