Мухаммед снова хихикнул. Дэйн сказал:

— А что будет, когда они не найдут нас в тех деревеньках?

— Они немного попроклинают нас, потом извинятся перед своим проводником — иначе он никогда больше не станет иметь с ними дела — и спросят у него совета.

— И что он им скажет?

— Наверное, скажет, что дальше выслеживать нас бессмысленно. Судя по последним следам, мы должны быть где- то к югу от Таджа и направляемся, скорее всего, в Джубаил. Значит, скажет он, вы найдете их либо в Джубаиле, или где-нибудь в пустыне неподалеку от города — мертвыми, и гиены уже попировали на их костях.

— Значит, их ошибка, по большому счету, ничем нам не поможет? — спросил Джабир.

— Поможет, и очень, — уверил его Майид. — До этого наше положение было совершенно безнадежным. Нас могло спасти только чудо. И чудо свершилось — глупость этих саудовцев поистине подобна чуду! И у нас в запасе теперь еще полдня. И даже больше — если сержант упрется и решит осмотреть окрестности Хинната.

— Нам этого хватит? — спросил Дэйн.

— Ну, почти хватит. Нам нужно еще совсем немного, чтобы успеть наверняка. Но в любом случае мы проживем на полдня дольше!

— Погоди, мне кажется… — Дэйн прислушался. — Да, я слышу — это гудит мотор грузовика! Чуть громче ветра… Слышишь, Джабир?

— Тихо, очень-очень тихо. — Дэйн с удовольствием отметил нотки неискренности в его голосе.

— В седла! У нас появилась надежда, братья! — закричал Майид. — Придется еще немного потерпеть, и — берегите своих верблюдов!

Ракканцы шепотом обругали Майида последними словами, но покорно взобрались на верблюдов и последовали за ним — снова немного к югу и на восток. Впереди, на побережье Хаса, их ждал Джубаил-аль-Бахри.

Наступило утро, и жестокое солнце снова поднялось на небосвод. Оно ослепительно сияло прямо перед глазами, безжалостно стегало измученных путников раскаленными лучами, словно безумец или сам дьявол, Шайтан аль-Кабир. Солнце терзало бедных верблюдов с непостижимой злобой и жестокостью, как будто вознамерилось медленно изжарить их прямо на ходу. Поднимаясь все выше и выше, оно все сильнее раскаляло воздух, песок, металл — так что вскоре к ружьям невозможно было притронуться, и даже седла стали горячими на ощупь. Ночной шамаль исчез, как будто его и не было, раскаленный воздух застыл, не заметно было ни малейшего дуновения ветерка.

Майид, с обожженным солнцем лицом и покрасневшими глазами, сказал Дэйну, что здешний климат, похоже, ничуть не лучше адских сковородок.

Один из ракканцев закричал, что видит сзади две или три темные фигуры и они движутся вслед за караваном! Майид пригляделся повнимательнее и невесело хмыкнул.

— Что там такое? — спросил Дэйн.

— Гиены. Учуяли смерть и будут теперь бежать за нами, надеясь на поживу.

В небе над маленьким отрядом появился одинокий стервятник, парящий на невидимых потоках воздуха. Он тоже ждет, сказал Майид Дэйну, и он будет насмерть биться с гиенами — впрочем, недолго.

Все молча ехали, едва держась в седлах от усталости. Проехали мимо остатков небольшого пересохшего оазиса. Внезапно один из ракканцев потерял сознание и повалился вниз головой на плотно слежавшийся песок.

Майид остановил отряд, спешился, влил в глотку бесчувственному ракканцу немного воды и брызнул несколько капель ему на лицо. Это не помогло, человек так и не пришел в себя, не пошевелился, дышал неровно и с хрипом. Майид не мог возиться с ним дольше. Он перекинул бесчувственное тело поперек седла и привязал веревкой, затем вновь сел в седло и погнал отряд в прежнем ритме.

Миновал полдень, а впереди по-прежнему простиралась бескрайняя пустыня. Один из верблюдов — молодой, светло-коричневой масти, довольно послушный (для верблюда) — неожиданно начал часто-часто кашлять. Майид внимательно прислушался и, похоже, вначале сильно обеспокоился.

— Плохо, очень плохо, — сказал он Дэйну. — Мы можем доехать, если потеряем кого-нибудь из людей, но без верблюдов нам никак…

— Он так сильно заболел?

— Сильно. С одной стороны, верблюды уже и так держатся на пределе выносливости. Но что гораздо хуже, этот кашель очень напоминает приступ манхуса — это такая болезнь легких. Надеюсь, я ошибся и все не так плохо — болезнь очень заразна, и остальные верблюды вполне могли ее подхватить.

— Он выживет?

— Нет.

— Надолго его еще хватит?

— Сам увидишь. Ждать уже недолго.

Они поднялись на небольшой холм. Светло-коричневый верблюд кашлял, как человек с последней стадией туберкулеза. Едва перевалили вершину и начали спуск, больное животное три раза оглушительно кашлянуло и замертво рухнуло на песок.

— Так умирают верблюды, — сказал Майид, снова останавливая отряд.

— И так всегда — никаких особых признаков близкой смерти или едва заметные, — добавил Мухаммед ибн-Хисса, проводник из Халиди. — Кажется, что он готов бежать хоть на край света, но, как только наступает предел его силам, верблюд мгновенно падает и умирает.

— Так ты думаешь, это просто переутомление, не аль-манхус?

— Хотелось бы верить. Верблюд погиб слишком быстро, вряд ли у него были больные легкие. Мы будем забрасывать его песком, Майид?

— Это ни к чему. Если саудовцы в самом деле поперлись в Тадж, они сюда не вернутся. А если и так — мы к тому времени либо ускользнем от них, либо умрем.

— Ты прав. Надо, чтоб еще кто-нибудь сел вдвоем на одного верблюда.

Майид оглядел своих спутников и скомандовал:

— Али, сядешь позади Мубарака. Он все равно без сознания, так что будет вместо седельных сумок.

Они вновь поехали, вниз по песчаному склону и дальше по гранитной платформе, усеянной множеством огромных валунов. Платформа совсем чуть-чуть поднималась в гору, но измотанные верблюды еле ползли, пыхтя и отдуваясь, будто карабкались по скалистым пикам Акдара. Люди были измучены ничуть не меньше верблюдов. Ракканцы даже не пытались делать вид, что они прекрасные наездники, они буквально лежали с закрытыми глазами поперек верблюжьих спин, обхватив одной рукой шею животного, а другой цепляясь за луку седла. Мухаммед ибн-Хисса, наверное из-за неукротимой гордости своего клана, сидел в седле почти так же прямо, как в начале пути, и только иногда было заметно, что он устал не меньше прочих — когда халиди начинал внезапно крениться в сторону, но тут же хватался за луку седла и снова выпрямлялся, устыдившись своей слабости.

Майид, такой же сын пустыни, как Мухаммед, но более крепкий и выносливый, сидел в седле прямо, поводья, как всегда, непринужденно свисали у него в руке. Казалось, он не испытывает никаких неудобств. Но тени на его лице, почти полностью закутанном кафьей, залегли глубже, чем обычно, и кожа стала темнее, чем всегда, и глаза превратились в багровые воспаленные щелочки.

Дэйн уже несколько раз бывал в пустыне, но никогда раньше ему не приходилось ехать так долго без отдыха и никогда — на верблюде. Ему очень не хватало нужного опыта, но он был на редкость вынослив, что, в свою очередь, объяснялось отличным сбалансированным питанием и таким медицинским обслуживанием, о котором ни бедуинам, ни ракканским горожанам не приходилось даже мечтать. Здоровье восполнило недостаток опыта, и Дэйн, хоть и устал, как не уставал никогда в жизни, сидел в седле почти так же уверенно, как Майид, и даже умудрился сохранить кое-какие силы про запас.

Джабиру тоже приходилось несладко. Араб, чуждый пустыне, он прожил жизнь в неплохих условиях и получал необходимую медицинскую помощь, но несравнимую с западными стандартами. Он легче переносил тяготы путешествия, чем ракканцы, которые всю жизнь питались в основном рисом да финиками, а мясо видели не чаще трех-четырех раз в год. Он держался лучше их, но ненамного. Тем не менее гордость не позволяла Джабиру показать слабину. Он ехал позади Дэйна, вперив взгляд в спину американца. И пока тот прямо сидит в седле, Джабир тоже не собирался сдаваться, если даже эти усилия замучают его до смерти.