Мы влипли в неприятность, как только зашли достаточно далеко в лабиринт узких извилистых улочек. Началось все на пустом месте — толпа спорящих мужчин, по виду — сартов, двигалась прямиком на нас. Они зло и возбужденно переговаривались и толкали друг друга. Я сразу почуял опасность и повернулся к Дэйну. Но Дэйн увидел все раньше меня. Он схватил меня за руку и утянул в угол, образованный двумя домами.

Сарты приближались, споря все громче и громче, как будто они были навеселе. Пошатываясь, они как бы случайно приближались к нашей оборонительной позиции. Я вытянул из рукава маленький автоматический пистолет итальянского производства, который мне во время войны подарил один английский офицер.

— Уберите это, — сказал Дэйн.

Я начал спорить, но Дэйн меня оборвал:

— Мы не можем стрелять по людям в таких городах, как этот. В лучшем случае дело обернется тюрьмой и бесконечными объяснениями, и все дело рухнет.

— Но разве ваше правительство за вас не вступится?

— Мое правительство находится за шесть тысяч миль отсюда. Это мое задание, моя ответственность и моя голова.

Я хотел указать ему на то, что мою голову тоже неплохо было бы принять в расчет, но сарты были уже рядом. Их было пятеро, а может и шестеро, и выглядели они сущими головорезами. Они шли прямо к нам, делая вид, что пьяны, но поглядывали на нас вполне трезво. У одного или двух были дубинки, и мне показалось, что я заметил проблеск стали.

— Держите мне спину, — сказал Дэйн. И не успел я осознать это предложение, как он сделал три длинных шага вперед. Я двинулся следом с нехорошим предчувствием.

Убийцы отбросили всякую маскировку. Шедший первым занес свою дубинку, но, прежде чем он смог ее опустить, Дэйн ногой ударил его по тому месту, которое мужчина бережет более всего. Не задержавшись для того, чтобы убедиться в очевидном, Дэйн развернулся к следующему, который отпрянул назад и оказался вне его досягаемости. Но это движение Дэйна было обманным, потому что он тут же развернулся вправо. Человек, стоявший с той стороны, взмахнул дубинкой и нанес ему удар по тому месту, где шея переходит в левое плечо. Это был болезненный удар, но он не достиг цели, потому что просвистел мимо ключицы. И тут Дэйн ударил, но не так, как бьют обычно люди Запада. Он нанес удар ребром ладони, попав нападавшему точно пониже носа.

Только не подумайте, что я стоял без дела, пока все это происходило. Двое выбыли из драки, но мгновением позже мне пришлось драться не на жизнь, а на смерть с двумя другими громилами. По счастью, сходящиеся под острым углом стены за моей спиной не давали им напасть на меня одновременно. Они пытались прикончить меня, а я отбивался, пустив в ход руки, зубы и небольшой, чрезвычайно острый нож, фамильный талисман, который я всегда ношу с собой.

У того сарта, который лез первым, тоже был нож, но я недаром горжусь своим скромным умением владеть клинком. Я использовал этот свой талант, полоснул его по руке с ножом, а потом по брюху.

Толстая шерстяная куртка остановила смертельный удар, и он схватился за порезанную руку скорее от потрясения, чем от боли. Бешенство перевесило мою обычную осторожность — то бешенство, которое я относил за счет своих монгольских предков со стороны матери. С окровавленным ножом я бросился на врага.

И тут же кто-то сыграл марш дубинкой на моей голове. Я упал, ошеломленный, и увидел, что дубинкой противника завладел Дэйн.

Трое нападавших выбыли из строя, а трое других, хотя и продолжали нападать, начали выказывать признаки растерянности. Причина была очевидной, потому что Дэйн использовал свою дубинку невиданным образом.

Он ни разу не нанес удара, ломающего кости. Вместо этого он орудовал ею, как мечом, целя сартам по глазам и животам. А когда он бил, то не вкладывал в удары особой силы — ровно столько, чтобы разбить лоб или колено, но зато эффект был поразителен.

Я поднялся, с ножом в руке, хотя в голове у меня все еще звенело, готовый выпустить кишки из оставшихся врагов. Однако такой возможности мне не представилось — трое уцелевших сартов, обнаружив, что противостоят они двум столь замечательным противникам, дали деру. Раненый последовал за ними.

Одержав полную победу, мы с Дэйном остались на темной улочке одни. И направились в отель.

В номере гостиницы я оглядел свой набор царапин и синяков и не нашел ничего серьезного. Благодаря крепкому черепу — еще одному наследию моих монгольских предков со стороны матери — я вышел из драки невредим. И все же я был потрясен. На нас напали в самом начале нашего расследования, и, если мы будем упорствовать в его проведении, нас ждут большие неприятности. И что хуже всего, сражаться нам приходится с тенями, а нашим врагам известно, кто мы такие.

Любая темная улица может стать нашей могилой — так я и сказал Дэйну.

Он ответил:

— Будем держаться подальше от темных улиц.

— Тогда они будут стрелять в нас с вершины холма или попытаются задавить автомобилем.

— Мы примем меры предосторожности, — сказал Дэйн.

— Да чтобы убить нас, найдется сотня разных способов!

Дэйн пожал плечами. Я смотрел на него, пытаясь справиться с раздражением. Он сидел в кресле, откинув голову на спинку и закрыв глаза. Меня раздражало отсутствие всякого выражения эмоций на его худом лице. Я знал, что он, как многие англосаксы, был склонен скрывать свои чувства за маской иронии или безразличия и что, несмотря на его невозмутимый вид, он должен, также, как я, испытывать сомнения и страх. Он выглядел спокойным и невозмутимым. Возможно, это был стоицизм. Но, с другой стороны, это вполне могло оказаться следствием невежества и недостатка воображения, которые позволяют некоторым выказывать неуместную и ложную храбрость.

— Мистер Дэйн, — сказал я. — Я бы хотел услышать об этом деле больше.

— Что вы хотите знать? — спросил Дэйн, приоткрыв глаза.

— Все.

— Зачем?

— Затем, что я хочу знать точно, во что я ввязываюсь.

— Достаточно честно, — отметил Дэйн. — Но большую часть дела вы уже знаете.

— Тогда расскажите мне все остальное.

Дэйн кивнул и закурил сигарету. Затем он прочитал мне лекцию о торговле наркотиками, ее международном размахе и легальном прикрытии. Этот общий обзор, сказал он, необходим, чтобы понять наш частный случай, но когда он это говорил, в глазах его мерцал сардонический огонек.

Я сделал вывод, что торговля наркотиками — это главный источник средств для организованной преступности в Европе и Америке. Доходы от нее в сотни и тысячи раз превышают расходы. Эти доходы так велики, что в дело иной раз бывают вовлечены полицейские чины и правительственные чиновники. А иной раз в этот бизнес вступают целые правительства, и самый недавний пример тому — коммунистический Китай.

Героин, запрещенный законом наркотик, вызывающий быстрое привыкание — самый частый товар. Главным рынком его сбыта являются Соединенные Штаты.

Борьбой с контрабандой героина в Соединенных Штатах занимается несколько организаций. Это, разумеется, таможня, которая должна проверять слишком много кораблей и самолетов силами слишком малого количества людей. Это ФБР, пограничная служба, береговая охрана и полиция. Но на передовой линии борьбы стоит Бюро по борьбе с наркотиками, самостоятельное подразделение министерства финансов.

В сотрудничестве с полицейскими службами всего мира агенты Бюро пытаются пресечь пути торговли наркотиками, собирая доказательства причастности к этой торговле коррумпированных чиновников в Америке и за рубежом и выявляя новые пути контрабанды.

Но преступники не склонны поступаться столь прибыльным бизнесом. Поэтому если в одной стране им приходится туго, они переносят свои операции в другую. Агенты по борьбе с наркотиками следуют за ними, и все начинается снова и снова, и так без конца.

Нынешнее дело Дэйна возникло в результате наступления полицейских на торговцев наркотиками в странах Средиземноморья. В Италии и Франции было арестовано несколько ключевых фигур и закрыто несколько лабораторий, производящих героин. Но торговля не прекратилась — она просто перестроилась.