— Потому, что это соответствует истине, — просто ответил Финнерти. — Просто лично я — не борец по натуре. Я давным-давно убедился, что мне не взобраться на вершину своей собственной «пирамиды». Более сильные оттерли меня на задний план, и я перестал трепыхаться. Я купил шхуну и пристроился торговать в этом тихом болоте. Я ни с кем не спорю, я в стороне от всего и живу тихонько в этой глухомани, где никогда ничего не случается. Но я не такой идиот, чтобы думать, что эти острова и есть весь мир. Глаза-то у меня открыты, и газеты я читаю все время, так что прекрасно представляю, что творится на свете. Повсюду полным ходом идет грызня. Это — закон жизни. Цепляйся изо всех сил, распихивай других локтями — иначе отпихнут тебя. Всегда выживает сильнейший. А капитан Джеймс, черт возьми, выживает лучше всех, кого я знаю!

— По-моему, нам не имеет смысла продолжать спор, — сказал швед. — Вам не хватает смелости взглянуть со стороны на уроки, которые преподнесла вам жизнь.

— Да вы и сами-то не особенный храбрец, раз не смеете признать правду! — огрызнулся Финнерти.

— Полегче, парни! — веско бросил Алекс. — Не стоит оно того, чтобы рвать друг другу глотки. Все мы согласны в одном — капитан Джеймс настоящий мужчина, а нравится он вам или нет — кому какое дело?

— Точно, точно, — поддакнул писатель, подмигивая Деннисону.

— Да, в этом мы все согласны, — мрачно пробурчал швед.

— Тогда давайте нальем еще по одной, — сказал Том, — и поговорим о чем-нибудь более интересном. К примеру, о ценах на шерсть.

— Господи Иисусе! — простонал Алекс. Все дружно рассмеялись.

Рано утром Деннисон и Джеймс принялись за последние приготовления к путешествию. Наполнили баки пресной водой, погрузили и упаковали последние порции свежего мяса и овощей. Шлюпку перевернули вверх дном и принайтовали над каютой вместе с веслами и подвесным мотором. Акулье ружье капитана — почтенного возраста винчестер тридцатого калибра — хорошенько смазали, обернули промасленной тряпкой и прикрутили к специальным крючьям в рундуке. Содержимое корабельного рундука надо уложить так, чтобы, в случае чего, штормовые паруса всегда были под рукой — а над этим пришлось поломать голову.

На «Канопусе» был только один бак с бензином, на тридцать галлонов. Этого спокойно хватало, чтобы пройти четырнадцать-пятнадцать сотен морских миль без дозаправки. Джеймс проверил мотор и сказал, что его надо будет запускать примерно раз в три дня хотя бы на час, чтобы подзаряжать батареи аккумулятора. Бак все равно будет почти полным, когда они доберутся до Санди-Хук, и горючего должно хватить, чтобы подняться до Сити-Айленда по Ист-Ривер.

Они пересмотрели все фалы, один за другим, и заменили старые, перетершиеся, новыми. Проверили, чтобы все концы были закреплены на скобах, заменили, где нужно, клинья. Попробовали, как работает помпа, и поставили новый предохранительный трос на гик. Деннисон в маске нырнул под дно, осмотрел для верности рулевые тяги и тяжелый бронзовый винт и сообщил Джеймсу, что все в полном порядке. Днище кеча малость обросло ракушками, но не настолько, чтобы ощутимо замедлять ход судна.

Утром австралийцы на своей прогулочной яхте вышли в море и взяли курс на Панаму. Деннисон проводил их взглядом, позавидовав беззаботной легкости, с которой эти парни преодолевают любые водные пространства.

— Нельзя так водить яхты, — высказался капитан Джеймс. — Эти мальчишки слишком полагаются на слепую удачу.

Деннисон понимал, что капитан, конечно, прав. Но это, несомненно, был самый простой способ путешествовать по морю — конечно, пока удача от тебя не отвернулась.

К вечеру они закончили все приготовления, и завтра утром кеч мог спокойно пускаться в плавание. Джеймс остался в каюте — разбирал свои карты и прокладывал первый отрезок маршрута. А Деннисон отправился в яхт-клуб, решил в последний раз пропустить стаканчик на острове Сент-Томас.

В баре яхт-клуба почти никого не было. Только писатель одиноко сидел за угловым столиком и потягивал ром с кодой, мрачно уставившись на рукопись, разложенную на столе перед ним.

— Ну, как идет? — спросил Деннисон, присаживаясь рядом.

— Туго, — поднял голову писатель. — Я вообще не знаю, почему до сих пор не бросил это безнадежное дело и не стал, к примеру, фермером или еще кем. Знаете, что издатель сказал об этом рассказе?

— И что он сказал?

— Он сказал, что тут слишком явственно отдает Мальро. Подумать только! В чем только не обвиняли меня эти чертовы ублюдки, которые заправляют издательским делом в Нью-Йорке! Это зависит от того, что они время от времени перечитывают на досуге. Мне сообщали, что в моих рассказах «слишком много» от Конрада, Лондона, Киплинга, и вот теперь — Мальро!

— Да ну? — спросил Деннисон.

— Может, конечно, и так, — проворчал писатель. — Но с этим ничего нельзя поделать. Жизнь, знаете ли, похожа на литературу. И в киплинговских ситуациях люди говорят и действуют, как киплинговские герои.

— Жизнь похожа на литературу?

— Конечно. В литературе показана жизнь, какой она должна быть. И жизнь старается по возможности соответствовать литературе. Помните, как старик Финнерти спорил со шведом вчера вечером? Законы жизни и все такое. Борьба за выживание. Ну, разве не похоже это на что-нибудь из Джека Лондона?

— Наверное, похоже, — согласился Деннисон и тоже заказал себе ром с колой.

— Ну вот, и откуда, вы думаете, наш Финнерти набрался таких умных мыслей? Думаете, его убеждения появились на ровном месте, а? Как бы не так! Он, конечно же, читал когда-то Лондона и теперь бессознательно старается приспособить к собственной жизни то, что вычитал в книгах.

— А вы никогда не писали о таких людях и ситуациях, которых нет у Конрада и Лондона? — спросил Деннисон.

Писатель какое-то время задумчиво разглядывал потолок, потом ответил:

— У меня есть приятель, который пишет о гангстерах, наркоманах, бандитских налетах, изнасилованиях, убийствах и всем таком прочем. Я точно знаю, что он никогда и близко не видел ничего подобного. Да он и не хотел бы, чтобы это его коснулось. Этот человек любит покой и уют и проводит время в основном сидя в удобном кресле у себя дома. Он слушает музыку и читает книги — как, собственно, и большинство других писателей. Так вот, он сидит себе дома, слушает музыку и пишет о насилии и жестокости. Вы думаете, я тоже должен так поступить?

— Откуда мне знать? — пожал плечами Деннисон.

— Что ж, я не стал сидеть дома, — воинственно продолжил писатель. — Я уехал, чтобы повидать мир, чтобы самому узнать, как все происходит на самом деле. Но беда в том, что люди не хотят читать о том, что и так видят вокруг каждый божий день. Им подавай романтику, приключения — а ты где хочешь, там их и бери, а правду жизни — к черту!

Деннисон хмыкнул, стараясь как-нибудь проявить сочувствие. Он уже понял, что писатель надрался вдрызг, и теперь его потянуло на откровения.

— А я пишу о том, что вижу и слышу вокруг, — гнул свое писатель. — Возьмем, к примеру, этих ребят-австралийцев. Они ведут себя как типичные австралийцы, правда же?

— Точно.

— Вот и я так думаю. Только кто в это поверит? А этот бесстрастный англичанин, он разве не типичная личность? На яхтах выходят в море только люди определенного типа.

— А я, к примеру? — спросил Деннисон.

— А ты — типичный бродяга.

— А по-моему, нет. Начать с того, что я получил в свое время неплохое образование.

— Бродяги и бездельники все с образованием.

Деннисон усмехнулся.

— А вдруг у меня в банке лежит миллион долларов?

— Значит, ты бродяга, который сумел отхватить где-то миллион долларов.

— Как-то вы слишком быстро навешиваете всем ярлыки, — заметил Деннисон. — Неважно, что человек делает, вы враз решите, что ничего необычного в нем нет, если он подходит под какой-нибудь ваш шаблон. И распишете его судьбу шаг за шагом. Ерунда все это! Неудивительно, что ваши рассказы никто не берется печатать. Кто ж их купит?