— Да. Двоих я узнал в лицо, их фотографии есть в наших архивах.

Дэйн имел преимущество перед Сюзан. Он уже видел эти лица, и для него происходящее не было кошмарным сном.

— Но что они хотят от нас?

— Они считают, что ты — единственный свидетель, способный опознать похитителя. Они хотят помешать нам найти его. Похититель нужен им самим.

— И что, мы ничего не можем сделать?

— Пока нет.

Черное лезвие большой стрелки отрезало еще две минуты. Три старые дамы подхватили свой багаж и вышли из зала ожидания. Бородатый молодой человек подскочил, как будто внутри у него сработал невидимый будильник, протер лицо и взял свой рюкзак. Потом уселся попрямее и, не вставая со скамейки, расправил лямки на плечах. Очевидно, он тоже принадлежал к банде.

— Через две минуты, — шепнул Дэйн, — мы встанем и пойдем к поезду.

— А они?

— Вероятно, этого они и ждут.

Сюзан могла только гадать, есть ли у Дэйна какой-нибудь план. Лицо его оставалось совершенно безучастным. Он сидел, облаченный в броню молчания, с заспанным видом отогревая руки в карманах пальто. Старый господин убрал свою газету; зонтик смотрел теперь в направлении Сюзан. Человек в плаще вдруг вскочил на ноги и вышел из зала. Уборщик прислонил метлу к стенке и поглубже надвинул фуражку на глаза. Бородатый молодой человек взглянул на стенные часы, потом сверил время по своим наручным. Большая стрелка проглотила еще две минуты.

— Пошли, — сказал Дэйн. — Не бойся. Когда выберешься отсюда, отправляйся прямиком к полковнику Нестеру в армейскую разведслужбу. Расскажи ему все, что знаешь, и попроси передать информацию в ЦРУ.

— Но разве я смогу уйти отсюда?

— Конечно.

— А ты?

— Мы встретимся в кабинете Нестера. Возможно, сейчас нам придется расстаться.

Дэйн поднялся и помог Сюзан встать. Старый господин громко кашлянул и тоже встал со скамейки. Дэйн и Сюзан вышли из зала ожидания. Бородатый молодой человек закончил возиться с лямками, забросил рюкзачок за плечи и пошел следом. Один спереди, один сзади. Послышался шелест метлы уборщика. Он тоже шел за ними.

Вдалеке на перроне в поезд грузился отряд немецких бойскаутов. Навстречу то и дело попадались спешившие куда-то люди. Дэйн, Сюзан и их свита направились к экспрессу. Сюзан почувствовала, что им ни за что не дадут подняться в вагон. Их убьют на перроне, выбрав место, где поменьше людей. Сейчас убийцы войдут в вестибюль, а потом исчезнут — прежде чем кто-либо успеет вызвать полицию. Сюзан внезапно почудилось, что эта смерть в серый рассветный час на парижском вокзале была уготована ей с самого рождения.

Окружающие ее люди — старик, уборщик в форме, бородатый молодой человек, мужчина в голубом плаще — были всего лишь статистами, лицами второстепенными, ничего собой не представляющими. Эту пьесу на самом деле разыгрывали она и Дэйн, разыгрывали перед незрячими глазами вагонных окон, и убийство в этой бессмысленной и бесконечной пьесе означало лишь короткую интерлюдию. Мимо проходили потенциальные актеры: железнодорожник в фуражке с масленкой в руках, двое мужчин с папками для бумаг под мышкой, охотник с зачехленным ружьем через плечо… Сюзан с надеждой взглянула на охотника, но Дэйн сжал ее руку и потащил вперед. Другие актеры не задерживались на сцене, они направлялись за прокуренные кулисы.

Дэйн и Сюзан шли мимо вагонов второго класса. Кроме их маленькой группки, на перроне больше никого не осталось. Впереди Сюзан уже различала последние вагоны поезда, а за ними — черное туманное небо. Остальные тоже увидели небо. И начали приближаться, осторожно и неотвратимо, словно пастушьи собаки, окружающие стадо. Теперь их намерения стали вполне очевидны и, следовательно, менее ужасны.

Дэйн прошептал:

— Когда представится возможность, беги изо всех сил.

— Возможность? Какая возможность?

Дэйн не ответил. Они подошли к вагону первого класса, дверь в который еще оставалась открытой, и тут Дэйн без всякого предупреждения схватил Сюзан за талию. Она почувствовала, как сильные руки поднимают ее в воздух и толкают вперед. И упала. Дэйн умудрился перебросить ее в тамбур через вагонную подножку. Сюзан приземлилась на локти и колени, быстро поднялась и оглянулась. Дэйн, огромный и призрачный в сером сумраке, развернулся и бросился на человека в голубом плаще и старого господина с зонтиком. Уборщик что-то кричал, пытаясь обогнуть группку, заслонившую вход в вагон. Бородатый молодой человек подошел к Дэйну и принялся методично бить его по голове каким-то блестящим предметом. Он действовал так хладнокровно, словно забивал гвоздь в доску.

Сюзан пробежала через тамбур и спрыгнула на параллельные пути. Остановилась на секунду, чтобы осмотреться, но, услышав за спиной шаги, бросилась по шпалам прочь, в сторону неба и ночи.

Она бежала долго, падала и снова вставала. Один раз узкий луч фонарика рассек темноту совсем рядом с Сюзан, едва не зацепив край юбки. Но ее не нашли.

Потом она, должно быть, заснула, потому что ранним утром на нее едва не наступил вокзальный полицейский. После долгих объяснений он отвел ее в офис разведслужбы американской армии.

Ей едва хватило сил, чтобы рассказать о происшедшем. Полицейский не мог ни подтвердить, ни опровергнуть ее показания.

По его представлениям, прошедшей ночью на вокзале все было спокойно. И экспресс отправился точно по расписанию.

Сюзан же могла доказать свою правоту только запачканной и порванной одеждой да ссадинами на ногах. Дэйн не появлялся и не давал о себе знать.

Дэйн пришел в себя на диване в темной пыльной комнате без окон. В покатом потолке, нависавшем метрах в шести над головой, виднелось зарешеченное слуховое окошко, закрытое на висячий замок. За ухом вспухла болезненная шишка, на висках запеклись струйки крови. Очень хотелось пить, голова раскалывалась от боли. Кровоподтеки на запястьях и опухшие щиколотки свидетельствовали о том, что недавно его связывали веревками или проволокой.

Дэйн откинул голову назад, стараясь хоть как-то унять пульсирующую боль. Потом пошевелил затекшими пальцами. Эта партия решительно оборачивалась не в его пользу!

В течение последующих часов Зеттнер подверг Дэйна нескольким интенсивным допросам. Зеттнер рассматривал американца как более или менее трезвомыслящего интеллектуала, служащего делу капитализма без особых убеждений, а скорее просто по инерции. Для подобного рода людей существовал вполне определенный набор аргументов. Зеттнер воспользовался им. Он полагал, что Дэйн, если его правильно сориентировать, сумеет принять новый комплекс идей о природе и законах функционирования общества. А на основе этих идей возможна выработка новой программы действий. Живой и служащий правому делу Дэйн имел бы гораздо большую ценность, чем непокорившийся и, следовательно, мертвый.

Своей цели Зеттнер попытался достичь, используя описанные в учебниках процедуры; Дэйн представлял собой всего лишь ребус, требующий расшифровки, всего лишь набор противоречий, в которых предстояло разобраться, всего лишь сгусток рефлексов, которые надо было разложить по полочкам. Но, столкнувшись с реальной жизнью, с ее пристрастиями и противоречиями, описанные в учебниках приемы обнаружили свою несостоятельность. Идеи об освобождении народных масс от гнета капитала Дэйна не воспламенили, священный ход Истории его тоже особо не волновал.

Однако у Дэйна и Зеттнера нашлась одна общая черта, которая роднила их и которая, когда закончились неизбежные идеологические дебаты, внушила им едва ли не чувство взаимной приязни. Они оба любили поговорить о своей профессии. Дэйна очень заинтересовало, каким образом Зеттнер умудрился перевезти его с парижского вокзала в нынешнюю тюрьму, которая, как выяснилось, находилась в пригороде Вены. Зеттнер с огромным удовольствием просветил «коллегу». Впрочем, абстрактная социальная теория никогда не относилась к числу сильных сторон Зеттнера.

Рассказывая о своем плане, во всех подробностях описывая просчитанные варианты и тонкости мизансцены, Зеттнер явно оживился. Он вытащил карту и показал, в каких местах он расставил людей, где расположил машины. Покинуть Париж с пленником было легче легкого. Гораздо сложнее оказалось проехать через две границы, чтобы добраться до Австрии. Конечно, пограничные посты пришлось выбирать с особой тщательностью. А в остальном Зеттнер положился на свои книжные знания человеческой природы.