— Как вы сумели схватить меня здесь, в Аравии? Откуда вы знали, в каком порту я высажусь? Как вы смогли заручиться поддержкой саудовских солдат? И что с другими европейцами — они тоже в этом участвовали? Скажите мне, какую ошибку я допустил.

— Вы слишком торопитесь, — заметил Дэйн. — Я не могу ответить на все эти вопросы одной фразой.

— Тогда сначала скажите мне, в чем я ошибся.

— Вы не допустили никакой ошибки, — сказал Дэйн, — не считая того, что продолжали делать то, что делали.

— Я думал об этом, — сказал Харит. — Мне следовало остановиться раньше. Но это величайшая из человеческих слабостей — неумение остановиться вовремя. Я продолжал заниматься своими делами, а вы составили план против меня. Что это был за план?

— Ничего особо сложного, — ответил Дэйн. — Когда я взялся за это задание, я прочитал все, что смог найти о работорговле и о здешнем законодательстве. Я понял, как хитроумно организована ваша деятельность и как трудно ей помешать. Честно говоря, сперва я не хотел браться за это дело. Я считал, что это вопрос политический, а не уголовный. Но потом я все-таки взялся за него. В Вашингтон поступило несколько раздутых рапортов о вашей особе, и мне приказали заняться вами, не жалея ни средств, ни усилий, и остановить вас любым доступным мне способом.

— Да, вы действительно не жалели средств, — сказал Харит. — Прежде чем приступить к работе, вы два месяца отдыхали на Тенерифе.

— Строго говоря, я там не отдыхал, — возразил Дэйн. — Во-первых, я ждал начала хаджа. А во-вторых, учил испанский язык.

На лице Харита промелькнуло удивление. Потом торговец расхохотался:

— Испанский язык! Вы готовились к роли полковника Рибейры!

— Некоторая маскировка казалась мне необходимой, — сказал Дэйн. — В частности, потому, что я слышал о судьбе других полицейских агентов, следивших за вами.

— Да, маскировка была необходима, — признал Харит. — И все-таки я должен был вас вычислить. Я знал от Прокопулоса, что вы улетели на Тенерифе. Там говорят по-испански; а потом в Форт-Лами появились два господина, говорящие по-испански. Я должен был догадаться, но мне просто в голову не пришло, что агентов может быть двое.

— Я обратился за помощью к капитану Эчеверрье, — сказал Дэйн. — Я знал, что он владеет арабским языком, тогда как я им не владею. Также я знал его как опытного офицера полиции. И, что самое важное, мы с Эчеверрьей служили друг другу телохранителями. Нам хотелось избежать неприятностей того рода, что произошла с ван Хаарнином и чуть не произошла с Мак-Кью.

— Действительно, вы всегда держались рядом, — пробормотал Харит. — Но полицейский с телохранителем — это же смешно.

— Очень смешно, — кивнул Эчеверрья. — Но необходимо.

— Согласен, — сказал Харит и на некоторое время задумался. — Я знал от Прокопулоса, что Дэйн встречался ночью на пляже с каким-то человеком. Это были вы, капитан?

Эчеверрья снова кивнул.

— И вы улетели в Кейптаун, чтобы позже присоединиться к Дэйну?

— Нет, — сказал Дэйн. — Эчеверрья отправился в Кейптаун по другой причине. Он пробыл там только один день, после чего присоединился ко мне в Дакаре.

— Ну что ж, — вздохнул Харит. — А теперь расскажите мне о других европейцах.

— О них нечего рассказывать. Я никогда прежде с ними не встречался. Насколько я понимаю, им ничего не известно об этом деле. У ван Хаарнина и Отта были свои проблемы, но нам это было только на руку.

— Если бы европейцев было меньше, все могло бы обернуться совсем иначе.

Дэйн покачал головой:

— Я связался с французскими властями еще до приезда в Форт-Лами. Если бы там не оказалось достаточного количества настоящих путешественников, направляющихся в Хартум и восточнее, мне пришлось бы кого-нибудь нанять, чтобы запутать вас. Я, собственно, на это и рассчитывал.

— О господи! Вы очень свободно обращаетесь с правительственными деньгами! — воскликнул Харит.

— Вы говорите, словно налогоплательщик, — хмыкнул Дэйн. — Но вы правы. Я не слишком церемонюсь с чужими деньгами. Мое правительство поручило мне работу. И все, что я потратил, я потратил на службе у правительства.

— Хорошо сказано, — произнес Харит. — Не хотел бы я быть вашим работодателем. Но, наверное, американское правительство знает, что делает. А теперь расскажите мне остальное.

— Думаю, в основном вам и так это известно, — сказал Дэйн. — Французские власти помогли мне, задержав ваш отъезд. Из-за этого у вас осталось времени в обрез. Мы с Эчеверрьей сопровождали вас, чтобы быть уверенными, что вы не свернете куда-нибудь в Эфиопию или Эритрею. Не то чтобы мы этого от вас ожидали, а так, на всякий случай. Кроме того, наше постоянное присутствие должно было действовать вам на нервы. Мы не хотели, чтобы вы могли спокойно все обдумать, Харит.

— Мне не нужны были вы, чтобы сбивать меня с толку, — сказал Харит. — Для этого у меня был господин Прокопулос.

— Прокопулос поработал для вас лучше, чем вы считаете, — возразил Дэйн. — Когда мы прибыли в Форт-Лами, он оказался для нас неучтенным фактором. Мы проследили его обратно до Эль-Джезиры. После этого стало очевидно, что часть нашего плана раскрыта, но мы не знали, насколько много ему известно. Некоторое время мы даже считали, что весь наш замысел провалился. Нам повезло, что вы не очень доверяли Прокопулосу.

— Он был для меня таким же неучтенным фактором, как для вас, — мрачно сказал Харит. — Он отчасти понял ваш план, но знал он недостаточно. Почему вы тянули с его арестом до Хартума?

— Я не имею никакого отношения к его аресту, — сказал Дэйн. — Для меня это оказалось не меньшей неожиданностью, чем для вас.

Харит недоверчиво пожал плечами:

— Ну, неважно. А откуда вы узнали, что я высажусь именно здесь?

— Я этого не знал, но мог предполагать. Я был на дхоу, которая следовала за вами несколько миль вдоль берега. Капитан проследил ваш курс. Он вел прямо сюда. Конечно, курс можно было и изменить, так что я прикинул, куда еще вы могли направиться. Джидда отпадала. Это лучший порт на всем побережье, но там слишком много европейцев и слишком много мусульман — не арабов. Джидда не используется работорговцами в качестве порта еще с конца Второй мировой.

— Это так. Но как насчет других портов от Хиджаса до Тихамы? Как насчет Йемена и Хадрамаута? Побережье Аравии тянется на тысячу миль.

— Больше, чем на тысячу, — поправил его Дэйн. — Но у вас был ограниченный выбор. Сперва я отбросил все порты севернее Джидды. Ближайший из них, в который может войти океанское судно — это Айюна, а до нее от Суакина семьсот миль. Кроме того, сейчас в Красном море господствуют неблагоприятные ветры. Чтобы добраться до Айюны, вам потребовалось бы несколько недель тяжелого плавания. Я подумал, что этого вы делать не станете.

— А южные порты?

— Это было уже посложнее, — согласился Дэйн. — Но здесь я тоже произвел некоторый отбор. От Дауки до Мекки по суше около ста пятидесяти миль. Если бы вы забрались слишком далеко на юг, в Ходейду, вам пришлось бы по дороге к Мекке проделать лишние три сотни миль — то есть вместе четыреста пятьдесят миль. А для ваших плохих дорог это немалое расстояние. По той же причине я отбросил Йемен и сосредоточил свое внимание на побережье между Литом и Квизаном. Здесь на двести пятьдесят миль береговой линии приходится всего четыре порта, пригодных для океанского судна. Это Лит, Даука, Аль-Квинфича и Квизан. Я послал своих людей во все четыре порта. Но на самом деле я рассчитывал только на два места: на Лит и Дауку.

— Так оно и вышло. Вы были правы, — признал Харит. — Но что, если бы я совершил что-нибудь непредсказуемое? Если бы я поплыл в Ходейду или вокруг Хадрамаута в Мукаллу или Рийян?

— Тогда бы я вас не поймал, — пожал плечами Дэйн. — По крайней мере, в этом году. Но мне повезло, вы пошли предсказуемым путем — в Дауку.

— Я направился сюда, потому что не верил, что вы сможете что-либо сделать со мной в Саудовской Аравии. Мне и сейчас в это не верится. Я не понимаю, как вы заручились поддержкой саудовских солдат — они же все подкуплены.