Прокопулос почувствовал приступ раздражения. Все было так зыбко и расплывчато! Дэйн был только частью проблемы. Не следовало забывать и об эль-Тикхейми, который, возможно, находился сейчас несколько севернее и как раз ехал в Омдурман. Еще одной частью проблемы был сам Харит, которому ни в коем случае не следовало доверять. И было что-то еще, касающееся четырех подозреваемых, что-то важное. Какая-то промелькнувшая мысль, связанная с работой Дэйна в Эль-Джезире, с его долгим пребыванием на Канарах и с внезапным отъездом в Дакар. Что ж это за мысль? Какая из частей его путешествия приобрела новое значение? Прокопулос почти ухватил мысль за хвост…

— Простите, мистер Прокопулос, это там случайно не Адре? — прервал его размышления ван Хаарнин.

Прокопулос поднял голову и увидел стоящий на пологом склоне розово-оранжевый город. Большинство домов было крыто шифером или черепицей, что придавало городу сходство с европейской деревней.

— Да, — ответил Прокопулос, — это Адре. — Он попытался вспомнить ускользавшую мысль, но та уже исчезла. А может, и вовсе не существовала.

— Здесь уже прохладнее, — заметил ван Хаарнин. — И сам город выглядит довольно мило.

— Да, действительно, — согласился Прокопулос. — Может, попросить господина Харита остановить машину, чтобы вы могли сфотографировать город?

— Нет-нет, спасибо, — сказал ван Хаарнин. — Я повидал множество подобных городов. Обычно я не снимаю ландшафты и памятники архитектуры.

— А что же вы фотографируете? — спросил Прокопулос.

— Людей, — ответил ван Хаарнин. — Меня привлекают лица людей. История каждого человека запечатлена на его лице.

— Да, так говорят.

— А иногда на чьем-нибудь лице можно прочесть историю целой страны или расы, — сказал ван Хаарнин. — По лицу человека нетрудно прочесть его прошлое, а порой даже и будущее.

— И что, для этих свидетельств судьбы вам требуется два фотоаппарата? — поинтересовался Чарльз Отт.

— На самом деле это необязательно. Просто я предпочитаю для портретов использовать «Роллекс», а для фотографий навскидку — «лейку». Часто кого-нибудь можно сфотографировать лишь неожиданно.

— Очень любопытно, — пробормотал Прокопулос.

— Я рад, что вы так считаете, — сказал голландец. — Вы обязательно должны разрешить мне сфотографировать вас, мистер Прокопулос. Я пришлю вам фото, когда вернусь в Европу и проявлю пленки.

— Я уверен, что это будет замечательно, — нахмурившись, проронил Прокопулос. — Вы прочли на моем лице какую-то историю?

— На каждом лице, написана своя история. Но ваша выглядит очень запутанной.

— Для меня в этих рассуждениях слишком много всякой дурацкой мистики, — заявил Отт. — Может, вы хотите получить и мою фотографию?

— Она у меня уже есть, — ответил ван Хаарнин.

— То есть как?

— Я взял на себя смелость потихоньку сфотографировать вас в Форт-Лами. Надеюсь, вы не станете возражать?

— С чего вдруг я должен возражать? — сказал Отт. Но, судя по тону, это ему не понравилось. — А мистера Харита вы тоже сфотографировали? На его лице точно написана история.

Ван Хаарнин посмотрел на Харита, молча ведущего автомобиль.

— Нет, — сказал голландец. — Мистера Харита я не фотографировал. Но обязательно сфотографирую, если он будет не против.

— Лично я, — вмешался в разговор доктор Эберхардт, — не вижу никакого смысла в фотографии. Разве что она может быть полезна при научной классификации.

— У вас необычный взгляд на вещи, — вежливо откликнулся ван Хаарнин.

Они проехали через Адре. Впереди лежала граница. Ее отмечала заброшенная хижина, где некогда располагалась застава. Колонна миновала хижину и очутилась на территории Судана. Прокопулос обдумывал разговор с ван Хаарнином. Ему этот разговор не нравился, и, уж конечно, Прокопулос не хотел, чтобы голландец его фотографировал. Зачем ван Хаарнин заговорил об этом? Мог ли секретный агент затеять такой разговор, чтобы вывести противника из себя? Или это была просто невинная просьба туриста?

После Генейны дорога постепенно пошла вверх. Вокруг раскинулась гористая местность, земля изломанных скал и пересохших вади. Рессорам «Лендровера» пришлось туго: машина ныряла из стороны в сторону, объезжая выбоины. Колонна поднималась в гору примерно в течение пяти часов, и после захода солнца они попали на высокогорное плато. Воздух был свежим и чистым, как на альпийских лугах. На краю плато лежал городок Кебкабья. Здесь машины дозаправились, а пассажиры поели и до рассвета подремали в кофейнях.

С первыми же лучами солнца снова двинулись в путь. Теперь колонна спускалась среди опасного нагромождения валунов. Машины постоянно шли на первой передаче. То и дело визжали тормоза. Потом колонна выбралась на другое плато, которое было больше вчерашнего. Оно заросло кустарником и колючими деревьями. Далеко впереди виднелись круглые верхушки дюн. Путешественники подъехали поближе и увидели город Эль-Фашер, окруженный невысокими холмами.

Здесь путешественникам предстояло остановиться на день или два, и здесь же, как сказал себе Прокопулос, следовало решить вопрос с Дэйном. Этого человека нужно было убить во время остановки. Удобнее всего сделать это здесь, пока от Хартума и центрального полицейского бюро их отделяло шестьсот миль. Но кто из европейцев должен умереть?

Прокопулос непрерывно думал об этих путешественниках с самого момента их встречи в Форт-Лами. Грек взвешивал все подмеченные черты и поступки и сопоставлял их с тем, что ему было известно о Дэйне. Он сравнивал каждого европейца со своим представлением о тайном агенте. И теперь, при въезде в Эль-Фашер, Прокопулос сделал кое-какие выводы.

В Эль-Фашере европейцы остановились в отеле «Белый Нил». Они решили в самое жаркое время дня отдохнуть в своих номерах, а потом сходить в кассы авиалиний. Между Эль-Фашером и Суданом летали и суданские, и эфиопские самолеты. Сомнительно, конечно, чтобы во время хаджа на них оказались свободные места, но попытаться стоило.

Доктор Эберхардт уселся за письменный стол и развернул карту. На карте был изображен Судан: от провинций Верхнего Нила до египетской границы и от Дарфура до Красного моря. Еще там поместилась часть Аравии. Доктор взял красную ручку и принялся отмечать на карте места, где были обнаружены руины сабеанских городов. Сперва он отметил свой пункт назначения — Мерое. Потом — Добару рядом с Суакином. Нахмурившись, доктор долго сидел над картой, потом отложил ее в сторону. На лице его застыло выражение досады.

Майор Харкнесс закончил читать английскую газету недельной давности. По обыкновению, в мире царил полный бардак. Как сообщалось, в Египте произошла революция. Короля Фарука свергли; вместо него к власти пришел какой-то Наджиб. Французское правление в Тунисе переживало глубокий кризис. На Синайском полуострове начались пограничные инциденты. Группа, именующая себя «May-May», совершила несколько террористических актов в Кении. Происходящие в Корее переговоры зашли в тупик.

Харкнесс аккуратно свернул газету, лег на кровать и закрыл глаза. Через несколько минут он заснул.

Ван Хаарнин зарядил в свою «лейку» 135-миллиметровую пленку. Потом он сел в кресло у окна и принялся наблюдать за расположенным внизу входом в отель.

Мак-Кью изучал отчет об обследовании порта Джидды. Из отчета выпало письмо. Оно было отправлено из Кейптауна и нагнало Мак-Кью в Дакаре. Инженер засунул письмо обратно и закрыл глаза, но не заснул.

Рибейра и Эчеверрья сняли двухместный номер. Они разговаривали о Парагвае, пока Эчеверрья не задремал. Тогда Рибейра извлек из своего багажа учебник арабского языка и попытался было его штудировать. Через несколько минут полковник захлопнул учебник и взял книгу об охоте в Восточной Африке.

Чарльз Отт наблюдал за ящерицей. Ящерица ползла по стене, подбираясь к большой мухе с радужными крылышками. Когда ящерица подползла достаточно близко, чтобы дотянуться до нее своим длинным языком, муха улетела.