Не тот я ныне, кто язык марает болтовнею,

Стирает кончик у пера то бранью, то хвалою.

Пустые строки — черепки, поэзия — алмазы,

Бесславны строки без любви, что сложены тобою!

Я отдал жвачке много лет, теперь кусаю локти,

Над жизнью прожитой скорблю, растраченною мною.

Теперь в слезах мои стихи цежу я сквозь овчину,

И хоть бы раз блеснула шерсть крупицей золотою!

Хотя поэзии простор поистине бескраен,

Меня стесняет край строки рифмовкою, не скрою.

Стихи — как ветер! Ну а я и дни и ночи занят

Нанизываньем слов пустых и прочей чепухою.

Я сетую: «Хочу молчать, мой работодатель,

Что всем завистникам назло столь щедрою рукою

Даешь в словесной мастерской без меры мне работу,

Не пострадаю ль, коль уйду в молчанье с головою?»

В ответ услышал я: «Джами, ты дивных тайн хранитель.

Не допусти меня открыть хранилище такое».

Везде, где поселюсь, найду тебя и там.

Клянусь, не тронусь в путь к чужим тебе местам!

В ночи на ложе сна найду тебя во сне

И в грезах наяву, что так подобны снам.

Возлюбленной найду пристанище в глазах,

Когда несу вино к слабеющим устам,

На сборище найду, где теплится свеча,

Кружась вокруг нее подобно мотылькам.

Найду и в погребке, где путники хмельны.

Далеко ли ушли — мерилом будешь нам.

И, рубище мое без колебаний сняв,

В жемчужнице найду, ныряя в море сам.

В безвестность постучась, покинь себя, Джами!

Иначе как найдешь чужую небесам?

Чудесен вкус вина из рук затмившей лунный свет,

Что на закуску поцелуй дает за чашей вслед.

Настал шавваль, окончен пост, и лучше, чем вино,

Всеочищенью от грехов противовеса нет.

Бери хмельную пиалу и смело осквернись!

Ведь бог прощает грешный год за месячный запрет.

Как в лихорадке я горю, меня бросает в жар,

Но почему твои уста столь жарки, дай ответ?!

Будь осторожен, ведь судьба невестою не раз

Коварно ставила силки холостякам во вред.

Тельцом из глины не прельстись, подобно Самири,

И пустословьем болтунов, несущих сущий бред.

И если друга красота, Джами, тебя влечет,

От шашней свахи не страдай, влечением согрет.

Певец под звуки лютни и колокольцев звон

Запел, и пир на зорьке украсил песней он.

«Вставай, ходжа сонливый! Ведь жизни каждый миг

Есть вечности богатство. Не трать его на сон!

Открой для песен уши на утреннем пиру,

Хмельною мугской чашей приятно опьянен.

Пренебрегать не вздумай рубиновым вином.

Конец не за горами, что миру предрешен.

Считай своей удачей веселья каждый день,

Ведь ты, быть может, завтра издашь предсмертный стон».

Там, где хоть признак друга сумею отыскать,

Склонясь к его порогу, отвешу я поклон.

Свой дом на путь к Каабе не променяй, Джами!

Ведь каждый дом — святыня, Каабы не лишен.

Беги постящегося шейха! Намного холоднее

Его поста сорокадневка промозглой стужи дея.

Не станет странствие в жестоких долинах отреченья

Для подлеца тропою к богу — никчемная затея.

Что о царе всея вселенной поведать пастве может

Не испытавший царь-дороги хоть раз ногой своею?

Знай, наставлять напрасно тщится идущих тарикатом,

Кто их следов на нем не видел, кто сам слепцов слепее.

И крик его «хей-хей!» не служит мерилом опьяненья.

Боится крика птица дружбы и прочь летит, робея.

Какой он путник, если даже и двух шагов не сделал,

Глупец, что сведенья о Руме приписывает Рею?!

Не верит в шейха городского Джами. Нет, нет, не верит!

Мюридом быть прелестных кравчих ему куда милее.

Когда в небесном одеянье сверкнешь хотя б на миг,

Луна за синею завесой стыдливо прячет лик.

Когда в небесном одеянье проходишь, о луна,

Всем взорам ясно: лику солнца твой лик равновелик.

Ты ветвь самшита, на которой нет лотосам числа,

Ты кипарис, чья крона в розах и в гиацинтах пик.

Извечно лотос тонкий стебель скрывает под водой.

Ты вся, о пери, дивный лотос, что над водой возник.

Хоть лепестки бутонов нежны, нежнее все же ты,

О роза, стянутая платьем, смеющийся цветник!

Не будь бездушной! Не убудет величья твоего,

Коль милость явишь тем, кто к мукам из-за тебя привык.

Но лишь Джами постигнул цену твоей красы, поверь.

Как ювелир, в оценке перлов искусства он достиг.

О птица утренней зари, по ком твоя тоска?

О чем стенаешь так, что ночь для стонов коротка?

Коль в розу страстно влюблена, порхни, как соловей.

И отыщи свою любовь в аллеях цветника.

А если стройный кипарис, как горлинку, влечет,

Зачем стенаешь в цветнике над чашею цветка?

О нет, я знаю: в цветнике тоскуешь по луне,

Чей паланкин исчез вдали среди холмов песка.

Я привяжу к твоим крылам письмо моей тоски.

О, проследи, чтоб то письмо взяла ее рука!

Стенаю так же, как и ты, разлукою клеймен.

Упомяни о том луне, что ныне далека.

А если спросит обо мне, скажи, что впал Джами

В десятки бед и сотни мук — так рана глубока, —

Тоскуя, проглядел глаза в надежде, что ее

Увидит снова — и она не взглянет свысока.