В девять вечера мы с Бэйкером поужинали и вышли на улицу, не зная, чем бы еще заняться. Джо вился тут же, под рукой.

Я предложил:

— Ну, что, может, заглянем в бордель?

— А в какой? — спросил Бэйкер.

Я кивнул в сторону ухмылявшегося сводника.

— Да в его. Этот маленький скунс таскался за нами одиннадцать часов кряду, по самой жуткой жаре, какую я помню. Не думаю, что ему хоть раз за весь день что-нибудь перепало поесть или попить. И все это только ради того, чтобы доставить нам скромненькие плотские удовольствия.

— Да? — спросил Бэйкер.

— А зачем бы еще? Эй, ты, Джо! Пошли в твой распрекрасный европейский бордель.

Не успели мы моргнуть, как сводник поймал такси, и мы поехали.

— Ты думаешь, это безопасно? — спросил меня Бэйкер.

— Парень, что в этом мире безопасно?

— Что-то мне это не нравится…

— Спокойно, приятель, — уговаривал я его.

Мы проехали по двум аллеям, потом свернули в какой-то тупик. Расплатились с таксистом и вышли. Джо подвел нас к одной из дверей и постучал.

Я сказал Бэйкеру:

— А сейчас ты увидишь то, что видел разве что один мужчина из десяти тысяч. Настоящий восточный гарем. Шанхайский бордель, представляешь, Бэйкер?! Подумай только, какие истории ты сможешь потом рассказать своим детям.

— Я слыхал, что все эти шлюшки обязательно болеют какой-нибудь дрянью, — осторожно проговорил Бэйкер.

— Ну, поэтому мы и пойдем к проверенным профессионалкам.

Дверь открылась, и служитель провел нас в прихожую. Здесь мы расплатились со сводником. Получил он самую малость, особенно если припомнить, сколько времени на нас угробил.

— И что теперь? — спросил Бэйкер.

— Подождем.

Ждать нам пришлось недолго. К нам вышла мадам — тощая морщинистая старуха. Она пригласила нас в гостиную. И какую гостиную! Повсюду в живописном беспорядке стояли низенькие подставки с вазами. Ароматические курильницы. Скульптуры и картины. Мраморные лестницы. Столики и кресла тикового дерева. На столиках — сосуды с рисовой водкой.

Мадам дважды хлопнула в ладоши. И с верхнего этажа по широкой мраморной лестнице спустились девочки, одетые так же мило, как все девочки в Шанхае. Их было десять или двенадцать, и они выстроились перед нами в ряд.

— Ты все еще опасаешься триппера? — тихонько спросил я Бэйкера.

— Я думал, нам предложат европейских девок, — сказал он. — А тут одни китаянки.

— По-моему, местные кисоньки с виду вполне ничего себе.

— И то правда, — согласился Бэйкер.

Мадам угодливо улыбнулась нам и сказала, что за раз они берут пятнадцать тысяч китайских долларов, а за целую ночь — тридцать шесть.

— А сколько это будет на нормальные деньги? — спросил Бэйкер.

— Три доллара за раз, двенадцать за ночь, — пересчитала мадам.

Бэйкер кивнул и указал на улыбчивую маленькую толстушку, сказав при этом:

— Ну, что, Деннисон, через полчасика я буду ждать тебя внизу, у выхода, идет?

— Ага, — кивнул я, подошел и тронул свою девушку за плечо. Я сразу выбрал ту, что мне понравилась. Она была довольно высокой для китаянки. Как я потом узнал, родилась она на севере, и в ее жилах текла маньчжурская кровь. Выглядела она неплохо и держалась очень прямо. Когда я дотронулся до ее плеча, она кивнула.

Девушка провела меня наверх, в маленькую комнатку с дверью из промасленной бумаги. Главным украшением комнаты была широкая латунная кровать. Девушка разделась. У нее оказалась прекрасная фигура, ладная и подтянутая, совсем не то, что у тех старых потаскушек, которые промышляют на Бонгконге в Сеуле. Она была очень хороша и очень холодна со мной, и что-то в этой девушке поразило меня до глубины души. Я постоянно думал о ней, и уходить мне совсем не хотелось. Я оделся, спустился вниз по лестнице и заплатил мадам двенадцать долларов за целую ночь, потом вернулся в комнату. Всю ночь я пролежал рядом с этой девушкой, мы вместе прислушивались к выстрелам, гремевшим в темноте на улицах. Как я потом узнал, солдаты Национальной Армии постоянно грызутся с шанхайскими полицейскими, а красные партизаны выцеливают и тех, и других.

Это было что-то необыкновенное. Я знал из книг, что некоторые люди деградируют от общения с проститутками, а другие, наоборот, духовно возвышаются. Со мной не случилось ни того, ни другого. Мне было все равно, кто она такая и сколько тысяч других мужчин переспали с ней до меня. Сейчас она была со мной, в этой маленькой комнатушке с бумажной дверью и тусклой лампой в углу. А снаружи кто-то в кого-то стрелял из винтовок, гремели автоматные очереди, каждый раз напоминая мне, что совсем рядом ходит настоящая смерть, а я до сих пор жив, в самом деле жив. Я лежал рядом с ней и думал о маленьком своднике по имени Джо, который целый день таскался за мной, одиннадцать часов гнул спину, чтобы предложить мне самое прекрасное и желанное в мире. Если задуматься, то все это оказывается таким смешным…

На следующее утро мне пришлось выдержать настоящее сражение. Я хотел, чтобы эта девушка — ее звали Джейни — была со мной весь день, и не здесь, не в борделе. Мадам уперлась и не хотела отпускать ее с работы. Самой Джейни, похоже, было совершенно все равно, уйдет она со мной или останется.

Мы с мадам долго торговались, спорили, бранились, орали друг на друга. В конце концов я заплатил двести тридцать восемь американских долларов за то, что Джейни проведет со мной всю оставшуюся неделю. Мадам здорово нагрела на этом руки. Джейни переоделась в городское платье и пошла со мной.

Мы ходили с ней по улицам — просто гуляли, глазели по сторонам. Только через полдня я обнаружил, что она говорит по-английски — выучилась от военных полицейских.

— Почему ты раньше мне не сказала?

— Лучше молчать.

Я узнал кое-что и о ней самой. Она родилась и выросла в маленькой захолустной деревушке где-то в окрестностях Синканга, недалеко от северной границы. Родители продали ее — подумать только, продали! — человеку, который разъезжал по таким вот деревушкам, набирая молоденьких проституток в крупные бордели Шанхая и Кантона. Вот тебе и родители! Она называла мне свое настоящее имя, но я не сумел его толком выговорить, а потому сразу забыл. Сейчас ей было семнадцать лет.

Когда я приехал в Шанхай, у меня было с собой около трех сотен долларов. Еще несколько сотен я занял у ребят из моей части, и мы с Джейни сняли домик неподалеку от Белого Русского сектора.

Мы жили, как муж и жена. Она каждое утро слушала радио и рассказывала мне о новых наступлениях красных в Северном Китае. В Корее я ни разу ни о чем подобном не слышал. Вечером мы ходили танцевать в маленькое русское кафе неподалеку, в котором были более-менее приемлемые цены. И целыми днями мы просто гуляли по городу. Наверное, я повидал все до единого старые храмы и кладбища этого города, но каждая минута этого ничегонеделанья доставляла мне неописуемое наслаждение.

Как-то раз старик сержант в лагере Полк, штат Луизиана, говорил мне, что из бывших проституток получаются самые лучшие жены. Он говорил еще, что когда уволится со службы, то поедет в Нью-Орлеан, выберет самую лучшую маленькую шлюшку и заберет ее к себе в Арканзас, на свою ферму. Тогда я думал, что старик просто спятил. И в Корее я тоже смеялся над пацанами, которые таскались за шлюхами. Только сейчас я наконец понял, в чем тут дело.

Я сказал Джейни, что люблю ее. Она посмотрела на меня своими грустными глазами и покачала головой.

— Пожалуйста, не надо говорить о любви.

— Но, Джейни, милая, я люблю тебя! Я хочу на тебе жениться. Я хочу, чтобы ты всегда была со мной. Я серьезно, черт возьми!

— Прости. Наверное, твои родители будут против.

— Послушай, Джейни, у меня из родных никого не осталось. Родители умерли, а брата убили японцы. Есть еще сестра, но я ее терпеть не могу. Выходит, я совсем один.

Тогда Джейни сказала, что она не христианка. Эка важность! Я сказал ей, что тоже не христианин. Я вообще не верующий. Я сказал, что ради нее готов стать хоть буддистом, хоть кем угодно!