— Я его тоже видел. Я сидел за соседним столиком.
— Были у него усы?
— О, конечно! И я бы сказал, что он гораздо выше среднего роста.
— Да вы, наверное, плохо его рассмотрели, — пробормотала женщина.
— Еще свидетели есть? — спросил полицейский.
Никто не отозвался. Старый господин с аккуратно свернутым зонтиком кашлянул, но промолчал.
— Отлично, — сказал полицейский. — Вы четверо сейчас отправитесь со мной в участок, где сделаете подробное заявление.
Женщина негодующе воскликнула:
— Но я уже сделала свое заявление!
— Вот именно, — поддержал ее Бардиев. — Нам и в самом деле нечего добавить к сказанному.
— Сожалею, но таков закон, — сообщил патрульный. — Необходимо иметь официально заверенное и застенографированное заявление, подписанное всеми свидетелями. Послушайте, вы же не хотите, в конце концов, чтобы этот опасный тип разгуливал на свободе?
— Конечно же, нет, — подтвердил Бардиев. — Как только мне сделают перевязку, мы обязательно зайдем в участок.
— Вам придется доверить свою рану заботам полицейского врача.
— Зачем? У нас в посольстве прекрасный врач.
— Но ваше посольство довольно далеко, а полицейский участок всего в ста метрах.
— Господин полицейский, — вмешался Зеттнер, — я приеду в участок через два часа. Но прежде мне нужно закончить одно крайне важное дело.
— Мне тоже, — сообщил человек с рюкзаком.
Полицейский помотал головой. Он давно привык к такому поведению свидетелей.
— Нет. В участок придется проследовать немедленно. Это отнимет у вас не больше часа.
— Часа вполне хватит, чтобы расстроить мои планы, — озабоченно пробормотал Зеттнер, обращаясь как будто к самому себе.
В зал вошли еще трое полицейских.
— Полагаю, все как-нибудь уладится, — вздохнул Бардиев, смирясь с неизбежным. — И вообще было бы странно, если бы мы отказались от официального заявления.
— Совершенно верно, — согласился полицейский. — К тому же не исключено, что мы управимся и быстрее, чем за час.
С этими словами он повел четверых свидетелей к выходу. Пожилой господин с зонтиком несколько секунд смотрел вслед процессии, потом направился в противоположную сторону. Толпа начала расходиться.
Глава 21
Почти сразу же с обеих сторон Опернринг послышалось завывание полицейских сирен. Карлос замедлил шаг, силясь принять вид беспечного зеваки. Метрах в семи перед ним, у выхода из Опернпассажа, показался полицейский и направился в его сторону, вглядываясь в лица прохожих. Карлос повернул назад. И едва не столкнулся с пожилым господином, который держал в руке зонтик и, казалось, высматривал кого-то в толпе. Отойдя от него подальше, Карлос смешался с группой туристов, которые столпились у входа в Оперу и внимали своему гиду.
— Это здание построено в 1778 году, в самом конце правления императрицы Марии-Терезии…
Экскурсию вела коренастая женщина средних лет со строгим желтоватым лицом, в туфлях на платформе и с потрепанной шляпкой на голове. Туристы принялись щелкать фотоаппаратами. «Роллексы» и «лейки» сверкали линзами в лучах показавшегося из-за туч солнца. Карлос протиснулся поближе к центру группы.
Рядом с ним оказался мужчина в велюровой куртке с рубчиками. Два фотоаппарата, висящие на шее, и аккуратно подстриженные усики выдавали в нем американца. Его сопровождала жена — симпатичное существо с мягким безвольным лицом, — которая неотрывно смотрела на здание Оперы, время от времени хлопая глазами под толстыми стеклами очков.
— Ну и что вы об этом думаете? — спросил мужчина у Карлоса.
— Очень красиво, — ответил тот.
— Вам не нравится?
— Да я не особенно разбираюсь.
— А я вот разбираюсь, — раздраженно заявил мужчина. — И могу вас заверить, что эту дрянь даже не стоит фотографировать!
— Минуточку, дамы и господа! — завопила женщина-гид. — Прошу вашего внимания!
Все подняли головы.
— Сожалею, но к нашей группе присоединились несколько посторонних. Я вынуждена попросить их удалиться.
Карлос не шевельнулся. Через несколько секунд двое мужчин и женщина отошли в сторону.
— Спасибо, — сказала гид. — Я настаивала на этом только потому, что членам нашей группы не всегда хорошо слышно из-за толчеи. Вы мне заплатили, вы и имеете право меня слушать. Теперь мы вернемся в автобус. Следующую остановку сделаем у собора Святого Этьена.
Карлос вместе с остальными двинулся к автобусу. Встав у самых дверей, гид наблюдала за тем, как туристы поднимаются по ступенькам. С замиранием сердца Карлос прошел мимо нее. Он поднимался последним, а в автобусе еще оставались пустыми больше половины мест. Гид не обратила на Карлоса никакого внимания. Она взяла предложенную шофером сигарету и о чем-то заговорила с ним по-немецки.
— Вовсю старается, лишь бы доказать, что мы не напрасно потратили деньги, — заметил мужчина в куртке с рубчиками.
— Да уж, — промямлил Карлос.
— А вы из какой части Южной Америки? — спросил мужчина на правильном испанском.
Автобус тронулся.
— Из Боливии.
— Так я и думал! — воскликнул мужчина и торжествующе толкнул свою жену локтем. — Я ведь тебе сказал: Боливия или Перу. Такой акцент.
— Вы что, специалист по языкам? — поинтересовался Карлос.
— Ну уж нет! Я инженер. Просто три года провел в Южной Америке. Мне довольно тяжело давался испанский, не говоря уже о диалектах…
— А я довольно долго жил в Африке, — произнес Карлос, не зная, что сказать.
— Вот как? В какой части? Я и сам там жил некоторое время.
Карлос почувствовал, что пол уплывает из-под ног.
— Занзибар, — бросил он наугад.
— Никогда не бывал на востоке континента, — признался инженер. — Ну и как страна?
— Жарко. И грязно.
— Да, — грустно согласился инженер. — Так я и думал.
С этими словами он откинулся на спинку кресла. Гид перечисляла памятники, встречавшиеся по дороге. Карлос смотрел по сторонам, пытаясь понять, в каком направлении движется автобус. Позже ему представилась возможность посмотреть на карту Вены, где инженер-американец отметил все точки экскурсии. Маршрут вполне устраивал Карлоса. Он попрощается с группой на Мариахилф, то есть всего лишь в нескольких сотнях метров от нужного ему места. Закончив с делами, подастся на юго-восток, в сторону Турции. Удалось же ему убежать от русских, американцев и австрийцев в первые часы опасности. Теперь Карлос был убежден, что, если принимать определенные меры предосторожности, его никогда не найдут. Жизнь снова начинала казаться прекрасной.
У Сюзан Беллоуз были друзья повсюду, но, как назло, все венские знакомые сейчас находились в разъездах. Однако Сюзан знала, куда пойти, чтобы обзавестись новыми друзьями. В баре по соседству с конторой «Америкэн Экспресс» она разговорилась с любезным, хотя и несколько вялым американцем по имени Джеймс Блэйк. Блэйк торговал антиквариатом и в очередной раз прочесывал Европу, но на сей раз нашел мало стоящих вещей. По-настоящему красивая мебель исчезла с рынка уже несколько лет назад, да и картины попадаются гораздо реже. В лучшем случае осталась куча второсортного барахла, интересного с коммерческой, но не с эстетической точки зрения.
Блэйк оказался весьма посредственным собеседником, но все же помог Сюзан скоротать несколько часов. Они вышли из бара и неторопливо направились по дороге к собору. Блэйк рассказывал о встречающихся по пути памятниках архитектуры с видом человека, проходящего мимо стеллажей в супермаркете. Он порядком устал от Вены, а американское посольство почему-то отказало ему в венгерской визе.
— А это что такое? — осведомилась Сюзан.
— Святой Этьен. Витражи считаются одними из лучших в Европе.
Они прошли мимо туристических групп, толпившихся у входа в собор. Сюзан угнетал вид этих бестолковых людей, тщащихся узнать хоть понемножечку, но обо всем. Впрочем, чем еще здесь заниматься? Осматривать памятники — отвратительное времяпровождение, но именно для этого и существует Европа. Вот вам неизбежная дань уважения к «культурным традициям»: таскайся, не жалея сил, по бесконечным коридорам Прадо, Лувра, Королевской академии, тусклым взором обводя картины на стенах… Куда как интереснее общаться с местными жителями! С другой стороны, зачем, черт возьми, с ними общаться?! Здешние горожане еще хуже, чем их культура! Маленькие нервные чудовища, самодовольные, лелеющие свою застекленную Европу. «Как вам нравится наша живопись, наша музыка, наша самобытная архитектура?» Нет, с местными жителями Сюзан общаться не собиралась! Она всегда находила в них лишь искаженные отражения самой себя.