– Но не выиграли. – Я сидела на заднем сиденье, сгорбившись.

Тристен повернулся и посмотрел на меня:

– Но ты отлично выступила. Все были в восторге.

Этот комплимент и обрадовал, и огорчил. Все, кроме тебя, Тристен. И благодарить за это следовало только меня.

– Спасибо, – ответила я.

Тристен не отворачивался. Так и смотрел на меня в темноте. Мистер Мессершмидт перестроился в другой ряд, Тристена ненадолго осветили фары встречной машины, и мне показалось, что в его глазах читался некоторый восторг или даже любовь, и я вдруг почти перестала жалеть о том, что мы не выиграли. Зато Тристен хоть немного оттаял.

– Мы и правда, наверное, молодцы, да? – Я даже слегка улыбнулась, вспомнив, как безупречно я, Джилл Джекел, произнесла речь перед огромной аудиторией. – Третье место – это не так плохо.

В темноте сверкнули белые зубы Тристена.

– Особенно с учетом того, что у Дарси пятое.

Некрасиво было радоваться ее проигрышу, но я все же не сдержалась и тоже ухмыльнулась.

Тристен протянул руку и тронул мое колено:

– Я тобой горжусь.

– Спасибо, – повторила я, когда он снова повернулся вперед.

И хотя обогреватель в машине мистера Мессершмидта работал еле-еле, мне вдруг стало теплее. Тристен до меня дотронулся. Это, конечно, не означало, что он меня все еще любит, но все же так было приятнее, чем когда он держал дистанцию. Может, это всего лишь начало.

Я чуть сползла вниз, спрятала руки в карманы и уставилась в темноту за окном. Я думала лишь о Тристене и только где-то через милю поняла, что из кармана исчез пузырек с раствором.

Мессершмидт подъехал к дому Джилл, и я сразу заметил, что что-то не так.

– Джилл, – сказал я, открыл дверцу и откинул спинку своего сиденья. – Ты же говорила, что твоя мама уедет.

Она взяла меня за руку и с трудом выбралась из машины:

– Да.

Не отпуская ее руки, я показал ей на свет в окне… и идущий из трубы дым.

Но кто-то дома есть. И они разожгли камин. Она попыталась высвободить свою руку, но я ее не выпустил. Мне не хотелось этого делать. Не так быстро. Какие-то очень нехорошие предчувствия появились у меня. Я довольно хорошо знал повадки зверя.

Я поглаживал ладошку Джилл большим пальцем, чтобы дать ей понять, что, даже если она меня ненавидит, я ее все еще люблю. И мне так хотелось большего. Хотелось обнять ее и сказать, как мне жаль, что все между нами пошло наперекосяк, попросить прощения за весь тот кошмар, который ей пришлось из-за меня пережить, за то, что я заставлял ее по ночам проникать в школу, и за то, что своим бездумным поцелуем так изменил ее сущность.

Но я, разумеется, не мог этого сделать на глазах у Мессершмидта.

– Может, мама вернулась, – предположила Джилл. Но уверенности в ее голосе не было. Наоборот, я явно почувствовал, что и она заподозрила что-то неладное.

Выглядел дом вполне безобидно. Но все же что-то было не так.

Мессершмидт открыл багажник и предложил:

– Я помогу вам занести вещи. Я снова сжал руку Джилл:

– Подожди здесь, а?

Я поймал на себе взгляд ее чудесных огромных глаз, которые только что очаровали огромную аудиторию так же, как они всегда очаровывали меня. Джилл покачала головой, и ее хвостик запрыгал из стороны в сторону.

– Нет, Тристен. Пойдем вместе.

– Джилл…

– Давайте, – поторапливал Мессершмидт, доставая коробку. – Уже поздно и холодно.

Джилл крепко держала меня за руку, и я понял, что она не отпустит меня одного, как бы я ни настаивал. Она действительно переменилась – и не только потому, что попробовала зелье. В последние недели Джилл Джекел была совершенно мне неподвластна.

– Идемте, – повторил учитель, глядя на дом.

Я отпустил Джилл, взял у Мессершмидта коробку, обошел его и направился к двери.

Я была рада, что мистер Мессершмидт пошел с нами. Тристен понял, что что-то не так. И я поняла. Мамы не должно было быть дома. И камин она никогда не разжигала. Это делал только папа.

– Джилл, дай мне ключи, – сказал Тристен, протягивая руку. – Пожалуйста.

Сначала я чуть было не принялась ему возражать… но все же отдала.

Мистер Мессершмидт откашлялся, как будто тоже вдруг почему-то занервничал.

Тристен вставил ключ в замок, открыл дверь, и мы вес вошли внутрь.

И то, что мы там увидели… было даже хуже, чем я ожидала.

– Мам? – вскрикнула я. – Что происходит?

– Прости, Джилл, – ответила она дрожащим голосом. Она сидела на диване и дрожала, на коленях у нее стояла чашка. Очень сильно дрожала. – Я не стала тебе рассказывать, что мы встречаемся. Думала, что ты можешь расстроиться… – Ее взгляд резко перескочил на доктора Хайда, стоявшего у камина с кривой, злобной улыбкой на лице. – А потом он вдруг изменился…

– Конечно, люди меняются, – согласился доктор Хайд, отходя от горящего огня. – Да, Тристен? – Его улыбка сменилась сердитым взглядом. – И иногда они просто обязаны стать такими, какими были раньше.

– Бегите и позовите на помощь, – приказал Тристен мистеру Мессершмидту, не сводя глаз с отца. – Быстрее.

Учитель впервые не послушался Тристена.

– Не могу, – ответил он.

– Тогда вызовите полицию по телефону, – рявкнул Тристен, внимательно глядя на доктора Хайда. – Вы не понимаете, что тут происходит. Послушайте меня!

Мистер Мессершмидт пошел к двери, как его и просили, и медленно, но уверенно закрыл ее на засов, так что все мы оказались взаперти.

Тристен резко развернулся:

– Что ты делаешь, дебил?

– Прости, Тристен, – сказал он, съежившись. – Я обязан слушаться твоего отца.

Что?Я уставилась на учителя, ничего не понимая.

– Что тут, черт возьми, происходит? – недовольно спросил Тристен, снова поворачиваясь к отцу. – Откуда ты знаешь Мессершмидта? И что тебе надо от матери Джилл? Ведь это касается только тебя и меня!

Доктор Хайд обошел диван и положил руки маме на плечи, и мне захотелось закричать. У мамы так сильно задрожали руки, что жидкость из чашки пролилась ей на штаны. Я посмотрела на расползающееся пятно и поняла вдруг, что колени у нее связаны. У меня сжалось горло, будто и его перетянули скотчем.

– Милая, не проливай, – сказал он, сжимая мамино плечо.

Руки у него были грубые, спина слегка сгорблена – чудовище наконец сбросило маску. Доктор Хайд сильно изменился внешне – как случилось тогда, в лаборатории, и с Тристеном. Но на этот раз трансформация была полной. Вместо импозантного красавца психиатра появилось невообразимое и совершенно ужасное создание с нечеловеческими глазами.

Кое-что от доктора Хайда осталось: борода, костюм, форма лица. Хотя борода была уже не такая аккуратная, костюм на искривленных плечах смотрелся нелепо, а лицо подурнело. Крючковатый нос, перекошенный рот – отвратительное обиталище испорченной души.

Это… это был кто-то – точнее, что-то – другой. На него было страшно смотреть.

– Спокойнее, – снова сказал он, поскольку мамина рука так и продолжала трястись. – Может, тебе через некоторое время пить захочется.

– Что ты делаешь? – зловеще повторил Тристен.

– Я тебя шантажирую, – ответил доктор Хайд. – Либо ты выпьешь раствор, либо мать твоей подружки выпьет то, что налито у нее в чашке. И умрет у всех нас на глазах – медленно и мучительно. А если тебе и этогобудет мало, я собственными руками сверну шею твоей малышке.

У мамы по щекам покатились слезы, и я еле сдержалась, чтобы тоже не заплакать.

– Только через мой труп, – сказал Тристен и положил руку мне на плечо, давая знать, что собирается защищать меня.

– Как скажешь, – согласился доктор Хайд.

– Что в чашке? – Я заговорила впервые с тех пор, как вошла в свой дом.

Доктор Хайд отпустил мамино плечо и вышел из-за дивана: