От кожи нежных щек твоих идет благоуханье,

Пушок твой — абиссинский раб, Рейхан ему прозванье.

И родинка твоя — Биляль, а две твоих губы —

Одна коралл, другая лал, готов платить им дань я.

Вовеки будь благословен и черный локон твой,

Который амброю твои наполнил одеянья.

Сатурн мечтает в небе стать невольником луны,

Я стать хочу твоим рабом, другого нет мечтанья.

Рудник возможностей своих кто исчерпал до дна?

Слагать бесценные стихи твое, Бакы, призванье.

Двух щечек белизна с водой бесценной схожа,

И шея у тебя с морскою пеной схожа.

На щечках вязь пушка, и эта вязь, быть может,

С узором мудрых книг, книг совершенных, схожа.

Ты видишь: стынет кровь в моих глазах, о боже.

Быть может, их печаль с напитком пенным схожа.

Мне снится день и ночь сиянье нежной кожи

Любимой, чье лицо с луной степенной схоже.

Бакы, влюбленным нам она всего дороже,

Сияние ее с сияньем денным схоже.

И родинка ее для нас священна тоже,

И с амброю она благословенно схожа.

Не остается от весны ни знака, ни именья,

Сады утратили свои былые украшенья.

Им ветер ветки оголил, похожие на руки,

Свой плащ дервишский сад надел в минуту оскуденья.

Роняют золото сады и плачут в час разлуки,

Уносит вдаль всю их казну ручьев и рек теченье.

И молодые деревца, утратив все, что было,

Предвидят, что их ждут зимой печаль и злоключенья.

Бакы, казну своей листвы не сам ли ты растратил?

Зачем же сетовать теперь на дождь и ветр осенний?

Кравчий, бокалы налей, нынче ль не время пиров?

Слышишь: из ближних садов вешний доносится зов.

Там аромат ветерка, свежее благоуханье, —

Все, чем весною аллах нас осчастливить готов.

Не проводи эту жизнь в вечной никчемной печали,

Место влюбленных в садах, возле речных берегов.

Случая не упускай, помни: на свете мгновенны

Молодость, счастье людей, время цветенья цветов.

Ты совершенен, Бакы, в тонком искусстве газелей,

Сладки для мудрых твои хитросплетения слов.

Пусть розою в саду сосуд с вином становится,

Кто аромат вдохнет, пусть соловьем становится.

О кравчий дорогой, налей вина и мне.

Пусть рана у меня в груди цветком становится.

От локонов твоих, где столько синевы,

Спокойней и светлей мне с каждым днем становится.

Волна твоих кудрей отгородила нас,

И дивный облик твой заветным сном становится.

Ужели влага встреч Бакы не оживит!

Лишь мысль одна о том в груди огнем становится.

Не слезы ль вдоль щеки, кружась, кружась, кружась,

Бегут, как ручейки, кружась, кружась, кружась.

И в небо из моей груди взлетают искры,

К мирам, что не близки, кружась, кружась, кружась.

На ложе горестей не спится мне и ночью,

Мечусь я от тоски, кружась, кружась, кружась.

В водовороте слез глаза мои потонут,

Как челн в волнах реки, кружась, кружась, кружась

И сердце, чтоб сгореть, летит к свече любимой,

Как ночью мотыльки, кружась, кружась, кружась.

Прах от ее стопы летит, чтоб стать сурьмою

Для звезд, что далеки, кружась, кружась, кружась.

Мир — ювелир, в морях высверливает жемчуг

По мерке слез Бакы, кружась, кружась, кружась.

Что сделать мы хотим, все, как ни странно, сделаем,

Мы сердце розою или тюльпаном сделаем.

Мы вороты одежд свободно расстегнем,

Кто к нам на пир придет, того мы пьяным сделаем.

Один глоток вина на землю мы прольем.

То место, где сидим, мы Бадахшаном сделаем.

Мы наш веселый пир, наш дружеский союз

Свободными от зла и от обмана сделаем.

Чтоб слышал мир стихи влюбленного Бакы,

Мы соловья чтецом его дивана сделаем.

Прекрасный облик твой я вижу вдалеке,

Я вижу тонкий стан, цветок в твоей руке.

Я вижу все: пушок над верхнею губою

И родинку твою на розовой щеке.

Твой стан как нить души, грудь что сосуд хрустальный,

И две серьги в ушах — две капли на цветке.

И локоны и взгляд — в тебе все совершенно.

Лишь верность — вот беда! — что крепость на песке.

Пусть на любовь твою нет у Бакы надежды,

Тебе повелевать, ему страдать в тоске.