Ну, конечно же! Подумайте сами. Я слышал, как этот безумец снует туда-сюда по палубе, расхаживает там, бормоча себе под нос какую-то чепуху. Один бог знает, что он там себе на воображал! Целый день он жарился на солнце и сильно обгорел, потому как у него не было плотной рубашки, а спуститься за ней в каюту он не отважился. Этот придурок весь день просидел на кокпите, не сводя с меня глаз и выжидая, когда я начну что-нибудь делать.

Ночью он по-прежнему бродил туда-сюда по палубе и разговаривал сам с собой. Мимо, совсем рядом, прошел какой-то сухогруз, но нас не заметили. А мой бедный сумасшедший все расхаживал по палубе, болтая сам с собой о всякой ерунде. Наверное, у него начались галлюцинации. Я вполне мог бы забраться на борт уже тогда, но такой уж я человек — если чего решил, то буду действовать строго по плану.

Спасибо. За ваше здоровье!

Все случилось именно так, как я и предполагал. Когда луна скрылась за горизонтом, я залез наверх, на палубу. По моим прикидкам, силы безумца тогда были уже на исходе. Если бы я промедлил, рассвет был бы ему на руку. А так бедный придурок почти ничего уже не соображал. Он попытался ткнуть меня ножом, но очень уж неуверенно. Болтаясь в воде, я притомился, но тут собрал все свои силы и врезал ему в зубы. Он так и откинулся.

Что потом? Ну, я связал его, как цыпленка, и отправился к ближайшей земле. К Бермудам. Сошел на берег и рассказал обо всем властям. К тому времени капитан растерял последнее соображение. Он начал вопить, что это я — я! — хотел его убить!

Но ему никто не поверил. Чего там, он окончательно рехнулся. Понятное дело, если бы я хотел его укокошить, почему я этого не сделал, вместо того чтобы переться на Бермуды и тащить его с собой? Да если бы я что-то такое задумал, мне проще было бы выкинуть его за борт и уйти к чертовой 6абушке с его кечем и деньгами, что лежали в каюте!

Оказалось, у него в Штатах есть сестра. Она меня долго благодарила за то, что я привез обратно ее братца, но с нее мне не обломилось ни цента за все старания. А капитан… Последнее, что я о нем слышал — кажется, его засадили в какой-то дурдом в Мэриленде. Бедный придурок!

Что я делаю на Фиджи? О, это совсем другая история. Спасибо, мне хватит. В другой раз я расскажу вам, как я…

Джеймс вложил в удар всю свою немалую силу. Его нож полоснул Деннисона по животу и с хрустом вошел под ребра. Когда лезвие коснулось его, Деннисон выбросил вперед руку с тесаком, целясь капитану в горло.

Но он промахнулся. Лезвие скользнуло по груди Джеймса к правому плечу и вонзилось в руку, пропоров ее до кости. Капитан вскрикнул и отшатнулся. Он зажал рану здоровой рукой, пытаясь остановить хлынувшую потоком кровь.

Деннисон упал. Странно, но боли он не чувствовал, хотя в животе зияла страшная рана. Совсем не больно! Если бы он знал об этом раньше, то был бы похрабрее. На мгновение ему показалось, что он увидел первый луч восходящего солнца.

Глаза Деннисона начали закатываться, но он успел заметить, как капитан вытащил из-под кокпита обрывок какого-то шнура и пытается перетянуть руку повыше раны. Стиснув зубы, Джеймс затянул шнур узлом, и кровь постепенно остановилась.

«Отлично сделано, капитан Джеймс, — подумалось Деннисону. — Ваша безграничная тупость и упрямство погубили нас обоих. Это конец. Победителей не осталось. Такой изумительный финал удовлетворил бы самого прихотливого моралиста. Вы угробили предателя Деннисона, и все законники мира на вашей стороне.

Но я вас достал, капитан! Вы ранены, и очень серьезно. Вашей расчудесной правой руки теперь все равно что нет.

Приключение становится еще интереснее. Потому что теперь, как только вы скинете мой труп за борт, перед вами встанет почти неразрешимая проблема: управиться с кечем одной рукой, да еще и левой.

Слабаку с этим не справиться, капитан. Такая тяжелая рана обязательно воспалится — ведь придется целыми днями жариться на солнце. От этого твоя сила и храбрость растают, как дым, испарятся, будто их не было и в помине. Впереди еще много долгих, мучительно долгих дней. И однажды какое-нибудь случайное судно наткнется на дрейфующий кеч с мертвым капитаном, который сидит с навечно распахнутыми глазами, вцепившись в штурвал.

Да, так все и должно случиться. Только мне не верится, что подобное может произойти с вами, кэп! Я молюсь, чтобы так было, но не верю в свои молитвы. Вы такой упрямец, кэп. Вы стиснете покрепче зубы и поведете свой кеч сквозь штормы и штили, пусть и с одной рукой, пусть и раненый, но вы все равно приведете яхту в какой-нибудь порт. Бледный, с остекленевшими глазами, но живой и по-прежнему несгибаемый. И вы еще расскажете эту историю своим приятелям-капитанам, когда встретитесь с ними в каком-нибудь богом забытом уголке земного шара. А они будут кивать и восхищаться вами.

И все же я надеюсь, что ничего этого не будет. Надеюсь, что ты загнешься в этих штилевых широтах. Если уж мне приходится умирать, я надеюсь, что ты подохнешь вместе со мной. Господи, молю тебя, пусть он тоже умрет, пусть хоть однажды правосудие не свершится! Умоляю…»