Третья. На Бирюсе работает какая-то артель, но откуда она взялась, кто в руководстве, где находится администрация — ничего не известно. В городе их представителей нет.

Первую версию я счел правдоподобной, третью — сомнительной. Вторая представляла собой явную чушь. На лошадях они, что ли, туда добираются, эти советские Смоки Белью? Или ходатайства где-то достают? Хотел бы я взглянуть на такое прошение. Дайте, мол, господа хорошие, подателю сего заявления золотишка малость намыть на бедность…

На четвертые сутки, вечером, ввалившись в свой тараканий люкс, я замер на пороге. Так, так. Следы обыска даже не пытались скрыть. Все перевернуто. Даже «Зенит» раскрытым на кровати валяется — пленку, паразиты, вынули. Ну, там их разочарование ждет — пустая была пленка, ничего не снимал.

Понятно, городишко маленький, везде я наследить умудрился. Отпечатков пальцев разве что на бюстгальтере секретарши в исполкоме не оставил. Лучше как раз этим бы занимался. Досадно, в чью-то епархию залез, а вот в чью — так и не понял. Пора, пора уже сказать «прости» славному городу Нижнеудинску. Только, похоже, по-английски это сделать придется, незаметно для окружающих.

Не взяв в номере ничего, кроме фотоаппарата, я спустился вниз. Деньги и документы всегда с собой, оставшееся барахло — так, дешевка. Портье навстречу заспешил, улыбается сладенько:

— Завтра уезжаете?

— Да, двенадцатичасовым. Последнюю ночку у вас проведу — и в путь.

— Как город, понравился?

— Прекрасный город, жалко уезжать. Но все дела сделаны, пора, пора в дорогу.

— Прогуляться решили?

— Да, пройдусь по набережной, поснимаю на память.

— А то в ресторан загляните. Шеф сегодня на высоте! Выбор чудесный.

— Чуть позже, сначала воздухом подышу.

— Ну, на здоровье, на здоровье.

Ах ты сволочь! Я и выйти толком не успел, он уже за телефон схватился.

Худо, Серж, худо! С помощью местных органов такую тебе козью морду могут показать, мало не покажется! На вокзал нельзя. В аэропорт тоже бессмысленно. Попутку ловить? Куда? В тайгу на лесовозе? Бред! Как же из города убраться? Нужен ход неординарный, нелогичный. Пожалуй, вот так…

Недалеко от аэропорта заприметил я метеостанцию. Профессиональной терминологией этой специальности я владею. Кое-кого из преподавателей КПР[8] знаю, полярников известных, повезет, сойду за своего. Метеорологи народ, как правило, отзывчивый, упаду у них до рассвета, след слегка остынет. Ну а сейчас ходу от отеля, на окраину, ближе к аэропорту, вряд ли на этом направлении меня ждут.

Уже глубокой ночью, пробираясь какими-то неосвещенными, немощеными улочками, застроенными ветхими деревянными развалюхами, я вышел из города и, держась параллельно шоссе, ведущего в аэропорт, добрел до метеостанции. Дверь была не заперта.

В аппаратной, перед рацией, за столом сидел радист, полусонный мужичок лет сорока. Он без удивления взглянул на меня.

— С четыреста десятого? Утром летите?

— Точно, — наудачу включился я в разговор. — Слушай, поспать у тебя можно пару часиков?

— Валяй! — махнул он рукой в сторону потертого кожаного дивана. — Я сейчас срок отдам, чайку попьем. Да и ваших РД[9] три штуки надо передать.

Я снял кожанку, свернул потуже и, положив под голову, с наслаждением вытянулся на продавленном ложе. Радист установил связь, стал передавать метеосводку. Работал он довольно медленно, классическим старым ключом, и, несмотря на отсутствие тренировки, я хорошо разбирал содержание текста.

Сквозь волны захлестывающего сознание сна прорывался знакомый приветливый писк морзянки. После метеосводки радист сменил позывной и связался с другим адресатом. В эфир пошли две радиограммы о каких-то запчастях к бульдозерам и топливе. Я совсем уже было заснул, как вдруг третий текст напрочь прогнал дремоту.

«…со стороны указанного лица отмечены настойчивые попытки сбора специальной информации тчк принадлежность известной службе установить не удалось тчк предпринятыми мерами передвижение блокировано тчк решение о ликвидации подтверждено старым…»

Вот это да! «Указанное лицо» — это, вполне возможно, я и есть. Интересно, что понимается под «решением о ликвидации»? Неужели буквально? Спросить разве у радиста? Как же такая радиограмма открытым текстом идет? Почему с метеостанции? Что это за канал у них, кто адресат? Рация обычная, старая армейская Р-104, хотя, черт его знает, может, только корпус старый. Вон ящиков каких-то полно, шифраторы-дешифраторы… А что, если еще кто-нибудь с этого «четыреста десятого» на чаек заглянет? Деваться, однако, мне некуда, придется выдержку проявлять.

Прошло не меньше трех часов, прежде чем радист задремал, склонившись на стол рядом с недопитым стаканом почти черного крепчайшего чая. Все это время я лежал как на иголках. Как только стало ясно, что сон овладел им всерьез, я тихонько встал, хлебнул для бодрости остывшего горького чифиря и на цыпочках вышел наружу. Слава Богу, никого.

Рассветом еще и не пахло, когда я почти бегом маршировал в сторону вокзала. Никаких соображений толковых в голову не приходило, я полностью полагался на удачу. Вот и мост через Уду деревянный, старинной постройки. Я почти до середины успел дойти, когда сзади слегка задыхающийся, хриплый голос произнес:

— Постой-ка, браток!

Так, два человека. Впереди — невысокий кудреватый крепыш, чуть позади жердеобразный юноша в берете. На мосту и вообще в зоне видимости — никого. Река внизу бурлит, о камни острые пенится, метров семь до воды. Где же они меня засекли?

Куртку я скинул, левую руку обернул. И вовремя — кудрявый нож из сапога кирзового вытянул. Длинный ножик, тонкий как шило, с крестообразным упором. Из руки в руку ловко перебрасывает — похоже, профи. Но бить будет с правой, правша явный — из правого голенища правой рукой оружие вытащил.

Юноша вроде бы без железа. А вдруг пистолет? Тогда все. Но нет, вроде любители тихих забав попались.

Юноша справа зашел. Краем глаза контролирую руки — пустые. Ну, поехали! Одновременно хлопцы прыгнули. Так, сзади имеем удушающий захват, спереди — удар ножом. Джентльменский набор! Блокирую удар левой рукой. Нож прошил слои толстой кожи, длинный, зараза, чуток я не рассчитал, царапнул все-таки ребро. Захватываю вооруженную руку. Застрял кудрявый. Левой лупит по корпусу, но — терпимо. Хуже сзади, юнец очень умело воротником работает, уже в башке смутно, еще пяток секунд, и все — в аут.

Спасибо Ваське Баринову, пять лет я у него в «Трудовых резервах», в Балакиревском переулке, надежды подавал. На сборах, на Сенеже, учил он нас, любимчиков своих, не только вольной борьбе, но и уличной драке — от оценки выражения лица нападающего до жестоких ударов, ничего общего со спортом не имеющих. Сам был из шпаны, через себя многое пропустил, а тренер был милостью Божьей…

Нет, мальчуган, здесь тебе не ковер, не татами, не за место на пьедестале схватка идет. Правая моя свободна, этого достаточно. Пальчики твои царапать с угасающим хрипом мне недосуг. Хоп! Что, сударь, глазки вытекают? Потерял интерес к происходящему, гаденыш? Ну, отдохни пока, мне с твоим дружбаном разобраться надо.

Вооруженную руку отпускать нельзя, хорошо держу, но ребра гудят уже. Ну сколько же можно повторяться, любезный? Хорошо еще ноги в ход не пустил, не догадался. Не универсал, видать, к ножу слишком неравнодушен. Кудри густые, плотные, как шерсть у барана, одно удовольствие такой славный захват взять. Рывком вниз головенку, колено летит навстречу. Дубль два, дубль три! Что, приятель, нос глубоко ушел? И с зубками, похоже, нелады. Нет, нет, какое там айкидо. Это одесская, времен Бени Крика, разработка.

Ну-ка, дистанцию восстановим. Ай, ножик выпал! В щелку между досок провалился. Ну и ни к чему он, такой вострый. Поближе к перилам, поближе. Я не боксер, конечно, но центнер веса свое дело сделает, да и мишень уже неподвижна. Ну, прощай, дружище, желаю удачи! Апперкот называется, всю кисть отбил. Так, кудрявый водными процедурами занят, пора юношу освидетельствовать.