«Книгу скитаний» Гиляровского раскрыл как раз на вологодском периоде жизни знаменитого журналиста дяди Гиляя. А вот книгу «Мои воспоминания» генерала А.А.Брусилова, героя одноименного «прорыва» в войну с немцами 1914 — 1918 годов, открыл на странице 55 и прочел фразу: «Как бы то ни было, но война нам была объявлена...»
Речь шла о первой мировой войне. Но фраза показалась знаменательной. «Не мне ли «война объявлена»? Но кем? Неизвестным мне полковником из Управления кадров? Чушь собачья! Что случилось?»
Глянул на часы. Время еще было. Набрал номер генерал-лейтенанта Корыстылева.
— Степан Фомич? Приветствую вас. Полковник Реутов. Да, в Москве. Сейчас выхожу. Приказано прибыть в Управление кадров. Нет. Нет. А вы не знаете? Может, это вообще собирают контингент моего уровня? Нет? Ничего такого не слыхали? По оперативной части без изменений? Вы бы знали. Ну, есть. Как что прояснится, я постараюсь до отъезда к вам зайти или на худой конец позвонить.
Позвонить, позвонить... Кому можно еще позвонить? В Совет безопасности Юрию Федоровичу Милонову? Он хотя «родом» и не из ГРУ, а из Генпрокуратуры, но совместная поездка из Белграда в Анкару их сблизила, появилось, как казалось Реутову, некое взаимопонимание. Если это вопрос «европейский», а не «кадровый», возможно, он тоже в курсе.
Но он оказался «не в курсе».
— Да, действительно, при чем тут Отдел специальных операций Генпрокуратуры, который по долгу службы курирует в СБ генерал Милонов?
Кабы знал, что ОСО как раз и имеет отношение к его вызову в Москву, может, Реутов и успел бы подготовиться к ждавшему его удару. А может, и нет. Тут не предскажешь, не предугадаешь. Удар он потому и называется «удар», что неожидан, внезапен.
Снова прошелся по комнате, снова взял со стола томик воспоминаний генерала Брусилова, раскрыл его на странице 152.
Остановил глаза на первой же бросившейся в лицо строчке, начинавшей второй абзац сверху:
«Колебаться нечего было...»
Бросил книжку на столик.
«Действительно, прав генерал: «колебаться нечего...»
Растерев ладонями лицо, надел офицерский плащ и вышел из квартиры, как всегда тщательно заперев дверь.
Выйдя из кабинета полковника Ярошенко, он энергичной походкой кадрового офицера прошел то небольшое расстояние, которое отделяло здание Генштаба от «дома полярников» на Суворовском. Вошел в подъезд. Поднялся на лифте на шестой этаж, вышел на «служебную» лоджию. Посмотрел сверху на весеннюю Москву. Перекрестился и, перегнувшись через ограждение, бросился вниз. Умер он еще в полете...
* * *
Тем временем молодая женщина с мальчишеской стрижкой, в джинсовом костюме (брюки-джинсы и джинсовая рубашка, сверху джинсовая же курточка с воротником из искусственного меха белого цвета, на голове голубой берет, на ногах кроссовки фирмы «Туро») вышла на перрон железнодорожного вокзала в Хельсинки. Поезд из Санкт-Петербурга прибыл вовремя.
На перроне ее не встречали. Она постояла минуту под накрапывающим мелким дождичком, поставила тяжелую спортивную сумку на мокрый асфальт, раскрыла зонтик-автомат, свободной рукой достала из кармана курточки пачку сигарет, энергично тряхнула ее, ловко выбросила из пачки «Мальборо» сигарету, поймала ее тонкими, без помады губами, сунула пачку в карман, вытянув вместо нее зажигалку, быстро щелкнула, прикурила и жадно затянулась. Только после этого лениво, не акцентируя внимание серых спокойных глаз на проходящих мимо нее пассажирах только что прибывшего поезда, огляделась.
Возле мусорной урны, непривычно для русского глаза опрятной, с черным полиэтиленовым мешком, втиснутым в пластиковое нутро, стояла белокурая девушка лет двадцати—двадцати пяти, с типичной для финки кряжистой фигурой, полными, налитыми грудями, низко посаженной плотной задницей и голубовато-водянистыми глазами. Конечно, не все финки такие вот. Часто в Хельсинки, а особенно в деревнях восточной Финляндии встречаются длинноногие, с аккуратными попками, с красными губками-сердечками и небесно-голубыми глазами девушки. Но прибывшая на перрон железнодорожного вокзала пассажирка из Питера, если и бывала в Финляндии раньше, скорее всего только в Хельсинки. Причем недолго. И была уверена, что все финки такие, как та, что стояла у мусорной урны, держа в правой руке футляр с ракеткой для тенниса.
Пассажирка из Санкт-Петербурга отбросила ловким щелчком недокуренную сигарету и пружинистой спортивной походкой направилась к выходу в город. Лишь раз она обернулась, чтобы удостовериться, что все пассажиры уже вышли из вагонов и ушли вперед, что позади никого, даже вагонных кондукторов нет.
Проходя мимо девушки с теннисной ракеткой, она ловко, одним грациозным движением руки подхватила висевшую на одном пальце ракетку в чехле. На секунду зависнув в воздухе, чехол с ракеткой соскользнул с пальца одной девушки и тут же оказался нанизанным на палец другой.
Никто этой метаморфозы не заметил.
Войдя в вокзальное помещение, девушка в джинсовом костюме быстро сориентировалась и той же пружинистой походкой направилась в подвальное помещение, куда указывали надписи «Туалет» на финском и английском и соответствующие изображения дамы и джентльмена.
Войдя в просторный и приятно пахнущий дезодорантом туалет, она заняла кабинку. Плотно прикрыла дверь и задвинула крохотный шпингалет из золотистой бронзы. Раскрыла свою сумку. Распахнула чехол, в котором случайный зритель мог бы ожидать увидеть теннисную ракетку.
Увидела там то, на что и рассчитывала.
Пистолет «глок», со складным прикладом, насадкой для стрельбы с лазерным наведением, очки для стрельбы в темноте с инфракрасными шторками, коробку патронов. Это было все, что нужно для проведения короткой, как укус змеи, операции. Недаром она была личным киллером Хозяйки, чья кликуха в воровском мире была Гюрза. Хозяйка наносила свои жалящие укусы мгновенно и беспощадно.
Девушка уже бывала в Хельсинки. Потому она легко нашла, проехав три остановки на автобусе и пройдя минут десять пешком, дом, в котором жили российские дипломаты.
Постояла, покурила. Осмотрела школу, стоявшую чуть наискосок, напротив. Вычислила нужное окно. Она знала номер квартиры и примерное расположение квартир в доме. Достала из кармана курточки небольшую перископическую подзорную трубу. Стараясь не привлекать внимания случайных свидетелей, быстро вскинула трубу, прикрываясь беретом.
Поймала «на глаз» силуэт молодой женщины в окне кухни квартирки помощника военного атташе на третьем этаже. Удовлетворенно тряхнула головой.
Потом она зашла в кафе на углу, выпила чашку кофе и съела три свежих рогалика. После чего уже на улице подряд выкурила три сигареты.
Это могло бы показаться странным человеку, которому пришло бы в голову следить за этой странной пассажиркой поезда Санкт-Петербург — Хельсинки. Но вот как раз если бы кто за ней следил, то не удивился бы. Поскольку, раз уж он бы за ней следил, то и знал, зачем прибыла в Хельсинки Дикая Люся, личный киллер Гюрзы. А коли знал, что она прибыла с лицензией на отстрел жены помощника военного атташе, то и странными бы действия киллера не показались: Дикая Люся наедалась, напивалась, накуривалась впрок, про запас.
Отбросив последний окурок, дождалась, когда ученики, даже самые медлительные и нерадивые, покинули школу. Обошла ее сзади, легко перепрыгнула через низкий заборчик. Убедилась: из классных комнат никто не смотрит в эту сторону. Приблизилась к черному ходу, возле которого была аккуратная кучка каменного угля и какого-то строительного мусора, еще не убранного с территории школы, но уже вынесенного из здания; тут же стояла большая кадка с кистями для покраски и бидон с остатками краски. Люся достала из сумки синий халатик, быстро и ловко надела его поверх джинсового костюма, сунула сумку под брезент, прикрывавший первые ступени пожарной лестницы, чехол от ракетки сунула под халат и решительно дернула на себя ручку двери.
Дверь оказалась открытой.
Она быстро поднялась по лестнице на второй этаж, сориентировалась и, не блуждая лишнего по коридору второго этажа, тут же с лестничной клетки поднялась к дверце, ведущей на чердак.
