Перевод Ю. Хазанова

Вы уже знакомы с историей, как мистер Файнис Барнем приобрел для своего музея «вишневого» кота. И с другими историями из его книги «Веселых рассказов». А теперь мы вам расскажем, как ему удалось разбогатеть. История эта совершенно правдива и взята из воспоминаний самого Ф. Т. Барнема, директора Американского Музея в Нью–Йорке, опубликованных впервые «Библиотекой конгресса» в Вашингтоне в 1871 году.

Приводим ее слово в слово.

«Я всегда серьезно относился к рекламе. Реклама — это истинное искусство. И не только реклама в печати, к которой я всегда прибегал и которой я обязан своими жизненными успехами. Нет, я считаю, что любые обстоятельства надо уметь подавать и тем самым оборачивать себе на пользу.

Меня долго мучила навязчивая идея во что бы то ни стало прославить мой музей, сделать его притчей во языцех для всего города. Я хватался за любой удобный случай ради этого. Сначала без всякой системы, так просто, нo интуиции. И, смею вас заверить, она никогда меня не подводила. Уже позднее я выработал на этот счет точную науку, а на первых порах действовал по наитию и весьма успешно.

К примеру, расскажу вам такой случай. Однажды утром в кассу музея ко мне зашел солидной внешности энергичный на вид мужчина и попросил денег.

— А почему бы вам не пойти работать? — спросил я его. — Тогда б и завелись у вас деньги.

— Подходящего дела не могу найти, — отвечал человек. — Я бы согласился на любую работу за один доллар в день.

Я протянул ему четверть доллара.

— Пойдите подкрепитесь, а потом возвращайтесь, — сказал я. — Я вам предложу несложную работу за полтора доллара в день.

Когда он вернулся, я дал ему пять самых обыкновенных кирпичей.

— А теперь вам надо проделать следующее, — сказал я, — один кирпич вы положите на тротуар, где перекрещиваются Бродвей и Энн–стрит. Второй вы положите возле музея. Третий — наискосок от музея на углу Бродвея и Виси–стрит рядом с Эстер–Хаус. Четвертый перед собором снятого Павла. А с пятым в руках вы будете быстрым, деловым шагом ходить от одного кирпича к другому, класть один на место и брать взамен другой. Но при этом никому ни слова! Никаких вопросов и ответов.

— Но зачем? — не удержался и спросил мой новый работник.

— Пусть вас это не беспокоит, — отвечал я. — Ваше дело выполнять мои указания и помнить, что за это вы будете получать пятнадцать центов в час. Предположим, я так развлекаюсь? Вы окажете мне великое одолжение, если прикинетесь глухим, как стена. Держитесь строго, достойно, ни на чьи вопросы не отвечайте, ни на кого не обращайте внимания и точно следуйте моим указаниям. А каждый раз, как будут бить часы на соборе святого Павла, направляйтесь ко входу в музей. Там вы предъявите вот этот билет, вас впустят, и вы обойдете чинно зал за залом весь музей. Потом выйдете и приметесь за ту же работу.

— Ладно, — согласился человек, — мне все равно что ни делать, лишь бы подзаработать.

Он разложил по местам кирпичи и начал свой обход.

Уже полчаса спустя человек пятьсот, не меньше, глазело на его загадочные манипуляции с кирпичами. Соблюдая военную выправку, чеканя шаг, он строго держал курс от кирпича к кирпичу.

— Чем ото он занят? Откуда эти кирпичи? Что он бегает по кругу как заведенный? — так и сыпались со всех сторон восклицания.

Но он хранил полную невозмутимость.

К концу первого часа все тротуары по соседству с музеем оказались запружены толпой любопытных, пытавшихся разгадать, в чем тут собака зарыта. А мой новый работник, завершив обход, направился, как было условлено, в музей. Там он посвятил четверть часа тщательнейшему осмотру всех залов и вернулся к своим кирпичам.

И так повторялось каждый час весь длинный день до самого захода солнца. И каждый раз, как мой работник входил в музей, дюжина зевак, а то и больше, тоже покупала билеты и следовала за ним в надежде разгадать смысл его поступков, чтобы удовлетворить наконец свое любопытство.

Счастье длилось несколько дней. Число любопытных росло, их плата за вход в музей уже намного превысила жалованье моему работнику. Но тут, увы, полисмен, которого я посвятил в тайну моего предприятия, пожаловался, что из‑за толпы зевак на улицах вокруг музея ни проехать ни пройти и придется мне отозвать моего «кирпичика».

Этот ничтожный эпизод развеселил всех и вызвал много толков, но, главное, послужил хорошей рекламой моему музею, не говоря уже о серьезной материальной поддержке. Но и это не все. Именно с тех пор Бродвей стал мой оживленной улицей Нью–Йорка».

Пересказ Н. Шерешевской

Важнейшую часть фольклора трудовой Америки вообще и американских негров в частности составили трудовые песни work songs. Первичные формы таких песен вели свое происхождение непосредственно из Африки. Простейшие из них представляли собой отдельные выкрики, помогавшие таскать корзины с глиной и песком для постройки плотин, поднимать груз для забивки свай, сплавлять лес по реке; или короткие попевки из двухтрех слогов — они были похожи на вздох облегчения при редких передышках во время сбора хлопка или табака, а иногда на стон от удара бича…

В дальнейшем появились характерные песни матросов, песни портовых грузчиков, кочегаров, гребцов.

Огромное количество рабочих песен возникло в последней трети XIX века, когда широкое строительство шоссейных и железных дорог через пустынные области Соединенных Штатов вызвало острую нужду в дешевой и выносливой рабочей силе.

Песни рабочего поэта Джо Хилла звучали и способствовали делу объединения американских рабочих на протяжении почти полувека. В одной из них, названной «Пирог на небе», были такие слова: «Работайте и молитесь, живите и трудитесь, и вы получите за это пирог на небе, когда умрете». Эти строчки стали одним из прочных фольклорных образов, часто встречающихся в песнях протеста, сочиненных уже в 60–х и даже 70–х годах нашего века.

Некоторые рабочие песни кочевали вместе с их создателями из одного штата в другой; иные оставались навсегда привязанными к данному месту. К числу последних принадлежит своеобразный жанр, сложившийся во второй половине XIX века вдоль судоходной части Миссисипи. Почти на каждом пароходе, курсировавшем между Новым Орлеаном на Юге и Сент–Луисом на Севере, имелась специальная должность помощника лоцмана, ее занимал, как правило, негр. Он должен был, стоя на носу парохода, непрерывно промерять шестом дно и все время выкрикивать «марку» — отметку глубины, позволяющую лоцману держаться фарватера и избегать предательских илистых отмелей. Занимаясь делом, помощник сопровождал свои манипуляции рассуждениями и прибаутками, имевшими отчетливую форму поэтического речитатива. Нужной глубине соответствовала «марка два» — «Mark twain», между прочим, именно этот протяжный выкрик постоянно слышал молодой Сэмюэл Ленгхорн Клеменс, тогда сам водил пароходы по Великой Старой реке (отсюда и произошел его знаменитый псевдоним Марк Твен).

Наиболее постоянные мотивы рабочих песен со временем кристаллизовались в цикле негритянских баллад, воспевавших легендарных героев фольклора. В преувеличенных аллегориях и сказочных образах проступали конкретные фигуры замечательных тружеников и борцов, полных неистребимого мужества и воли к свободе. В большом количестве вариантов известна история рельсоукладчика Джона Генри.

В истории американского фольклора начиналась новая глава — Творцами ее становились землекопы, строители, железнодорожники, шахтеры, ткачи — те, кто пополнял быстро растущие ряды индустриального пролетариата США. Как и всегда, в народном творчестве новые темы подчас являлись видоизменением и осовремениванием традиционных мотивов: так корни знаменитой баллады проходчиков «Бури, взрывай» теряются в Ирландии XVIII века…