Я добрался до своего ящика, набрал код на замке, открыл его и, отодвинув спортивную куртку, которую я никогда не носил, опустил руку в полиэтиленовый пакет и достал из него бутылку. Только не с обычным неоново-желтым спортивным напитком. О ее пластиковые стенки плескалась мутная, густая и ядовитая жидкость.

Я поднял ее к лицу – и поймал себя на том, что облизнулся.

Простое прикосновение к бутылке с раствором так меня взбудоражило и… пробудило какое-то еще чувство. Где-то в глубине подсознания я услышал одну из своих любимых композиций, оглушительную вариацию традиционного похоронного марша, я буквально пальцами чувствовал, как играю ее. Хотя я не садился за инструмент с тех пор, как излечился. Я боялся…

Ты снова выпьешь раствор, Тристен, причем по собственному желанию…

Я был готов поклясться, что слышал голос отца – точнее, зверя, – непросто вспомнил, он именно прошептал мне эти слова на ухо, и меня бросило в дрожь. Я на самом деле даже не понял, от волнения ли или от ужаса, но руки затряслись, раствор начал громко плескаться, что и привело меня в чувства. Я резко развернулся, сунул бутылку в сумку и поспешно направился в кабинет мистера Мессершмидта.

Поторопись, Тристен. Быстрее спрячь эту бутылку от самого себя и двигайся дальше.

Я ворвался в класс и сразу побежал к крысам, этим беспокойно шебуршащим в клетках ночным жителям. Мне не терпелось поскорее разделаться с запланированным, но все же какое-то время я просто наблюдал за животными, особенно пристально глядя на жалкого крошечного белого крысенка, у которого не хватало половины уха. Слабачок. Неудачник, которого задирают все остальные. Он сидел, съежившись в уголке, стараясь не привлекать внимание более сильных грызунов.

Подняв крышку, я достал этого крысенка здоровой рукой, он даже не сопротивлялся. Я чувствовал, как неистово колотилось его крохотное сердечко, но малыш не вырывался и не кусался. Я прижал его к груди и погладил, чтобы завоевать доверие. Звереныш, несомненно, был привычен к общению с человеком – вскоре он начал осваиваться у меня на ладони и обнюхивать рубашку.

Мой новый друг забрался мне на плечо, а я подошел к своему рабочему столу, достал небольшую видеокамеру, установил ее так, чтобы снимать все, что произойдет дальше, и включил. Потом нашел пипетку.

Крысенок принялся обнюхивать мое ухо розовым носиком, я бы засмеялся, но был слишком занят: я открыл бутылку и набрал в пипетку капельку жидкости.

О, этот запах. Запах зла. Могущества…

Тристен, остановись.

– Иди сюда, – сказал я крысенку, снял его с плеча и снова посадил на ладонь, потом переместил руку с пипеткой так, чтобы она попала в кадр. – Выпьешь?

Крысенку этот запах, очевидно, не понравился, но я приоткрыл ему ротик и вылил на язык почти полную дозу раствора.

Реакция последовала почти сразу. Зверек застыл, неистово вращая глазами, и запищал от боли. Я положил его на лабораторный стол, крысенок корчился от боли, тяжело дыша, – так, наверное, было и со мной.

И я так же неистово бился в конвульсиях? Я не мог вспомнить.

– Прости, – успокаивал его я, радуясь, что не взял с собой Джилл. Я знал, что крысе предстоит пройти через агонию, и я не хотел заставлять ее смотреть на это… еще раз. – Бедняжка, – бормотал я, у меня внутри все сжималось, когда я видел его корчи. – Поверь, я знаю, как тебе несладко.

Я был готов поклясться, что эти розовые глазки смотрели на меня с укором. Но вскоре они закрылись.

Прижав указательный палец к боку крысенка, я почувствовал, что он все еще дышит, но едва-едва.

Мне показалось, что в неподвижном ожидании мы провели очень много времени, и я уже свыкся с мыслью, что звереныш сейчас умрет, как вдруг веки у него задрожали, лапки задергались, а потом разошлись в стороны – это уже была не конвульсия, крысенок потягивался. Затем он потихоньку, неуверенно и прилагая немалые усилия, встал.

– С возвращением, – сказал я, поднимая и снова прижимая его к груди, следя за тем, чтобы мой подопытный оставался в кадре. Но он послушно сидел на руках, и минут пять спустя я уже считал себя дураком за то, что ожидал в нем каких-то перемен. Он же не человек – не Хайд. – Мне жаль, что я заставил тебе столько вытерпеть, – я снова извинился перед зверьком, который после всех этих мучений казался весьма вялым.

И жаль, что нам с Джилл будет нечего представить на презентации. Я-то думал, что видеозапись резких перемен в поведении крысы станет подтверждением того, что старый рецепт действительно мог пробудить чудовище, что обеспечило бы нам успех. Но этому, очевидно, не бывать.

Еще с минуту я гладил грызуна по голове, пока мне не показалось, что он пришел в себя. Крысенок сел и принялся умываться, потом снова понюхал мой палец. Я решил, что пусть он порезвится у меня на ладони еще немного, и уже собрался было выключить камеру, как вдруг он меня цапнул. Сильно.

– Черт! – Он укусил в самое чувствительное место, между указательным и большим пальцами, причем так, что потекла кровь.

Крысенок разжал зубы – но лишь для того, чтобы опять впиться в мою плоть, он кусал снова и снова, да так быстро, что я даже не успел отреагировать. У меня еле ума хватило ненадолго застыть, чтобы записать на пленку хоть что-то.

И чтобы успеть увидеть взглядзверька.

Поняв, что больше терпеть нет сил, я пошел к клетке, и – исключительно чтобы избавиться от этого маленького дьяволенка – бросил его к остальным.

Я сделал шаг назад, встряхивая рукой, которая только что была здоровой, и увидел, что крысенок стал кидаться и на сокамерников – он нападал совершенно бессистемно, но озлобленно, и вскоре все крысы в клетке ужасно переполошились и подняли страшный писк. Стенки клетки уже были забрызганы кровью.

– Черт! – Я выругался не только потому, что на моих глазах развернулась настоящая бойня, но и потому, что эксперимент, похоже, действительно удался. – Черт! – снова пробормотал я, увидев новые брызги крови – я просто глазам своим поверить не мог. – Сукин…

Я смотрел на происходящее еще около секунды, будучи просто не в состоянии сдвинуться с места, а потом понял, что мне следует вмешаться, пока он не перебил тут всех.

Подбежав к лабораторному столу, я выключил камеру – не хотел, чтобы она записала и то, что я собирался сделать дальше, – и полез за выкидным ножиком, спрятанным в складках повязки. Но когда мои пальцы коснулись его, я понял, что не смогу так. Не смогу заставить себя вонзить нож в зверька – а что, если он сразу не умрет и мне придется нанести еще несколько ударов? Тогда я открыл сумку, нашел пузырек со стрихнином, впервые в жизни порадовавшись, что я не имею привычки выкладывать вещи сразу. Я открутил крышку и окунул в яд палец, а потом просунул руку в клетку, полную обезумевших покусанных животных, и схватил того самого крысенка. Он извивался и пытался вырваться, и пока я старался засыпать порошок ему в рот, еще несколько раз покусал меня, я испугался, что яд попал и мне в кровь.

Но прежде чем крысеныш успел прикончить меня, яд уже парализовал его крошечный организм, я переложил его, неподвижного, на стол. Сердце его больше не билось.

– Прости, – снова извинился я. – Но я должен был это сделать. Ради Джилл.

Запись с реакцией крысы на раствор – зафиксированный документально успешный опыт на животном – может принести ей тридцать тысяч долларов. Ради этого можно было пожертвовать жизнью грызуна. Но все же, заворачивая звереныша в пакет и убирая в клетке, я чувствовал себя довольно паршиво. У некоторых крыс остались довольно серьезные повреждения.

Наведя в классе порядок, я убрал камеру и накрепко закрыл крышкой раствор. На белой пластиковой бутылке осталось пятно крови, моейкрови, и я резким движением сунул ее в сумку, собираясь отнести ее в ящик.

Пока я прятал бутылку и нес на школьную помойку труп крысенка, в голове продолжал играть сочиненный мной похоронный марш – правда, теперь уже издевательски. Одна из самых красивых моих композиций досталась дохлой крысе.