Нет. Я не такой. Я доказал это, когда мы были с Джилл вместе. Я остановил зверя и остановился сам.

– Ни за что, – настойчиво повторил я, в кухне как-то потемнело. По лицу текла кровь, я попытался встать, готовясь к борьбе, в запястье снова хрустнули кости. – Я не…

– Тристен, я дам тебе время прийти в себя, потому что возлагал на тебя большие надежды, – сказал он. – Ты лучший, из нашего рода, и я пока не готов списать тебя со счетов. Пока.

– Ни за что! – поклялся я в последний раз, а вокруг тем временем стало совсем темно. – Я скорее умру, чем выпью!

–  Выпьешь, – сказал он, смеясь. – Причем по собственному желанию.

Я покачнулся, стоя на коленях, теряя равновесие:

– А если не выпью?

Он перестал смеяться, его угрозу я услышал как будто издалека и сразу же потерял сознание.

–  Я прикончу то, что породил.

– Джилл, я тебя спрашиваю, что мне с этим делать. – Бекка слегка толкнула меня локтем, показывая на мензурку. – Ты сегодня какая-то растерянная.

С усилием я оторвала взгляд от пустой парты Тристена и попыталась вспомнить, чем мы там с Беккой занимались.

– Вылей в другую мензурку, – сказала я. Все эти мелочи меня ничуть не волновали.

Не сдержавшись, я снова посмотрела на стол Тристена. Где он? Очевидно, что-то случилось…

– Джилл, может, повернешься и поможешь мне? – раздраженно попросила Бекка. – Тристена сегодня нет, успокойся. Отвлекись. Я тут одна все делаю, и это несправедливо!

– Извини, – сказала я рассеянно и даже не пошевелилась, чтобы ей помочь. Я упрямо смотрела на пустое место, где по идее должен стоять Тристен, и прокручивала в голове всякие страшные варианты. Например, Тристен просыпается от кошмара и понимает, что зверь все там же, идет в ванную, берет лезвие, подносит к запястью… Я не могла остановить в своем воображении эти кровавые картины…

Но реальность совсем выбила меня из колен: класс ахнул, а Бекка воскликнула:

– О боже! Что с ним случилось?

Тристен шел к своему столу в тишине, которая казалась громче бурных оваций. Мы все были в шоке, но он шагал хладнокровно, словно не замечая того, как все уставились на него.

В том числе и я – я с ужасом смотрела на глубокую рану у него на щеке и на запястье, туго перевязанное разорванной майкой. Но, несмотря на это, рука висела криво, точно какой-то безумный айболит отрезал ее и поленился пришить как следует.

– Да, ему давно уже пора огрести, – тихонько буркнул Флик, нарушая тишину. – Надеюсь, и у негосезон испорчен.

– Заткнись, – бросила я.

Флик вспыхнул – его, похоже, больше удивила моя резкость, чем ранения Тристена. Он открыл рот, чтобы ответить, а я продолжала пристально смотреть на него, впервые в жизни не принимая в расчет, что он самый крутой парень во всей школе. И Тодд закрыл рот, а я вдруг поняла, что зря терпела его насмешки все эти годы – получается, я одним взглядом могу его заткнуть. Столько времени наблюдая, как Дарси Грей манипулирует Тоддом, точно куклой, которой он, несомненно, и был, я только сейчас поняла, что могу делать то же самое.

Но, к сожалению, и Дарси надо было вставить слово.

– Я же говорила, что он склонен к насилию, – напомнила она мне, и это прозвучало так, будто на Тристена ей вообще плевать. Он для нее был не важнее, чем поломанная горелка на лабораторном столе. – Предупреждала я тебя, Джилл.

Я и на Дарен посмотрела так же свирепо, думая, что она себе просто не представляет, что случилось с Тристеном. Она же ничего не знала – а вдруг он просто в аварию попал? Но Дарси считала, что знает все, и была уверена, что в данном случае она тоже права. Меня от этого просто выворачивало, как и от того, что она действительно не ошибалась, выворачивало и от себя самой, потому что, я хоть и рявкнула на Тодда, спорить с Дарси не смогла.

Я повернулась к Тристену: он сел на свое место, скривившись от боли, когда его запястье легло на стол.

Наверняка это сделал отец. Глядя на темный порез на лице, я была абсолютно уверена в этом. Разумеется, вернувшись домой, Тристен попытался и излечить и его. Но что-то пошло не так. Как же я раньше не догадалась? Я была слишком занята своими новыми ощущениями…

– Достаточно, – сказал мистер Мессершмидт, направившись к Тристену. – Хватит таращиться на него, продолжаем работу.

Я послушно повернулась к своему столу, но то и дело оборачивалась назад – учитель беседовал с Тристеном.

О чем они говорили? Что же мог сказать мистер Мессершмидт, что вызвало у Тристена Хайда такой интерес?

– Эй, Джилл! – Это Бекка похлопала меня по плечу. – За этот опыт оценки будут ставить, помнишь?

В кои-то веки мне было все равно. Меня не интересовала ни собственная оценка, ни подруги. Я следила за происходящей в конце кабинета беседой.

Я смотрела на Тристена и гадала: почему он не смотрит на меня?

Меньше всего мне хотелось выслушивать лекцию от химика. Достаточно было того, что одноклассники так таращились. И без них паршиво.

Но он вперевалочку направлялся ко мне с озабоченным выражением на обрюзгшем лице.

– Тристен, – сказал он, и я удивился тому, что он обратился ко мне по имени. Он начал учить меня год назад и называл исключительно «мистером Хайдом». Похоже, обращался с сарказмом, но выходило, наоборот, очень уж почтительно. – Что произошло? – спросил он. – Снова подрался?

– Нет.

Учитель покачал головой:

– Тристен…

Я попытался расстегнуть сумку и достать учебники одной левой рукой, но выходило крайне неловко.

– Ничего страшного, – отрезал я, меня бесило это любопытство, да и собственная неуклюжесть тоже.

Но Мессершимидт не повелся. Наоборот, наклонился ко мне и заговорил тише:

– Тристен, я преподаю уже почти двадцать лет и много подобных случаев видел.

Хотя мне было очень больно и паршиво, я чуть не улыбнулся. Правда? Он знал кого-то еще, в ком вследствие химических опытов поселилось чудовище и чья жизнь описывалась в романах?

Но Мессершмидт не имел в виду конкретно мою ситуацию. Он говорил в общем – и попал в точку.

– Я видел случаи бытового насилия, – тихонько продолжил он. – Иногда сыновья дерутся с отцами, особенно когда у ребенка нет матери, которая могла бы этому помешать.

Разозлившись на Мессершмидта, я с тяжелым ударом бросил книгу на стол.

– Не вмешивайте сюда мою мать, – шепотом предупредил его я, ощетинившись. Моя мать была жертвой, и не ее вина, что мы с отцом выясняли отношения. Я отвернулся и начал судорожно листать учебник, пытаясь найти описание сегодняшнего опыта, игнорируя учителя. Потом я бросил на него резкий взгляд, обвиняющий – и в то же время подозрительный. – А что вам известно о моей матери? О том, что творится у меня дома?

Мессершмидт нервно поправил галстук и откашлялся:

– Ну… Просто… Я слышал, что вы с отцом живете одни.

– А вас это не касается, – сказал я, пристально глядя в его блеклые глаза, пока он их не отвел.

Я вернулся к учебнику, даже уже не понимая, что именно ищу, а Мессершмидт стоял рядом и наблюдал за моей борьбой с книгой.

Я наконец не вытерпел и снова посмотрел на него:

– Что-то еще? А то я и так опаздываю с заданием.

Похоже, мой тон его не задел и не разозлил. Он не стал предпринимать вялых попыток прочесть мне нотацию. Наоборот, он опять наклонился ко мне и предложил:

– Тристен, я хочу сказать тебе вот что: если у тебя какие-то проблемы, я готов тебе помочь. У меня дома есть свободная комната, если хочешь, можешь там пожить некоторое время в безопасности.

Я ошарашено уставился на него. Я не мог вообразить, что останусь у него хоть на одну ночь, но его предложение заставило меня почувствовать некоторую вину за то, что я пытался сорвать свою злость на нем.