Хозяйка рванулась вниз, к парадной двери, которую, опередив ее, уже открывал один из личных охранников.

— Поехали! — раздраженно прошипела водителю.

И только когда уже проехали пару кварталов, сообразила, что не сказала, куда. Вначале хотела на правительственную дачу в Барвиху. Но передумала, бросила так же хрипло и нервно:

— В институт!

В кабинете она тут же нажала кнопку селекторной связи с начальником материально-технического управления Мишкой Айзенбергом.

— Миша? Зайди ко мне!

— А, собственно, по поводу чего, Ирина Юрьевна?

— Ты мне, засранец, вопросов не задавай, я их тебе буду задавать! — рявкнула Бугрова.

— Я в смысле с какими бумагами? Что с собой взять?

— Голову свою возьми, мудила! И быстро!

Когда Мишка ввалился в кабинет, Бугрова с отвращением шмыгнула носом, уловив запах терпкого мужского пота, немытого тела, табачного и коньячного перегара и не залеченного кариеса. Демонстративно достала из тумбы письменного стола флакон с дезодорантом и с расстояния метров двух-трех побрызгала вокруг себя и то пространство, которое отделяло ее от помощника.

— Сколько может стоить эта брошь?

— Такая? Или эта?

— Эта.

— Тысяч пятьсот, учитывая рост цен на крупные камни, — это раз. И то, что я таких крупных изумрудов вообще никогда в жизни не видел, — это два.

— Продашь за сто.

— Но зачем? Я могу продать ее и за триста, если спешите.

— Продашь конкретно. Кому-либо из чиновников посольства США или Аргентины, Бразилии, кто в ближайшие дни выезжает на родину насовсем в связи с окончанием срока аккредитации или в длительный отпуск. А коли такой точный «адрес», то ты должен иметь «порог». У них может не быть таких денег,

значит, цена будет не столь высока.

— Найдут. Капиталисты — люди практичные. Увидев, что вещь стоит пятьсот, а продается за сто, деньги найдут! Но почему именно в эти страны?

— Чтобы подальше.

— И почему тем, кто вскоре уезжает? Тоже затрудняет сделку.

— Чтобы поскорее брошь покинула Россию.

— Понимаю, понимаю, — бормотал растерянно Мишка, хотя ни хрена не понимал.

Первым желанием было: взять брошь, толкнуть ее за пятьсот тысяч баксов, принести Хозяйке бабки, а четыреста тысяч очень и очень хороший «навар».

Но, встретившись глазами с беспощадными черными зрачками Хозяйки, утопленными в холодных изумрудных глазах, понял, если хочет жить, делать этого не должен ни в коем случае. Надо сделать так, как приказано.

— Ты умный парнишка, Миша, и вижу, все понял. Избави тебя Бог меня обмануть! Я буду знать не только, кому и за сколько ты отдал брошь, но и пипифаксом какого цвета этот господин или госпожа пользуются.

— Понял, понял, понял. Не извольте беспокоиться, — тоном дореволюционного приказчика заканючил Мишка. — Все будет в лучшем виде! Я даже знаю, кому толкнуть вещицу с брюшками. Через три дня едет в месячный отпуск в Штаты советник по экономике посольства США господин Джозеф Митчелл. Человек он не бедный, из старой пенсильванской семьи. Опять же, знаю, что он камушками интересуется.

Я сколько раз тебе говорила, козел, чтоб ты не вздумал заниматься торговлишкой самостоятельно?

— Ни сном, ни духом, Ирина Юрьевна! Как можно? Ни-ни, сам ничего ему не толкнул. Но ведь обладание информацией не есть недостаток. А? Владею информацией, кто чем из дипломатов интересуется, исключительно в интересах нашего института. Сам ни-ни. Сам никогда!

— Ну, смотри. Ценю тебя, Мишка. Но если узнаю, что свой бизнес завел, в говне утоплю! Правда, на правительственной даче. Так что не просто в дерьме дни свои кончишь, а в привилегированном. Вижу, понял. Да не дрожи ты так! Пока со мной, жив, здоров, и нос в табаке. Никому тебя в обиду не дам. Ни антисемитам, ни сионистам, ни ментам, ни Отари.

Днем спустя советник посольства США в России Джозеф Митчелл, пакуя багаж, отправляемый домой в Штаты по каналам дипломатической почты, нежно погладил ладонью оклад старинной, XVI века, иконы. О том, что она была похищена из церкви под Рудным, ему знать было необязательно. Он не разбирался в иконах. Но человек, экспертной оценке которого он доверял, убедил, что икона очень ценная, редкой работы живопись и необычайно изящный серебряный оклад, украшенный крупными жемчужинами. Жена будет рада. Но особенно хотелось Джозефу порадовать тещу, урожденную княжну Васильчикову, женщину, и в свои восемьдесят сохранявшую необычайную живость ума, грациозность движений и строгую красоту лица.

Митчелл был женат на Минни, дочери княжны, уже пять лет, обожал жену и преклонялся перед тещей. Случай достаточно редкий даже в Америке, где зятья, как правило, проживая от тещ в безопасной дали, испытывают к ним весьма неприязненные чувства.

Уложив икону, Джозеф еще раз раскрыл черную кожаную коробочку, покрытую изнутри фиолетовым бархатом. На фиолетовом фоне огромный изумруд переливался и светился каким-то особенным, неземным светом, а обрамлявшие его довольно крупные брильянты добавляли искристости и фееричности свечению большого зеленого камня, выглядевшего на фиолетовом бархате глазом космического циклопа.

Он подышал на камень, хотел протереть бордовые пятнышки на нем белоснежным платком, но убоялся. Не то чтобы побоялся тонким полотном поцарапать прочный кристалл, просто камень казался столь мистически сильным, самостоятельным, самодостаточным, что коснуться его живой плотью, — совершить святотатство.

Так, не тронув крапинки, похожие на застывшие капельки крови, он и запаковал кожаный футляр с брошью.

А еще через несколько дней в имении, расположенном в двух часах езды на хорошем автомобиле от столицы штата, широко праздновалось восьмидесятилетие известной деятельницы американского женского движения, вдовы видного дипломата, в последние годы жизни сенатора США, урожденной княгини, а точнее княжны, поскольку принадлежала она к древнему русскому княжескому роду по рождению, а не по замужеству, Васильчиковой.

Было много русских, съехавшихся по этому приятному поводу из разных концов Америки, разных штатов. Были и посланцы старинных родов, уже десятилетия пребывающих в эмиграции, из Испании, Франции, Англии, Германии. Присутствовали на торжестве представители древних фамилий, потомки старинных аристократических семейств Европы и Америки.

Был сделан специальный стол размером с теннисную площадку в специальной комнате имения, где под присмотром специально нанятых на этот вечер полицейских разместились подарки юбилярше.

Княжну Васильчикову любили все: испанцы и немцы, русские и американцы за ее красоту, неизменно дружелюбный тон, приветливость, радушие, готовность прийти на помощь, ее тонкий, истинно аристократический вкус, замечательные качества верной жены, доброй матери, любезной тещи и заботливой свекрови.

Каждый новый подарок вначале демонстрировался гостям, проносился с объяснением имени дарителя по гигантскому залу, где в глубоком, обшитом веселеньким парчовым материалом кресле восседала юбилярша, а затем передавался в руки княжны на то время, пока даритель произносил всякие соответствующие моменту слова.

Дочь Минни и зять Джозеф Митчелл слегка припозднились, что было простительно, поскольку они лишь утром сошли с трапа воздушного лайнера, пересекшего Атлантику. В противном случае, наверное, слово дочери и зятю было бы предоставлено раньше. Княжна обожала эту молодую красивую пару. Дочь была умна, прелестна, добра, а ее муж честолюбив, напорист, динамичен, широко образован, из старой и достаточно богатой пенсильванской семьи. И, что было главным в глазах матери достоинством, обожал ее дочь.

Когда они, объявленные мажордомом, вышли на средину зала, молодой дипломат взял в руки микрофон, чтобы сказать слова приветствия и поздравления, все гости, а их набралось уже больше сотни, невольно залюбовались этой парой.

Выпускник двух престижных университетов, доктор философии и, несмотря на молодой возраст, уже советник посольства, причем на исторической родине княжны, в Москве, блистательно справился со своей задачей: он был в меру восторжен, в меру прост, в меру краток и в меру метафоричен.