— Все в порядке, можешь разогнуться, — разрешил он. Сел рядом и закурил. — Итак, кто ты такой?

— Я Джабир абу Ибрагим.

— Откуда ты?

— Я родился в Рабате, но мой дом — Каир.

— Далековато ты забрался от дома, Джабир абу Ибрагим.

— Не спорю, но не дальше, чем ты, мистер Дэйн.

Несколько мгновений они молча изучали друг друга. Дэйн был поражен. Ни поведением, ни разговором Джабир не походил на убийцу. Он был высок и худ, с приятными чертами лица. Несомненно, городской житель, путешествовал мало: его кожа была светлой, ее не касались ни солнце, ни ветер, а его длинные тонкие пальцы едва ли привыкли к тяжелой работе. Одет он был в легкий серый костюм итальянского покроя, в данный момент здорово измазанный. Он был чисто выбрит, и это в краю, где мужчины гордятся своей бородой. Приветливый и открытый, он наводил на мысли о приятной беседе за вечерним коктейлем, а уж совсем не о кровавых пятнах на полу кожевенного завода.

— Кто приказал тебе убить меня? — спросил Дэйн. — Или это было твое собственное желание?

— Отнюдь, — ответил Джабир. — Что же до моих нанимателей — вернее сказать, моих друзей — благоразумнее было бы не называть их.

— Да, — признал Дэйн. — Но как ты считаешь, стоит ли твое благоразумие сломанной шеи?

— Я не верю, что ты пойдешь на это, — сказал Джабир с обезоруживающей улыбкой. — Посуди сам: я избит и немощен, полностью в твоей власти. Ты американец и придерживаешься национальной традиции по отношению к честной игре.

— Ты и вправду так думаешь?

Джабир с чувством кивнул.

— Твой характер — как на ладони, ты мог бы убить меня в горячке драки, да и почти убил. Но теперь, когда бой окончен, неужели ты способен хладнокровно расправиться со мной? Мой друг, не глупи! Ты не похож на варвара, такого, как турки или русские, и не пытайся убедить меня в обратном.

— Интересное заявление, — отозвался Дэйн. — Ты готов поставить на это жизнь?

— Почти наверняка.

— Тогда ты проиграл, — сказал Дэйн. Он оттащил Джабира от стены и бросил его на пол лицом вниз. Затем упершись коленом в его поясницу, обхватил двумя руками голову и дернул.

— Ради Аллаха, стойте! — заверещал Джабир.

Дэйн остановился.

— Прошу прощения. Ты, наверное, хотел помолиться?

Джабир слабо пробормотал:

— Вы хотели убить меня. Вы действительно хотели меня убить…

— И хочу до сих пор, — заверил его Дэйн. — Молись побыстрее, или что ты там собирался. Даю тебе три секунды.

Джабир недоверчиво покосился на него. Дэйн следил за наручными часами. Потом его руки снова взялись за голову Джабира.

— Постойте! — вскрикнул тот. — Я расскажу вам все!

— Как пожелаешь, — ответил Дэйн. — Но я не заставлял тебя идти против своей совести.

— Моя совесть — это моя жизнь. Помогите мне встать и дайте, пожалуйста, сигарету.

— Начинай, — скомандовал Дэйн. — Кто нанял тебя?

— Никто. Я согласился на это ради того дела, в которое верю.

— И что за дело? Кто тебе сказал, что меня нужно убрать?

— Дело — независимость Ракки. Человек, который хотел вашей смерти — Саид Азиз Аоуд Бен Алима. Теперь можно я сяду и возьму сигарету?

— Продолжай, — сказал Дэйн. Ему нужно было время, чтобы все обдумать. Алима был его связным в Ракке и самым знаменитым деятелем освободительного движения. Комитет специально послал его на связь с Алимой. Геолог Хасан, который наткнулся на расположение иракской танковой бригады, был человеком Алимы и передал эти жизненно важные сведения по распоряжению самого Алимы.

Теперь Бен Алима стремится убить Дэйна — если верить Джабиру. Смысл?

— Ребенок и то выдумал бы лучшую историю, — выдал Дэйн свое заключение.

— Я давно вырос, — грустно сказал Джабир. — Но я бы не решился лгать в такую минуту. Менее рискованно сказать правду, хотя она может показаться невероятной.

— Наверное, тебе было некогда выдумывать более правдоподобную ложь.

— Клянусь честью, что я сказал правду! Аллах свидетель, это так!

Дэйн тяжело сел, задумался. Минуты шли. Джабир докурил сигарету и спросил:

— Вы и вправду хотели меня убить?

— И сейчас могу. Ты знаешь, что меня послали сюда, чтобы помочь освободительному движению в Ракке?

Джабир кивнул.

— Тогда почему Бен Алима хотел меня убить?

Джабир печально улыбнулся.

— Посылают-то многих, но не всех сразу можно проверить. Например, только прошлой ночью мы узнали, что вы — не тот, за кого себя выдаете.

— Не тот? А кто же?

— Враг. Мы выяснили, что вы работаете на Ирак.

Дэйн уставился на него.

— На каком базаре, ты услыхал эти сплетни?

— Так получилось, что эти сведения поступили прямо из Афин, от Центрального комитета.

— От какого именно члена Комитета?

— Рауди.

— Либо Рауди ошибся, либо он предал ваше дело.

— Рауди отдал борьбе за независимую Ракку двадцать лет жизни. И он никогда не ошибается, особенно если на карту поставлена жизнь официально присланного американского агента, что может повлечь за собой международный скандал.

— Черт возьми, я говорю, что он ошибается или врет! Здесь чувствуется рука профессионала. Послушай, если я предатель, то почему же я не передал иракцам всю информацию, как только получил ее от Хасана?

— Потому что это помешало бы им нанести контрудар. Они понимают, что Ракка на грани революции, и подозревают, что она скоро произойдет. Танковые бригады расположены под рукой. Но они не знают, когда именно начнется восстание. Для них очень важно узнать точную дату и позволить революции начаться, будто они о ней не знали. Размещение бригад обходится недешево, да и они могут понадобиться где-то в другом месте. Исходя из этого, иракцы старались не идти на контакт с вами, пока вы находились на территории Ракки.

— Но, с другой стороны, — добавил Дэйн, — они не могли позволить мне уехать и передать мое сообщение Комитету. Если бы я успел связаться с Рауди или Бикром, восстание не началось бы, пока танковые подразделения находятся вблизи Ракки.

— Именно так, если вы — за нас. Но если принять за факт, что вы — иракский наемник, тогда ваш курс вычислить не сложно. Вы добираетесь до Комитета в назначенный срок и говорите, что все в порядке, иракских войск в стране нет и революцию можно начать, как запланировано.

— В таком случае, почему иракские копы загребли меня в аэропорту и вернули в Ракку?

— Маскировка, чтобы вам быстрее поверили. Через несколько часов вас бы выпустили, возможно, даже депортировали. Это придало бы плану большую правдоподобность.

— И все это Рауди установил прошлой ночью, за час или два, на основе бог знает каких фактов. И сразу же передал приказ меня убить… Да, вы долго не раздумываете!

— Нам свойственна горячность, — признал Джабир, — и мы питаем роковую страсть к преувеличениям. Знаете, мистер Дэйн, я уже начинаю сомневаться, правильно ли поняли на линии этот приказ.

Дэйн поднялся и с ненавистью пнул груду овечьих шкур.

— А я начинаю сомневаться, происходит ли на линии хоть что-нибудь без непонимания, ошибок, перекрестных сведений и общего недоверия. Черт бы побрал все это…

Он резко замолчал. Неподалеку раздался вой трех полицейских сирен, и этот вой быстро приближался.

— Влипли? — сказал Джабир. — По крайней мере, я точно влип.

— Идиот! Ты понимаешь, что уж я-то завяз по самые уши?! Как только я попадусь ракканцам, один из ваших патриотов сунет мне нож под ребро при первой же возможности. Если же меня схватят иракцы, они уж придумают что-нибудь не настолько приятное.

Джабир осторожно встал. И сказал:

— Дэйн, я вам верю. Если я ошибаюсь, то поплачусь за это жизнью, но вам я доверяю. Оставайтесь у нас, мы выясним, в чем была ошибка, и вы сможете передать информацию Комитету.

— Хорошо, — медленно ответил Дэйн. — Думаю, вам тоже можно верить, хотя сам не знаю, почему.

— Вот и прекрасно, — сказал Джабир. — А сейчас, как вы думаете, не лучше ли нам убраться отсюда подальше?