Услышав слово «Гордон», Абашидзе выплюнул подмокшую сигарету и суеверно перекрестился.

— Может, пойдем? — предложил я. — А то слишком уж часто приходится все эти церемонии наблюдать.

— Сейчас. Уже кончают, — остановил меня Вартанов.

Сквозь редкие скелеты берез нам было хорошо видно, как после короткой прощальной речи закрытые гробы медленно опускают в могилы.

— Подметки-то хоть целыми остались? — спросил Кедров.

— Нет! — сокрушенно покачал головой Абашидзе. — Сам не знаю, что они в эти ящики положили!

— Перестарались! — усмехнулся Вартанов.

— Слушайте, а? — развел руками Абашидзе. — Кинжал — оружие, винтовка — оружие, да? Тротил — разве оружие? Может, я протестант? Католик, а? Может быть, здесь Ольстер, да? Кто сказал — Жора, сделай так? Может быть, это я сам себе сказал?

— Ну ладно, ладно, — поморщился Александр Гургенович. — Я не считаю вашу работу неудачной. Аккуратнее только надо впредь! Во всем квартале стекла повышибало.

— Наверняка хотели! — сказал Абашидзе огорченно. — Такие маленькие эти шашки! Один положишь, два положишь — пшик, и все…

— Пшик! — передразнил я Жору. — Таким количеством линкор на дно пустить можно.

— Первый блин заслуживает снисхождения, — назидательно сказал Вартанов и не спеша зашагал к воротам. Мы тронулись вслед за ним.

И вправду, это был первый опыт Жориных громил, раньше они никогда не работали такими методами. Изрядная доза банального тротила, щедро сдобренная экзотическим пока пластиком, превратила «Мерседес-500» в ком сильно оплавленного металла. Сомнительно, чтобы органическая субстанция могла сохраниться в эпицентре такого взрыва.

До взрыва эта самая субстанция представляла собой неких Марка и Бычу — двух местных авторитетов, активно стоящих на позициях, которые еще так недавно защищал безвременно покинувший сей неласковый мир Аркадий Гордон.

Когда мы прибыли в Архангельск, то застали Абашидзе в состоянии крайне взвинченном — так ему надоели бесконечные и бесплодные переговоры с главарями местных группировок. Все они без исключения были весьма молоды, удивительно наглы и, к сожалению, беспредельно тупы. Когда мы только начинали вспахивать это поле, абсолютным хозяином здесь был некий Лым. Этот субъект был, напротив, стар, обходителен и, бесспорно, умен. Но одновременно патологически жаден. Это неприятное свойство характера и не дало Лыму закончить свои дни естественным образом. Правда, тогда Абашидзе сделал все гораздо менее шумно.

Но, как выяснилось позднее, устранение Лыма было ходом тактически неверным. На освободившееся место хлынула орда «засидевшихся в девках» под престарелым авторитетом молодых разбойников. Город и область трясло от непрерывных разборок, пока люди Гордона не навели здесь относительный порядок, используя в качестве опоры несчастных Марка и Бычу. Но мы-то сами полностью потеряли свои, завоеванные с таким трудом позиции.

Вартанов, бегло ознакомившись с ситуацией, принял решение в духе Цезаря — одним ударом разрубить гордиев узел местных противоречий. Он даже не снизошел до того, чтобы хоть раз переброситься словом с партнерами Абашидзе по переговорам.

Надо сказать, что к новым людям, занимавшим все больше командных высот в уголовном мире, он относился с глубочайшим отвращением. Кедров и Абашидзе безоговорочно разделяли эту точку зрения. Я же, поскольку практически не имел опыта общения с авторитетами прежних времен, не мог уловить разницы между патриархами и молодой порослью и специально попросил Кедрова разъяснить мне этот любопытный вопрос.

— У стариков голова работала лучше, — пояснил Станислав. — В тоталитарном режиме много негативных черт, но изворотливости он учит, это точно. Кроме того, существовало раньше четкое деление: большая дорога — бандиту, бизнес — цеховику, по валюте, антиквариату — свои специалисты. Пересекались редко. А сейчас все смешалось. Какой-нибудь расписной — в голове одна извилина, как у ежика, за плечами ПТУ и два срока за хулиганство, а глядишь — контролирует банк или крупную торговлю. Жестокие они не по делу. Раньше таких к серьезным вещам и близко не подпускали.

— А в вашей фирме?

— Ну что ты! Саманов — то же скала, на голову выше всех стоял. Я не знаю ни одного случая, чтобы он пользовался услугами этих — «в законе»…

— А как же Гордон?

— Гордон — совсем другое дело. Пожалуй, он в какой-то степени предтеча этих новых. Но при Саманове он не имел никогда большой самостоятельности — просто исполнитель, хотя и не без способностей. Вообще, в семидесятых — начале восьмидесятых такого понятия не было — «рэкет». Даже мелких цеховиков почти никто не трогал, а уж наша фирма — это вообще монополия, государство в государстве. И производство, и сбыт, и своя армия — все в одних руках. Но главное — производство. Люди, которые могли давать идеи и что-то производить, ценились больше всех. А сейчас кто вылез в первые рады? Бандиты…

— Все верно, — поддакнул Вартанов. — Дерьма на поверхность всплыло много за последние годы. Но далеко не все примитивы, попадаются и подлинные таланты. Взять хотя бы финансовую сферу. Такого элегантного одергивания последних подштанников с наивных соотечественников история России, кажется, не знала.

— Это аморально, — с важным видом сказал Абашидзе. — Аморально и противозаконно!

Все рассмеялись.

— В нашем положении, дорогой Жора, — заметил Вартанов, — говорить о морали и законе — то же самое, что требовать возбуждения уголовного дела по факту убийства во время Сталинградской битвы. Другое измерение, другой масштаб, другой отсчет.

— И зачем же вы, Александр Гургенович, взваливаете на свои плечи этот подвиг? Объяснили бы соратникам, в самом деле? — осмелился Кедров вновь затронуть так интересующий нас вопрос.

— Подвиг? — переспросил Вартанов и опять отшутился: — В жизни всегда есть место подвигу, важно только подальше держаться от этого места. Чтобы не было мучительно больно.

Наш разговор прервался с появлением в холле гостиницы представителей АО «Поляралмаз», «Севгеодобычи» и двух довольно крупных местных банков. Все мы, кроме Вартанова, были знакомы с этими людьми, и я хотел было представить их Александру Гургеновичу, но, к моему глубокому удивлению, оказалось, что в этом нет необходимости.

— Здравствуй, дорогой! — заспешил с сияющей улыбкой на смуглом лице к нашему новоявленному руководителю Армен Погосян, владелец банка. — Рады тебя видеть!

Вартанов поздоровался со всеми дружелюбно, но несколько высокомерно — сразу дал понять, кто здесь самый-самый. Мы с Кедровым переглянулись — до сегодняшнего дня наш непроницаемый полковник ни словом не обмолвился о том, что хорошо знает будущих контрагентов. На лице Станислава отразилась явная досада, а Абашидзе опустил глазки и тихонько усмехнулся, забавно шевельнув густыми усами, — он явно знал побольше нас.

Вслед за деловыми людьми в сопровождении парней Абашидзе прибыли трое слегка напуганных наследников незадачливых Марка и Бычи. Этих Вартанов удостоил лишь пренебрежительным взглядом и здороваться не стал.

Все поднялись в номер, где уже находились несколько руководителей самановского синдиката. Вартанов предложил всем присесть и начал говорить в напористой, агрессивной манере:

— Итак, господа, я собрал вас всех здесь, чтобы объяснить простую истину — хотя Владимира Георгиевича нет больше с нами, но дело его будет продолжено и вам всем придется в нем участвовать, не изменяя тем соглашениям и обязательствам, которые вы давали. Я полагаю, что всем присутствующим уже известно, что произошло с теми лицами, кто по разным причинам претендовал на известную самостоятельность и тем самым пытался грубо нарушить естественный ход событий. Подобные необоснованные претензии и впредь будут пресекаться мной без всякого снисхождения. А теперь я готов выслушать жалобы, если таковые найдутся.

Вартанов замолчал и с минуту выдерживал паузу. В комнате стояла мертвая тишина.

— Ну вот и отлично, — продолжил полковник. — Теперь к делу. Вначале о кадрах. Для вас, — он ткнул пальцем в сторону местных бандитов, — вот он — царь и бог. Со всеми вытекающими последствиями. Ясно?