Странное чувство было у Летисии, когда она просыпалась поутру и вместо привычного белоснежного потолка видела деревянные досточки и зеленые листья между ними, которые служили ей теперь кровом. Когда вместо привычного одиночества ощущала рядом присутствие любимого и любящего человека. Она смотрела на его горбоносый профиль, на его длинные, уже с проседью волосы, и ей казалось, что видит она все это во сне. А может быть, разыгрывается постановка в театре и в нем ей отвели главную роль, но очень скоро спектакль окончится, и она опять окажется в нелюбимой, но привычной реальности.

Рамиру с улыбкой смотрел на всегда чуть растерянное лицо Летисии. Она была так хрупка и тонка, что казалась ему чужедальней птицей, что ненадолго залетела в его края и ее предстояло приручить.

Каждому из них было по-своему нелегко, и все трудности они пытались испепелить любовной страстью, уповая на какое-то райское счастье, которое должно было искупить и их прошлые страдания, и теперешний неуют.

Надо сказать, что Рамиру было легче, чем Летисии. Он жил в привычной ему реальности, он любил эту реальность и хотел, чтобы ее полюбила и Летисия. Рамиру готов был всячески помогать Летисии в том, чтобы она освоилась в ней и к ней привыкла.

Для Летисии все было по-другому. Как только окружающее переставало быть сном или театральным действом, оно становилось трудным и непривычным бытом. Жизнь в их хижине сводилась к выполнению самых простых обязанностей: приготовлению пищи, уборке, хлопотам по хозяйству, но именно это и оказывалось трудным для Летисии. У себя в фирме она способна была проанализировать сложную ситуацию, найти выход и принять решение, здесь же не могла зажечь спичкой сырые дрова, уследить, чтобы в очаге не подгорела рыба, опустить живого лангуста в котелок с кипящей водой. Увидев, что Рамиру опускает его живым, она даже есть его не могла…

А уйти от своих детей могла? Уйти, поверив, что будет счастлива, обретя вновь любовь своей юности?.. Летисия чувствовала, что она должна принять и освоить всю эту незамысловатую и очень конкретную действительность, иначе ей так и не разобраться со сложными проблемами, в которых она так безнадежно запуталась. И она мужественно бралась за кастрюльки.

— Когда-нибудь я приготовлю тебе татарский соус специально для этой рыбы, — обещала она Рамиру. — Пальчики оближешь!

— Ты знаешь, от чего я облизываю пальчики, — отвечал он с улыбкой, глядя на свою любовь, которая вернулась к нему все той же неопытной девочкой, которой всему предстояло научиться, которую всему предстояло научить. — И это всегда мне будет нравиться, даже когда моя девочка превратится в старушку с палочкой, седую и ветхую, тугую на ухо, морщинистую и горбатую, и все-таки неописуемую красавицу.

Он потянулся к Летисии, и она с готовностью прильнула к нему, но объятию их помешал стук в дверь. На пороге стоял Франсуа. После того как он помогал Рамиру строить хижину, он стал в этой хижине желанным гостем, соседом, другом.

— Пришел отпраздновать новоселье? — радушно спросил хозяин. — Садись, раздели трапезу, сегодня у нас рыба.

И Летисия тоже приветливо улыбнулась Франсуа.

— Спасибо, Рамиру, но праздновать мы будем как-нибудь в другой раз. Мне нужно сказать несколько слов Летисии. Дело касается детей, Аманды… Оказывается, ты ни слова им не сказала, и они очень волнуются.

— Я поговорю, как только соберусь с духом, — честно призналась Летисия. — Пока мне еще трудно…

— А может, нам поможет наш друг Франсуа, — предложил Рамиру, — скажет детям, что видел тебя, что у тебя все в порядке.

— Я, конечно, попробую, но считаю, что не годится детям узнавать о таких серьезных вещах от посторонних, — ответил Франсуа.

— Ничего, ничего, успокой их, Франсуа, — попросил Рамиру, — а пока садись-ка с нами за обед.

— Спасибо, в следующий раз непременно. Я сейчас спешу. Если что понадобится, заходите без церемоний. Позвонить, например, — и Франсуа выразительно посмотрел на Летисию, потом кивнул и ушел.

Рамиру прекрасно видел, что Летисия после визита Франсуа сама не своя.

— Рамиру, может, мне лучше все-таки побывать дома? Мои дети имеют право знать, куда девалась их мать.

— Нет, — твердо и спокойно ответил Рамиру, — нет, Летисия, еще не время. Я не могу пока тебя туда отпустить. Стоило нам в прошлый раз расстаться, и встречи мы ждали много-много лет…

Летисия замолчала и покорилась. Но спокойнее ей не стало, и, обнимая ее, Рамиру чувствовал, что мыслями она далеко от него.

— У тебя уже взрослые дети, Летисия, — попытался он ее успокоить, убедить в своей правоте, — живут в тепле, в довольстве, у себя в доме. За ними есть кому присмотреть. Конечно, они беспокоятся. Но если ты сейчас отправишься к ним, они тебя не отпустят обратно и ты никогда ко мне не вернешься. Пусть немного попривыкнут к новой жизни, и тогда уж ты с ними повидаешься.

— Я вернусь, Рамиру, вернусь! Пойми, сейчас они совсем одни в доме, дедушка в свадебном путешествии, меня нет, а мы с отцом всегда уделяли им очень много внимания. Им трудно.

— Ну смотри, Летисия. У тебя своя голова на плечах.

А что еще мог сказать Рамиру? Ему и самому нужно было сходить в деревню, узнать у Самюэля, когда они выходят в море, и он очень надеялся, что, вернувшись, найдет Летисию дома…

В отсутствие Рамиру Летисия сообразила, что может пойти к Франсуа и позвонить Аманде. Да, это было самое верное, самое удачное решение.

Она отыскала Франсуа на стройке, к большому недовольству Франшику, и он проводил ее в дом.

— Звони, звони, — радушно сказал он Летисии, хотя она прекрасно чувствовала, что за его радушием таится немало недоумения.

Франсуа и впрямь многого не понимал в этой истории. Ясно он видел только одно: долгие годы эта красивая, умная женщина была несчастна и теперь, как мотылек на огонь, полетела на мерцание счастья. Только вот счастья или призрака его? Ведь несчастные люди слепнут и в потемках гоняются за призраками, принимая игру своего воображения за реальность…

Летисия тем временем набрала номер телефона, руки у нее дрожали, она с нетерпением ждала, чей же голос услышит первым?

Трубку подняла Нейде, и голос у нее стал взволнованным и счастливым, когда она поняла, кто звонит.

— Ну наконец-то! Мы переволновались. А тебе беспокоиться нечего, справляемся, все в порядке. Сейчас позову Аманду.

Летисия слышала, как Нейде кричала: «Иди поговори с мамой по телефону! Мама звонит, доченька!» Некоторое время к телефону никто не подходил, Летисия только слышала где-то вдалеке голос Аманды, что-то отвечающей Нейде.

— Совсем забыла, — вновь зазвучал в трубке голос Нейде, — Аманды-то нет дома. Ты мне расскажи, как у тебя дела, а я ей все передам.

— Спасибо, Нейде, у меня все хорошо. Я еще вам позвоню. Пока!

Летисия сжалась, сгорбилась: ее дочь отказалась говорить с ней по телефону! До детей уже доползли слухи, и они не хотят больше знать свою мать!..

Франсуа, видя напряженное, несчастное лицо Летисии, зная нрав Аманды, счел своим долгом начать непростой разговор. Он не считал себя в этой семье чужим человеком, он был другом Гаспара, а с некоторых пор стал чувствовать ответственность и за его дочь, которая была ему глубоко небезразлична.

— Выпей соку, Летисия, — Франсуа протянул ей стакан с апельсиновым соком, — успокойся, насколько можешь, и попытайся меня выслушать. Поверь, что я тебе друг. Что всегда стремился тебе помочь и всегда говорил, что нельзя идти по жизни без чувства ответственности…

— Я не ребенок, Франсуа, — с усмешкой, которую вызвал его отеческий тон, сказала Летисия, — и поверь мне тоже: я сделала то, что считала нужным.

— Да, я понял, что твое решение вызревало давно. Его можно было прочесть у тебя в глазах, когда ты смотрела на Рамиру. Я обманывал себя, когда считал, что смогу тебя увлечь, но нисколько не раскаиваюсь. И по-прежнему хочу тебе только добра. Но знаешь, о чем я думаю? Время не проходит бесследно. Рамиру уже не тот юноша, которого ты когда-то полюбила. Может ли сегодняшний Рамиру сделать счастливой сегодняшнюю Летисию? Ведь за одну любовь ты платишь другой. Платишь любовью своих детей. Ты не думала, что можешь их потерять?