Двое-трое преуспевающих торговцев уехали сразу же. Но бедняки вроде Одэ ничего не могли поделать. До Мекки было больше двух тысяч миль, несколько месяцев пути. Для людей, которые в жизни не располагали суммой больше нескольких шиллингов, такое путешествие оставалось несбыточной мечтой. Откуда им было взять деньги на дорогу, на еду, на жилье? Их религиозный пыл был велик, но и он не мог преодолеть гнета нищеты.
Благочестивый Харит долго размышлял о бедственном положении жителей Ишана. По его признанию, он провел много ночей в думах и молитвах. Он думал о правоверных, чьи души рвутся в Мекку, но которым недостает денег…
И вот однажды утром Харит объявил, что принял важное решение. Он рассказал жителям Ишана, как больно ему смотреть на единоверцев, которые не в силах исполнить свой религиозный долг. А потому он, Мустафа ибн-Харит, ничтожнейший из слуг Аллаха, стремящийся не к богатству, но единственно лишь к праведным деяниям, открывающим вход в рай, обязуется помочь этим бедным, но достойным людям, чьи сердца рвутся в Мекку. Он оплатит их пропитание и проезд и сам в их обществе отправится в священный город. За это он не ожидает никаких земных благ, а надеется лишь заслужить милость Аллаха великого, всеведущего и доставить остальным то блаженство, которое подарил ислам ему самому.
Решение Харита взбудоражило весь Ишан. Старейшины селения объявили проповедника святым и сказали, что путешествие в его обществе будет считаться особой заслугой. Единственное условие Мустафы — что его спутниками в трудном путешествии должны стать только молодые и сильные люди — казалось совершенно справедливым. Высокий и стройный Одэ, которому тогда исполнилось девятнадцать лет, получил особое разрешение от своего глубоко религиозного дяди. Дядя даже пообещал сохранить за Одэ его работу до возвращения. И преисполненный восторга Одэ присоединился к группе из восьмидесяти мужчин и девятнадцати женщин, которых Мустафа отобрал среди жителей Ишана и еще нескольких окрестных деревень.
Они отправились в Кано, а оттуда — в Форт-Лами, где великодушный Мустафа прихватил еще пять десятков непредусмотрительных паломников. Это были люди из Убанги-Шара, и никто из соплеменников Одэ не знал их языка. Оттуда они на грузовиках приехали в Судан, в Эль-Обейд. Здесь поразительная щедрость Харита позволила присоединиться к их группе еще двум десяткам новообращенных нубийцев. Харит клялся, что религиозный долг разорит его еще до окончания хаджа. Он посадил своих паломников, число которых теперь приближалось к двум сотням, на поезд, идущий в Хартум, оттуда — в Атбару, а оттуда — в Суакин, стоящий на берегу Красного моря. В Суакине Харит нанял одномачтовое судно-дхоу и перевез своих паломников через море, в Лит, на побережье Аравии.
Они прибыли в Лит в пятый день Дха'л-Хиджа, за неделю до должного срока. Все хаджи сняли свои повседневные одежды и переоделись в белые ихрамы, не имеющие швов. Когда они готовились преодолеть последний отрезок пути в Мекку, их религиозный пыл достиг степени истерии. Но, прежде чем они покинули Лит, их остановили саудовские гвардейцы и потребовали показать паспорта и визы.
Жители африканской глубинки были потрясены. Им редко приходилось иметь дело с паспортами, а многие вообще о них не слыхали. Ну кто же мог подумать, что для совершения хаджа в Мекку необходимы какие-то бумаги? Они сказали гвардейцам, что поездку устроил Мустафа ибн-Харит, их благодетель.
Но куда же делся Мустафа, который мог бы все объяснить? Его нигде не было. Саудовские гвардейцы, глухие к мольбам и уговорам, отправили всю группу в литскую тюрьму. Там паломники оставались в течение трех недель, все время хаджа. Потом их извлекли оттуда и препроводили к судье.
Того, что произошло в суде, хватило, чтобы заставить усомниться в побуждениях Харита. Судья постановил, что паломники должны заплатить крупный штраф за незаконный въезд в Аравию. Паломники не имели никакой возможности выполнить это постановление, но тут в суд явился Харит и уплатил за всю группу. После того как Харит внес деньги, судья объявил, что теперь эти иностранцы, несостоятельные должники, переходят в полную собственность Мустафы ибн-Харита. По законам Саудовской Аравии все паломники стали его рабами.
Теперь они поняли, кто такой Харит, но было поздно. При помощи своих вооруженных слуг и саудовских солдат Харит отвез всю группу на рынок рабов в Эр-Рийяде. Там он выставил их на открытые торги. Некоторые из несчастных паломников кричали и сопротивлялись, пока охранники не избили их плетками. Другие безропотно смирились с сокрушительным ударом судьбы. А некоторые, как и Одэ, были слишком ошеломлены, чтобы как-то реагировать на происходящее.
Одэ знал о рабстве. Оно еще с древних времен глубоко въелось в жизнь Западной Африки. Эмиры в Кано до сих пор владели рабами, хотя британские законы и запрещали им приобретать новых. На севере туареги никогда не отказывались от владения белласами, которые обрабатывали землю и присматривали за магазинчиками туарегов в Тимбукту и Камбарс. Даже кое-где в Хаусе сохранялось рабовладение.
Но, несмотря на все это, Одэ никогда не думал, что может наступить такой день, когда в раба превратится он сам. Этого не могло быть. Этого просто не могло случиться с чистокровным фулани, учеником водителя грузовика, который прошел обряд инициации и был принят в число мужчин племени. Фулани никогда не становятся рабами. И все-таки Одэ им стал.
Первые несколько недель он прожил в милосердном оцепенении. Юноша сидел с невидящим взглядом и не обращал внимания даже на удары кнута. Тогда окружающие решили, что он какой-то ненормальный, богом обиженный. Он не пригодился оманцам, которым нужны были рабы для опасной и изнурительной работы — добычи жемчуга. Бедуины из Неджа, ощутив легкое безумие Одэ, решили, что в пустыне он не протянет и месяца. Он был слишком взрослым, чтобы можно было сделать из него евнуха — юноша его возраста мог просто не выжить после кастрации — и слишком туго соображал, чтобы работать в магазине. В конце концов его за сходную цену купил торговец из Мекки, которому нужен был слуга для дома.
Но даже придя в себя, Одэ продолжал держаться, как простодушный дурачок. Эта унизительная маска на какое-то время обеспечивала ему безопасность и позволяла выискивать возможности для побега. Следующие три месяца Одэ работал, ждал и продолжал сохранять свою маску. Ему даже в голову не приходило, что можно смириться с судьбой. Смирение никогда не было свойственно его народу. Он должен был бежать и отомстить за то бесчестье, которому подверг его Мустафа ибн-Харит, этот проклятый Аллахом лгун, осквернитель гостеприимства, пожиратель падали, надсмеявшийся над хлебом и солью. Харит должен умереть. А чтобы убить Харита, Одэ нужно освободиться…
* * *
Солдат махнул рукой, давая понять, что автобус может ехать дальше, и Одэ расслабил руку, сжимавшую нож. Через час они миновали второй пост. Сидевший рядом с Одэ мужчина из Кано спал. Впереди показались белые здания Джидды, розовевшие под закатным солнцем. Пятнадцать минут спустя, когда они въехали в город, пурпур заката поблек и сменился грязно-серыми сумерками.
Мимо автобуса с ревом пронесся американский автомобиль, едва не сбив носильщика воды и его ослика. Одэ резко выпрямился. Ему показалось, что это была машина Шефии. Юноша попытался убедить себя, что это невозможно. Бедр ибн-Шефия сейчас в Медине. Не может быть, чтобы именно сегодня он решил прервать свою поездку! Наверное, машина принадлежит какому-нибудь богатому нефтяному шейху, который любит быстро ездить по плохим дорогам…
Машина развернулась и остановилась в пятидесяти футах перед автобусом. Водитель автобуса ударил по тормозам, но это мало помогло. Одэ увидел, что из машины выбираются четыре саудовских солдата. На улице как-то сразу образовалась толпа. Водитель автобуса издал гневный вопль и утопил педаль тормоза до отказа. Автобус вильнул в сторону, неохотно замедляя ход. Он так и не сумел затормозить достаточно быстро и потому толкнул американскую машину. Толчок был мягким, но все же он помял бок легковой машины и разъярил ее владельца.