Авангард вторжения — почти 18 000 американцев, британцев и канадцев — укрепился на флангах будущего театра военных действий в Нормандии. Между ними лежали пять условных секторов побережья, к которым из-за горизонта уже приближалась первая часть — более 5000 судов, включая транспортные — гигантского флота вторжения,

А немцы все еще ничего не понимали. Этому существовало много объяснений. Погода, плохая разведка (за последние недели в район зоны выгрузки посылались всего несколько самолетов, и все они были сбиты), упорная уверенность в том, что вторжение будет осуществляться через Па-де-Кале, ближайшую к Британии часть французского побережья,— все это играло свою роль. В ту ночь их не смогли предупредить даже радары, ослепленные полосками фольги, которые сбрасывали летавшие вдоль побережья самолеты союзников. Только с одной радиолокационной станции прислали отчет, сообщив об «обычном движении через канал».

Со времени появления первых парашютистов прошло целых два часа, когда немецкие генералы в Нормандии начали сознавать, что происходит что-то серьезное: к ним стали поступать первые сообщения.

Генерал Маркс, командующий 84-м корпусом, все еще находился на праздновании своего дня рождения, когда зазвонил телефон. На проводе был генерал-майор Вильгельм Рихтер, командовавший 716-й дивизией, занимавшей побережье выше Кана.

— Восточнее устья Орна выброшен парашютный десант,— встревоженно сообщил он.— Где-то в районе Бревиля и Ранвиля.

Это было первое официальное донесение о нападении союзников, которое достигло ушей немецкого командования. Было уже 2 часа 11 минут. Маркс немедленно связался с генерал-майором Пемзелем, начальником штаба 7-й армии, который, в свою очередь, разбудил командующего 7-й армией генерала Фридриха Дольмана.

— Господин генерал,— сказал он,— я полагаю, что это вторжение. Не могли бы вы прибыть в штаб немедленно?

Пока Пемзель ожидал Дольмана, из 84-го корпуса поступило новое донесение: «Парашютные десанты у Монтбурга и Маркуфа... войска ведут бои», и он проинформировал о происходящем генерал-майора Шпайделя, замещающего Роммеля его начальника штаба.

В штабе Роммеля потекли странные и непривычные минуты замешательства. Донесения начали поступать отовсюду и во множестве — неточные, плохо понятные и противоречивые. Из штаб-квартиры люфтваффе в Париже сообщали, что «50—60 двухмоторных самолетов появились» над полуостровом Котантен и что парашютисты приземлились «около Кана». Из штаба адмирала Теодора Кранке пришло подтверждение выброски британского парашютного десанта и уточнение, что «часть парашютистов оказалась соломенными чучелами». Спустя несколько минут после своего первого сообщения штаб люфтваффе также известили о высадке вражеских парашютистов около Байе. На самом же деле там никто не высаживался. В других донесениях утверждалось, что воздушные десанты были просто «манекенами, наряженными как парашютисты».

Последнее наблюдение было отчасти верным. Союзники осуществили выброску сотен имитирующих парашютистов резиновых кукол южнее зоны приближающегося вторжения. К каждой из них было прикреплено по несколько шутих, которые взрывались после их приземления, создавая видимость стрельбы из ручного оружия. Часть этих кукол сыграла позже днем свою роль в сражении за побережье «Омаха» — они ввели в заблуждение генерала Маркса, который решил, что его атакуют сзади. В результате он отвел войска, занятые обороной приморского плацдарма, на юг для отражения предполагаемого нападения.

В штабе Роммеля отчаянно пытались поставить диагноз сыпи красных точек, покрывших штабные карты. Если это вторжение, то что является его целью — Нормандия? А может, все эти высадки — просто диверсии для отвлечения внимания от настоящего вторжения? Совершенно не сориентировавшись в ситуации, немецкие офицеры пришли к заключению, которое в свете того, что происходило на самом деле, кажется невероятным. Когда майор Дуртенбах, исполнявший обязанности начальника разведки в штабе фон Рундштедта, позвонил в штаб-квартиру Роммеля за отчетом, ему сказали, что «начальник штаба смотрит на ситуацию спокойно» и что «существует вероятность, что парашютисты, о которых сообщалось, это просто летчики сбитых бомбардировщиков».

В 7-й армии складывающуюся ситуацию воспринимали значительно серьезнее. В три часа утра Пемзель связался со Шпайделем и известил его, что на морской станции в Шербуре звукоулавливающая аппаратура зафиксировала приближающиеся к побережью корабли. Шпайдель же сообщил в ответ, что «завязавшиеся бои носят ограниченный характер и не могут рассматриваться как крупномасштабная операция».

Вероятно, самыми озабоченными в Нормандии в эту ночь были 16 200 закаленных солдат 21-й танковой дивизии — некогда части прославленного Африканского корпуса Роммеля[29]. Занимая все окрестные леса, селения и деревушки в 25 милях к юго-востоку от Кана, главной цели британцев, они оказались почти в самом пекле разыгравшихся боев. После сигнала начала воздушной тревоги танкисты завели моторы и встали у своих машин, но больше никаких команд не последовало, и они продолжали ждать, испытывая возрастающее нетерпение и злость.

Уже почти наступил рассвет, к которому отчаянно пробивались 18 000 парашютистов. Менее чем за пять часов воздушно-десантные части привели в замешательство противника, перерезали его коммуникации и удерживали теперь оба края плацдарма вторжения, блокируя подход вражеских подкреплений.

В британской зоне прилетевшие на планерах десантники жестко закрепились на жизненно важных канском и орнском мостах, которые они захватили смелой атакой сразу после полуночи, а парашютисты заняли господствовавшие над Каном высоты. К рассвету пять удерживаемых немцами переправ через реку Див были разрушены, таким образом, главная задача британцев была выполнена, и пока они удерживали остальные магистрали, контратаку немцев можно было считать задержанной или вообще остановленной.

На другом краю зоны вторжения американцы также хорошо выполнили свою задачу. Солдаты трех союзных воздушно-десантных дивизий вторглись на континент и обеспечили защиту флангов плацдарма для начала высадки с моря. Теперь они ожидали прибытия основных сил, чтобы вместе с ними двинуться освобождать покоренную Гитлером Европу. Ждать часа «Ч» — 6.30, времени высадки с моря — американцам оставалось ровно 1 час 45 минут.

Повсюду люди ждали начала рассвета, но никто не испытывал такого беспокойства, которое переживали немцы. Дело в том, что в потоке постоянно поступающих в штабы Роммеля и Рундштедта похожих одно на другое донесений стали попадаться новые и очень тревожные. Морские радиолокационные станции адмирала Кранке стали фиксировать шумы приближающихся к побережью от Котантена до Мервиля кораблей, причем не единиц, а десятков. В течение часа лавина подобных сообщений стремительно нарастала. Наконец почти в пять часов утра генерал-майору Шпайделю позвонил генерал-майор Пемзель и сказал:

— Корабли концентрируются между устьями Вира и Орна. Должна вот-вот начаться высадка войск противника для полномасштабного нападения в Нормандии.

Фельдмаршал фон Рундштедт в своей штаб-квартире в пригороде Парижа уже тоже пришел к подобному заключению, только по его мнению надвигающаяся высадка была всего лишь «диверсией», а не вторжением. Тем не менее, он все же начал действовать энергично, приказав двум сильным танковым дивизиям, 12-й СС[30] и учебной, стоявшим в резерве под Парижем, отправляться к побережью. Формально эти дивизии нельзя было трогать без особого разрешения фюрера, но фон Рундштедт решил рискнуть. Ему не верилось, что Гитлер может отменить в данной ситуации его приказ; официальный запрос на резервы он послал задним числом.

В резиденции Гитлера в Берхтесгадене, в целительном, умиротворяющем климате южной Баварии, его рапорт был положен на стол генерала Йодля. Йодль еще спал, и его штабные решили, что ситуация не настолько критична, чтобы его будить,— рапорт мог подождать.