Я не все могла разобрать, дед Тристена и с самого начала писал совсем без нажима, а к концу строки почерк становился совсем неразборчивым – видно, что рука дергалась. К тому же на листе были пятна, которые я уже заметила в прошлый раз, чуть ниже подписи. Одно большое, а еще отпечаток пальца – поменьше. Я поняла, что это кровь: уже не в первый раз видела подобное.

Я присмотрелась повнимательнее. Точно кровь, как и на списке моего отца…

– Джилл? Что ты делаешь?

Я резко подняла голову, закрыла книгу и повернулась – в дверном проеме стоял Тристен со скрещенными руками и смотрел на меня.

– Тристен, – заикаясь, начала я, охваченная чувством вины, а также какой-то смутной, но очень давящей тревогой, – Что ты сделал?

– Джилл, говорил же я тебе ее не трогать, – сказал Тристен, входя в комнату и закрывая за собой дверь. В глазах проглядывал какой-то холодок, словно он на меня злился. – Это личное.

От смущения у меня вспыхнули щеки, но я не сдалась и не положила книгу.

– Тристен, я же с тобой всемподелилась. – Ну, почтивсем…

Тристен подошел ко мне еще ближе и мягко, но уверенно вытащил книгу у меня из пальцев.

– Джилл, – сказал он, и я заметила, насколько он бледен. – Мне кажется, что будет лучше, если всего обо мне ты не узнаешь.

Я посмотрела на него и покачала головой:

– Тристен, это нечестно. Ты не можешь решать за меня.

У него был какой-то секрет. Страшный.

Ужасные тайны в моей жизни чем-то напоминали пятна крови. Я была уже настолько хорошо знакома с Тристеном, что узнавала многое издалека. Бегающий и затравленный его взгляд выдал все, что мне было нужно, за исключением самой правды.

– Тристен, что произошло? – настойчиво повторила я. – Я имею право это знать.

Мы только что вместе лежали в постели. Благодаря мне он обрел ключ к изгнанию собственных демонов, я была с ним рядом, когда он чуть не погиб. Я заслужила правду. Он должен был объяснить мне, что написано в этом странном посвящении… и откуда взялось кровавое пятно.

– Джилл, – сказал он, с легкостью сдаваясь, словно ждал возможности кому-то довериться. Он положил книгу и провел здоровой рукой по волосам. Холодка в его глазах больше не было. Наоборот, стало казаться, что его мучают вина и горе. – Не знаю, как тебе сказать, – начал он. – Я до недавнего времени даже не был уверен в том, что все это правда. Я надеялся, что это не так, пытался убедить себя…

– Тристен, все в порядке, – уверила его я. Но я боялась. – Рассказывай.

Он побледнел еще больше, губы побелели, но смотрел он прямо мне в глаза.

– Джилл, я убил своего деда.

– Что? – Я хотела, чтобы он сказал это еще раз, надеясь, что услышала что-то не так. – Тристен, повтори.

– Я убил своего деда, – снова сказал он. – Точнее, это сделало чудовище – моими руками.

Мы стояли лицом друг к другу, мне хотелось убежать, но он перегородил мне выход.

– Как? – спросила я. Голос мой звучал сдавленно. – Что ты…

– Ножом. – Он скривился так, словно его самогоопять резанули. – Похоже, зверю предпочтителен этот способ.

Я понимала, что на самом деле Тристен не может нести ответственности за то, что случилось с его дедом. Рассудком я понимала, что не его в этом надо винить. Я видела, как он менялся, и знала, что зверь и мой любимый – не одно и то же. Но я все же смотрела на его руки – вонзившие лезвие в собственного родственника. В человека, которого он любил… который подарил ему музыку, научил сочинять. У Тристена в руках был нож…

В моем больном воображении эти образы смешались с фантазиями об убийстве моего собственного отца, которому тоже перерезали горло.

– Тристен, нет! – воскликнула я, качая головой. – Не верю, что это сделал ты!

– Джилл, яэтого и не делал, – сказал он. Но голос его звучал не очень уверенно. – То есть само действо было произведено моим телом. Но это был не я. Ты же помнишь, как я той ночью переменился…

Я его слышала и понимала, что он прав, но страх и ужас все равно побеждали рассудок. Я лежала рядом с убийцей. Не с потенциальнымубийцей – ведь Тристен этого боялся, – а с настоящим. С человеком, пролившим чью-то кровь. Я все еще качала головой и пятилась от него. Он только что этими же пальцами касался меня…

– Тристен, нет.

Он сделал шаг вперед, протягивая ко мне руку, он говорил поспешно, признание лилось из него.

– Прошу тебя. Попытайся понять. Дед умолялпомочь ему уйти из этого мира. Он помнил все те ужасы, которые совершил он сам, и он больше не мог так жить. Он уже был прикован к постели, почти парализован, и днем и ночью его терзали воспоминания, которые раньше как-то удавалось подавлять. Он упрашивалменя украсть у отца смертельную дозу таблеток, но этого я сделать не мог. Я слишком сильно его любил, чтобы потерять его навсегда. Я был эгоистом, таким эгоистом, что не мог покончить с его страданиями.

– Тристен… – Я отошла от него еще дальше и уперлась в стену. Уже начало темнеть. Уже, в общем-то, совсем стемнело. – Перестань!

Он шел за мной, пытаясь меня подбодрить, но я чувствовала себя как в ловушке.

– Джилл, пойми. Дед каким-то образом пробудилво мне зверя, вызвал его по собственному желанию. Он говорил колкости, называл меня трусом и ничтожеством… он сказал, что я слишком слаб, чтобы посмотреть в лицо правде о нашем семействе. Он рассказывал, какой это кайф – убивать, он обращался непосредственно к чудовищу, пытаясь заставить его перехватить власть надо мной, взять нож и впервые вкусить это удовольствие, вонзив лезвие в егоплоть. Я умолял его замолчать…

Хотя Тристен рассказывал все это совершенно ровным голосом, по его щеке побежала слеза, но у меня внутри все настолько похолодело, что сочувствия я не испытывала. Я вообще ничего не чувствовала.

– Больше я ничего не помню, – добавил он. – В себя я пришел уже дома, с чистыми руками, и тут как раз приехали полицейские и сообщили, что деда нашла сиделка – он лежал в кровати с перерезанными запястьями. Они решили, что он покончил с собой. – Тристен бросил взгляд на «Странную Историю…». – Но у меня осталась эта окровавленная книга с подписью. Я пытался убедить себя в том, что в худшем случае зверь подал ему нож. Но это был самообман. Дед и писать-то еле мог, а одна рука была перерезана вообще до кости…

Тристен закрыл глаза, может быть, он старался и избавиться от видений, а может, он наказывал себя, стуча переломанной рукой по голове.

– Я это впервые вслух произношу. Господи, Джилл…

Он мучился. Но я не пошла ему навстречу.

Пока он стоял с закрытыми глазами, я воспользовалась моментом и кинулась через весь дом, резко распахнула входную дверь, вылетела на крыльцо и влезла в машину. У меня так тряслись руки, что я целую вечность не могла закрыть дверцу. Потом еле вставила ключ и резко надавила на газ, я в отчаянии съехала с дорожки и, пробуксовывая, понеслась по траве, чтобы убраться от него подальше.

Я лишь однажды посмотрела в зеркало заднего вида на уменьшавшийся вдалеке домик Тристена.

Как он вышел на крыльцо, я не видела.

Я даже не думала, что он побежал за мной.

Мне давно уже не требовалось маминой поддержки, когда я плакала. Даже когда умер отец, я понимала, что у нее самой не было сил, чтобы помочь мне. Но по пути домой от Тристена я думала лишь об одном: хочу к маме.

Заводя машину в гараж, я заметила, что в ее комнате горит свет, и поспешила домой, бегом поднялась по лестнице, постучала в ее закрытую дверь: