— Секундочку, — выдохнул Джост. — Может, я неверно выразился…

Его слова потонули в бескрайнем равнодушии Зеттнера, посчитавшего, что пришло время действовать. Без всякой спешки он снова засунул руку в карман и вытащил глушитель, который ловко прикрутил к стволу оружия. Джост, охваченный паническим ужасом, наблюдал за его действиями, судорожно сглатывая слюну.

— Честно, — выдавил он наконец, — я понимаю, что совершил немало ошибок. Но я все исправлю, клянусь! Меня оставили без указаний. В этом срыве нельзя винить меня одного, я не мог…

— Вас никто ни в чем не винит, — сообщил Зеттнер.

Он передернул затвор и поднял пистолет на уровень груди Ван Джоста, губы которого шевелились теперь совершенно беззвучно. Раздался глухой щелчок. Пуля вошла точно между моргающими глазами, как раз над носом. Секунду Ван Джост еще глядел на своего палача, потом отступил на шаг и рухнул на пол — почти бесшумно для такого большого тела.

Зеттнер спрятал пистолет в карман, зашел за прилавок и сгреб из-под стекла горсть часов. Потом вышел на улицу.

На небольшом мосту через канал Воорбюргвал Зеттнер перегнулся через парапет и бросил часы в темную воду. Затем снял перчатки и направился в отель.

…— Неужели это действительно было необходимо? — спросил Бардиев.

— Безусловно, — заверил его Зеттнер. — Ван Джост был слишком слаб, чтобы выдержать нажим полиции. Мы не могли позволить ему опознать похитителя.

Вернувшись в номер, который они делили с Бардиевым, Зеттнер развалился в глубоком кресле и закурил. Это случалось с ним крайне редко, но курил он вовсе не потому, что нервничал. Зеттнер знал, что курение — вид деятельности, относящийся к разряду удовольствий. И время от времени позволял себе поэкспериментировать с удовольствиями, чтобы расширить свои познания о человеческой природе.

— Все спишут на грабеж. Лишь еще одно преступление из тысяч и тысяч, которые ежегодно совершаются на Западе. Несколько строк в газетах, неделя следствия и точка!

— Сначала Эдельгейт, теперь Джост, — пробормотал Бардиев.

Зеттнер выпрямился.

— Вас это в самом деле беспокоит? Мне-то казалось, что кадровые военные хорошо понимают необходимость подобных мер.

Бардиев пожал плечами. Он двенадцать лет провел в армии, восемь из них на командных постах, а последние четыре года работал в разведке. Служил в Кантоне, Бухаресте, Берлине, теперь перебрался в Лондон и, если не брать в расчет отпуска, которые время от времени проводил в России, не жил на родине уже около десяти лет. Может, он слишком долго отсутствовал?.. Ему вдруг пришло в голову, что Зеттнер направлен сюда с заданием выявить степень его, Бардиева, лояльности и благонадежности, а может статься, даже окончательно утвердить решение, принятое по его поводу.

— Исчезновение Эдельгейта и Ван Джоста не слишком облегчает нам жизнь. Мисс Беллоуз, американка, по-прежнему находится с Дэйном. Она сможет опознать похитителя.

Зеттнер устало пожал плечами:

— Разумеется. Поэтому ее тоже придется ликвидировать.

Последнее слово он произнес почти агрессивно. Реалист не может позволить себе баловаться эвфемизмами.

— А Дэйн?

— Его также необходимо убрать.

— А потом вы уберете его преемника? А потом того, кто его сменит?

— Не говорите так, — бросил Зеттнер. — Даже в шутку. Если вы, конечно, шутите…

На этот крючок Бардиев не попался. Он слишком долго жил на свете, чтобы позволить себе реагировать на инсинуации такого существа, как Зеттнер.

— Просто удивительно, до чего вы, молодые, любите играть в старые игры. Еще немного, и вам захочется взорвать Лувр!

— У террора есть свои преимущества.

— Ну, конечно! Почему бы в таком случае не стереть с лица земли Версальский дворец? Может, на его месте построят завод!

Зеттнер улыбнулся. Он понимал юмор, хотя сам шутить не любил, да и не умел.

— Террор не так устарел, как вам представляется. Всякие средства хороши, если они позволяют достичь цели. Называть что-либо старой игрой означает поддаваться сентиментальному чувству виновности. — Зеттнер докурил и аккуратно затушил окурок в пепельнице. — Вы идете не в ногу, Бардиев. Террор возвращается.

— Таковы последние инструкции?

— Это очевидно. А вы предпочитаете другие средства?

Бардиев с улыбкой пожал плечами.

— За операцию отвечаете вы, — напомнил он Зеттнеру. — Когда вы рассчитываете ликвидировать Дэйна и женщину?

— Без промедления. Но сначала нужно все тщательно продумать.

— Ну, а я отправляюсь спать, — объявил Бардиев и удалился к себе.

Очутившись один в темной спальне, Бардиев, не раздеваясь, растянулся на кровати, заложив руки за мускулистую шею. Он испытывал почти отеческую жалость к Зеттнеру, такому юному, так безраздельно преданному делу, не умеющему улыбаться, еще не видевшему мира и потому склонному излишне упрощать проблемы старого недисциплинированного Запада. Погружаясь в сон, Бардиев подумал, что было бы интересно посмотреть на пьяного Зеттнера. Да, такой эксперимент может оказаться забавным. Этому юноше необходимо понять, причем поскорее, что совершенным человеком стать просто невозможно, как бы ты к этому ни стремился.

В европейской штаб-квартире ЦРУ в Париже Дэйну не сообщили ничего нового касательно дальнейшей судьбы похитителя. В Амстердаме он больше не всплывал, и Дэйн предположил, что субъект все-таки покинул город, а может быть, и страну, отправившись в неизвестном направлении.

Дополнительные меры безопасности на границах пока результатов не принесли. Как похитителю удалось вырваться из засады в магазине и обмануть бдительность пограничников? Это оставалось загадкой. Кое-кто, и Дэйн в том числе, полагал, что новичку просто сопутствует удача. Некоторые считали, что подобный успех индивидуальных действий объясняется только существованием разветвленной агентурной сети. Как далеко простираются щупальца этой гипотетической организации, никто сказать не мог, но поползли слухи, что похитителя финансирует мощная азиатская держава из числа неприсоединившихся.

Слухи, в свою очередь, породили новую гипотезу: утверждали, что похититель на самом деле никакой не моряк и вовсе не так наивен, как на то якобы указывают его поступки. Похищение документов могло рассматриваться как попытка некоей страны «третьего мира» с помощью профессионального агента-провокатора осложнить отношения между членами НАТО, с одной стороны, между НАТО и Советским Союзом, с другой, и, может быть, даже между Союзом и странами Варшавского договора, с третьей. Эта гипотеза вызвала определенный интерес в Вашингтоне, но в Париже сторонников не сыскала. В ожидании дополнительных сведений надо было работать с самой простой версией, основанной исключительно на фактах, а не на их интерпретации.

Дэйну доложили, что Джон Эдельгейт найден повешенным у себя в магазине: все как будто указывало на самоубийство. Но судебный медик утверждал, что Эдельгейта повесили, предварительно сломав ему шейные позвонки.

В Амстердаме некий грабитель пристрелил Ван Джоста. Наиболее вероятным представлялось, что и здесь действовала группа, расправившаяся с Эдельгейтом.

Папка, в которой изначально находились документы, попала в руки лондонской полиции. Горничная из семейного общежития обнаружила ее под матрасом в одной из комнат. И совсем уж было собралась выкинуть на свалку, но предпочла сначала переговорить с постовым на улице. С металлической поверхности удалось снять очень четкие отпечатки пальцев, но их аналогов в архивах Интерпола не нашлось. В общежитии никто в точности не помнил, как выглядел человек, квартировавший в комнате, где обнаружили папку. В ту неделю было много постояльцев.

Проверив крупные навигационные компании Лондона, люди Дэйна установили, что все экипажи вернулись на свои суда в полном составе, зато примерно четыре сотни моряков латинского происхождения находились в отпусках или уволились после окончания контракта: это были итальянские, корсиканские, испанские моряки, а также выходцы из Центральной и Южной Америки. До дюжины мелких компаний, владеющих двумя-тремя судами, а также до каботажных кораблей у следствия руки не дошли.