– Весь этот УЖАС! Весь этот ад, который творится У МЕНЯ В БАШКЕ каждый чертов лень! А ты, Джилл! Ты хоть когда-нибудь задумывалась о том, что, может быть, ты такая же страшная, как и я? – Он засмеялся, резко, чуть не задыхаясь. – Ты вроде такой невинной кажешься, но ты тоже запятнана, может быть даже пострашнее, чем я! Это твоя семья дала началороду убийц! Тебе такая мысль не приходила в голову с тех пор, как мы взялись за эту затею по спасению МОЕЙ ГРЕБАНОЙ ДУШИ?

Я тяжело сглотнула комок, застрявший в горле, и погладила мамину руку. Она тоже Джекел. По праву не рождения, но брака.

Нет, я никогда не задумывалась о своей вине и причастности к этому делу. Моя семья не могла быть ответственна за то, что целый род имел склонность к насилию. Мы сами были жертваминасилия. И, как я и сказала маме, я была невинна. Невинна…

Тристен замолчал – перестал сыпать обвинениями. Он стоял прямо передо мной, тяжело дыша – его плечи заметно ходили вверх-вниз, – и пристально смотрел на меня. Когда он понял, что я ничего отвечать не буду и не собираюсь защищаться он подошел к дивану и просунул под неподвижную маму руки.

– Тристен? – Я крепче вцепилась в мамино запястье. – Что ты…

– Отнесу ее наверх, – хрипло перебил он, не глядя мне в глаза. – Если она проснется не в своей постели, она может вспомнить, что сегодня случилось что-то не то. Я хочу, чтобы она хорошенько выспалась и забыла о том, что тут произошло. – Он посмотрел на меня, но взгляд его был жестким и суровым. – О том, что мы делали, о списке. Обо всем.

О том, что мы делали…Я подумала, что он говорит о поцелуе. И, судя по тому, как он сказал это, по тому недовольству, которое я увидела на его лице… Я поняла, что второго такого момента у нас уже больше не будет.

Именно это и должно было случиться.

Я его ненавидела. Чудовище.

– Отнеси ее наверх и убирайся, – сказала я упавшим голосом. Я сдалась. Он все равно добьется своего, – Давай, а потом уходи. Прошу тебя.

Тристен поднял маму и прижал к груди. Руки ее повисли плетьми, голова запрокинулась.

Я отвернулась и уставилась в темноту камина:

– Ты знаешь, где ее спальня.

– Да. – Тристен сделал несколько шагов, а потом остановился. – Джилл, с ней все будет в порядке, – тихо сказал он, – Я действительно знаю дозировку, а она даже не все выпила.

Я зажмурилась, как жмурилась тогда, на кладбище, от яркого снега, и вспомнила тот день.

Поверь мне, Джилл, настаивал Тристен.

Ага. Конечно.

– Положи ее в кровать, аккуратно, и уходи, – сказала я, все еще стоя с закрытыми глазами.

Тристен не ответил. Я слышала лишь его шаги, когда он поднимался по лестнице.

Я осталась одна в доме, где погасли все эмоции, как будто кто-то потушил всю ярость, страх и желание, которое так недавно возникло между нами с Тристеном, как свечу. И я почти задыхалась в этом вакууме. Я слышала, как в коридоре стихли шаги, потом скрипнул матрас – Тристен положил маму на кровать.

Я закрыла лицо руками и продолжала слушать: он спустился вниз и почти беззвучно прошел через гостиную в прихожую и вышел за дверь, которая тихонько скрипнула, когда он закрывал ее за собой.

Он не попрощался, но меня это не расстроило. Я не хотела ни смотреть на него, ни слышать его голос.

И к тому же я так разревелась что все равно не смогла бы ему ответить.

Ночь, жарко, как в парилке, рядом медленно течет река, от которой несет гнилью: обильная растительность в такую погоду уже начала преть. Я с улыбкой посмотрел в черное небо и увидел, как луна косилась на меня хитрым, но одобрительным взглядом. Эта круглая голова, лишенная тела, болталась на виселице звезд.

– Смотри, – хочу сказать ей я, – смотри, что будет, как ловко я проверну свое дельце.

– Тристен? – нежным голоском зовет девушка – И нагибается в темноте в сторону той тропинки, откуда она ждет моего появления, – Ты там? – Она, похоже, начала нервничать. – Тут так темно!

Я немного выжидаю, наслаждаясь зрелищем: она стоит передо мной, такая стройная, такая тоненькая, лопатки выпирают, словно ангельские крылья, которые я обломаю, прежде чем она успеет подумать о том, что надо улетать…

Я облизываю губы и крепче сжимаю нож. Ладонь, вцепившаяся в рукоять, мокра, словно я уже пролил ее кровь.

– Тристен, – снова шепчет она, – где ты?

Голос ее подобен музыке, подобен пению сирены. Но на речные камни рухнет не мое тело.

Я подхожу к ней сзади, я больше не в силах откладывать это томительное удовольствие.

– Привет, любимая, – шепчу я ей в ухо. – Бy!

Она вздрогнула и чуть не закричала, но я не даю ей раскрыть рот – я не зажимаю его рукой, а кладу ладонь на ее трепещущий живот, чтобы придать ей уверенности, и нежно уткнувшись в ее шею, целую ее, и она стонет – от облегчения и желания, и в то же время посмеиваясь.

– О, Тристен…

Она расслабляется, прижимаясь спиной к моей груди, мои губы, дразня, скользят вверх, к ее уху, и я успеваю заметить ее улыбку.

– Заждалась? Может, думала, что я вообще не приду?

– Нет, Тристен, – уверяет она, прижимаясь крыльями к моей спине. – Нет, я в тебя верила. Я доверяю тебе.

– Правильно, любимая, – говорю я, медленно поднося к ее шее нож, пока он не касается ее кожи. Еще один сюрприз! – Верь мне.

– Тристен? – поначалу она просто удивлена. Она даже не понимает. – Что…

– Верь мне, – шепчу ей я, и губы мои дрожат от радости, так, наверное, дергаются ноги повешенного в последнее мгновение его жизни. – Все будет волшебно. Волшебно, как ты сама.

– Тристен! – вопит она, понимая, что ее обманули, пытается вырваться из моих рук. – Тристен? Это не смешно. Тристен!

Тристен, Тристен, Тристен тебя стиснул. Эта милая фразочка крутится в голове, лишь добавляя удовольствия. Мгновение становится еще слаще.

Она продолжает свои бессмысленные попыткивырваться, упирается в меня, пытается развернуться, я слегка поддаюсь, ведь мне так хочется видеть ее лицо, когда она будет умирать.

– Тристен! – вопит она, поворачиваясь ко мне, чтобы закидать меня обвинениями и молить о пощаде – и ее глаза, неожиданно карие, распахнуты от ужаса, а я глубоко-преглубоко вонзаю нож, я люблю ее за эту жертву, которую она мне принесла, за ее кровь, которая уже течет по моим рукам и начинает капать с моего запястья.

– Тристен! – кричит она, даже на последнем издыхании называя меня по имени, ослабевая в моих объятиях.

Я держу ее обмякающее тело, смотрю на то, как жизнь медленно выходит из ее груди и глаза закрываются. Она уже на грани забытья, но ей все же хочется узнать.

– Почему, Тристен? За что?

Я проснулся на рассвете, лишенный сил, измотанный, руки спрятаны под подушку – я боялся посмотреть на них, потому что не знал… Только потом я наконец набрался смелости и вытащил их, дрожа от страха – меня просто колотило…

Я убедился, что ладони мои мокры от пота, а не от крови…

А до этого момента я не был уверен, что не убил Джилл Джекел. Я же ездил к ней. Накачал ее маму снотворным ради собственного спасения. Несправедливо наорал на нее саму. И уничтожил все свои шансы на еще одни поцелуй, которого мне так хотелось.

Я повернулся на бок, не в состоянии отвести взгляда от не запятнанных кровью рук – единственного доказательства чистоты, которая во мне еще осталась.

Джилл.

Это оказалась не Бекка Райт, как я считал. Разумеется, это была не она. Живущее во мне чудовище все это время хотело Джилл.Как и я сам.

Я свесил ноги с кровати и оделся. В душ я не пошел.

Если я не излечусь этой же ночью – если эксперимент не удастся, – думаю, никому не будет дела до того, как мое безжизненное тело будет пахнуть, когда его найдут на полу в лаборатории мистера Мессершмидта.