Несколько минут он ждал, затаившись в маленькой душной каюте. Похоже, погони не было. Вскоре Одэ услышал, как мимо снова прошли солдаты, направляясь на противоположный конец пирса.

Крадучись, Одэ выбрался на палубу. Луна скрылась за тучами — велик Аллах всемилостивый! — и на соседних судах не было заметно ни малейшего движения. Одэ пробрался на заваленный дровами нос корабля. Там он осторожно вытащил из большой груды несколько поленьев. Потом юноша осторожно растащил несколько бревен, надеясь, что ветер или прилив не заставят их грохнуться в море или обратно на пристань, и с сомнением посмотрел на сотворенную им дыру. Его тошнило при одной мысли о необходимости забиваться в эту нору. Теперь его собственный план казался Одэ бредом сумасшедшего. Он мог сбыться только при особом благословении Аллаха.

Но ничего другого не оставалось. И Одэ, правоверный мусульманин, враг саудовцев, свободнорожденный фулани и беглый раб, ногами вперед заполз в дыру, проделанную им в груде дров. Извиваясь, как червяк, он забился поглубже, ногами отталкивая со своего пути связки древесины. Одэ пришло в голову, что сейчас он похож на червяка-древоточца. Но, даже забиваясь поглубже, он продолжал держать в руке нож. Этот червяк-древоточец был вооружен. Первый, кто обнаружит его, горько об этом пожалеет, а возможно — второй и третий тоже.

С большим трудом Одэ закопался достаточно глубоко, чтобы его голова скрылась под дровами, после чего он пристроил на место ранее вынутые поленья, чтобы замаскировать свою нору. Это он проделал с особым тщанием. Если лодку будут обыскивать во второй раз, его могут найти; но, возможно, они не станут копаться здесь снова. Еще Одэ мог обнаружить перед отплытием капитан или кто-нибудь из команды, но это было маловероятно. Юноша спрятался на носу, и от остальной палубы его нору заслоняла огромная куча дров. Чтобы увидеть укрытие Одэ, сперва нужно было бы разгрести всю эту груду.

Одэ принялся ждать. Тут его словно громом поразило: он ведь не знал, куда направляется эта лодка! Она вполне могла стоять в Джидде, ожидая благоприятного ветра для плавания к берегам Африки. Да, но куда именно? Если дхоунаправится в один из маленьких безымянных портов южнее Судана, положение Одэ может осложниться. Эфиопы были даже худшими рабовладельцами, чем арабы, а сомалийцы — еще хуже эфиопов. По крайней мере, так говорили. Все эти чужаки были дикарями, и они не могли понять, что означает свобода для фулани.

А что, если дхоу простоит у пристани еще неделю? Одэ не под силу переплыть Красное море. И вернуться в Джидду он тоже не может.

Одэ сказал себе, что нечего загадывать наперед и беспокоиться о том, чего не можешь изменить. Если дхоу не уплывет из Джидды, он умрет под этой грудой бревен. Если судно причалит в землях свирепых эфиопов, он умрет, сражаясь. Самым важным было то, что он освободился, даже если свобода не принесет ему ничего, кроме смерти.

До рассвета оставалось несколько часов. Одэ устроился поудобнее, насколько это представлялось возможным, закрыл глаза и уснул.

Саид Мохаммед Маджбил сидел в маленькой каюте на своем судне и пытался сосредоточиться на цифрах бухгалтерской книги. Саид был совладельцем дхоу и ее капитаном. Вторым совладельцем лодки был кувейтский торговый дом Маберидж. Большая часть команды состояла из бедных родственников семейства Маберидж и работала за мизерную плату. Это было вполне в порядке вещей, но вносило путаницу и потому не нравилось Саиду. Приходилось постоянно подбивать баланс, а для него это было нелегкой работой. Он был капитаном, морским волком и привык иметь дело с ветром, морем и землей, а не с циферками в гроссбухе.

Саид разогнул спину и потер глаза. Борода капитана была седой. Пожалуй, он стал слишком стар для того, чтобы путешествовать по удушающей африканской жаре. Ему бы следовало сидеть дома, да, в собственном доме, расположенном неподалеку от кувейтского порта, курить, попивать кофе в обществе других капитанов, беседовать о судах, фрахтах и других важных вещах. А он вместо этого вынужден томиться в душной тесной каюте, страдать от всепроникающей влажной жары африканского побережья и корпеть над бухгалтерской книгой.

Шкуры были выгружены здесь, в Порт-Судане. Древесина предназначалась для Суакина — на пятьдесят миль дальше по побережью. Отплыть нужно будет сразу же после утреннего намаза — если, конечно, ему удастся собрать команду, застрявшую в здешних борделях. Матросы разошлись сразу после разгрузки шкур, поклявшись вернуться к заходу солнца. Уже давно наступила ночь, но, само собой, ни один мерзавец еще не вернулся.

Саид поднял голову. С носа донесся какой-то странный звук. Крыса? Нет, это что-то покрупнее. Ну, раз не крыса, то, значит, человек. Возможно, кто-нибудь из этих вороватых динка решил, что на судне никого нет, и залез посмотреть, чем можно поживиться.

Странный звук повторился. Саид закрыл гроссбух и вытащил нож — ханжал с изогнутым лезвием, без которого капитан чувствовал себя все равно что голым. Он попробовал пальцем, достаточно ли хорошо отточено лезвие, потом подошел к двери и прислушался.

Шаги прошуршали по палубе. Неизвестный двигался в сторону кормы. Когда он приблизился к каюте. Саид закричал и выпрыгнул наружу. Вор — молодой негр, одетый в белое — быстро обернулся, пытаясь защититься. Но спасла его не собственная ловкость, а забытая на палубе жаровня. Споткнувшись об нее, негр упал, и ханжал Саида просвистел у него над головой.

Саид бросился к упавшему, но молодой вор быстро откатился в сторону и вскочил. В руке у него блеснул нож. Саид набросился на вора в тот момент, когда тот еще не восстановил равновесие. Капитан рассчитывал одним ударом покончить с этим наглецом. Они вместе упали на палубу. Саид оказался сверху, но вор схватил его за запястье правой руки и попытался высвободить свой нож. Саид перекатился и, в свою очередь, поймал негра за правое запястье, стараясь сломать ему руку о палубу.

Но капитан уже утратил преимущество, которое дала ему неожиданность нападения. Сцепившись, дерущиеся покатились по палубе. Вор был молод, крепок и хорошо сложен, хотя и худощав. А Саид был уже пожилым человеком, давно миновавшим расцвет сил. Пятьдесят с лишним — это вам не шуточки. Но всю свою жизнь капитан провел в море, и его тело стало подобно хорошо выдержанной древесине дуба.

Вор снова оказался сверху и еще раз попытался высвободить свой нож. Во время драки капитан громко проклинал воров, тревожащих покой правоверных. В таких ругательствах не было ничего постыдного, а кто-нибудь на берегу мог их услышать и поспешить на помощь.

— Я не вор! — закричал в ответ юноша и рванулся с такой силой, что едва не освободил руку.

Саид ответил новым потоком проклятий. Но теперь оба участника схватки боролись уже не так яростно. Они берегли силы, не забывая при этом держать друг друга за руки.

— Лживый твой язык! — воскликнул Саид. — Как ты смеешь утверждать, что ты не вор?

— Смею, потому что я не вор! — гневно откликнулся юноша. — Я спрятался на твоей дхоу, когда она стояла в Джидде, а теперь пытаюсь уйти с нее!

— А, — догадался Саид, — так ты тот самый беглый раб из Джидды!

— Я не раб! Меня поработили обманом!

Гнев Саида явно поостыл. Вор — это одно, а беглый раб — это совершенно другое. А кроме того, капитан уже потерял все свое преимущество. Ситуация зашла в тупик, и выигрыша здесь быть не могло. Не считать же выигрышем возможность получить нож в горло.

— Послушай, — сказал Саид, — а если я позволю тебе уйти, ты не станешь пытаться меня убить?

— А зачем мне тебя убивать? — спросил Одэ. — Клянусь Аллахом, все, что я хотел — это мирно уйти с твоего судна.

— Ну так иди! — сказал Саид и выпустил юношу. На всякий случай капитан быстро откатился в сторону, поднял свой ханжал и вскочил, держа оружие наготове. Но юноша не предпринял никаких попыток напасть на него. Вместо этого он медленно попытался встать. Саид вспомнил, что дхоу три дня находилась в плавании. Если юноша говорит правду, значит, эти три дня он провел, зарывшись в груду дров — без еды, без питья, под палящим солнцем…