Мы рано утром в сад приходим,
На берег тихого ручья.
Отполированная солнцем
Вода — как лезвие меча.
Ручей сверкает, отражая
Движенье каждого луча,
В тени раскидистых деревьев
Поблескивая и журча.
У нас вино в большом кувшине,
И мы — невольники вина.
Мы пьем пылающую жидкость,
И вся вселенная пьяна,
И чаша ходит, как живая,
До края самого полна,
И плещет огненная влага
И нас качает, как волна.
Я опьянен. Я одурманен.
Моя любимая со мной.
Ручей шумит, не умолкая.
Кувшин шатается, хмельной.
Бредет по саду, спотыкаясь,
Гуляка — ветер озорной,
А дождь, как голос примиренья,
Царит над пьяной кутерьмой.
Висят на ветках апельсины —
Литого золота шары.
Цветы пылают, словно свечи,
В тиши предутренней поры.
Поют, захлебываясь птицы,
Самозабвенны и щедры,
Как будто голос аль-Гарида
Пьянит мединские шатры.
Поют, как Мáбад незабвенный:
Рулады льются, как ручьи.
Не устают, не затихают,
Не умолкают соловьи.
И пусть желанья обновятся,
Надежды сбудутся мои.
Дрожу, как дерево под ветром,
Изнемогаю от любви.
1—3. Переводы А. Межирова; 4–6. Переводы Н. Стефановича
Любимая покинула меня —
И вот вернулась, чтобы мучить снова,
Вновь отвергая и опять маня
Из одного лишь любопытства злого.
Остер как бритва был всегда язык,
Но ты к устам приникла вдруг — и сразу
Он онемел, в гортани замер крик,
Я даже не успел закончить фразу…
Что сладостней и горестней любви,
Спокойней и мучительней разлуки?
И радость и печаль благослови,
Все искусы таинственной науки.
Сиянием затмившая луну,
Подобно ей уходишь с небосвода.
Открой мне наконец мою вину!
Ведь я твой раб, мне не нужна свобода!
Жестокая и добрая, равно
Ты дорога мне. Приходи и мучай,
Ввысь поднимай, и увлекай на дно,
И, как луна, скрывайся вновь за тучей.
Приемлю все, одной лишь не хочу
Молвы досужей и заботы вздорной,
Советуют, судачат — я молчу,
Не слушая бессмыслицы тлетворной.
Ведь им и мне друг друга не понять.
Ты неверна — зато тебе я верен.
Воистину, мне не на что пенять,
И в торжестве конечном я уверен.
К чему лукавить и зачем спешить?
Соперник мой насмешливый напрасно
Пытается меня опередить —
Любовь к нему пребудет безучастна.
Никто из них со мною несравним.
Свидетельством тому — вот эти строки.
Прими же их — и с автором самим
Ты будешь дружен все земные сроки.
Любовь моя, ты мне дала обет —
И обманула, не сдержала слова.
Казалось бы, тебе прощенья нет,
Но, все простив, тебя зову я снова.
Упорствуй же, обманывай, гони,
Скупись безбожно, обделяй дарами,
Ругай отца и мать мою кляни,
Меня чести последними словами,
Кощунствуй своевольно, прекословь,
Своди с ума и насылай несчастья —
Все испытанья выдержит любовь,
Не находя ответа и участья.
Кто видит молодой луны восход
В ночь праздника, тот прославляет бога.
Но праздники бывают дважды в год —
Ты неизменно рядом, недотрога.
Я славлю этот день и этот миг,
Когда тебя увидел я впервые.
Уста — что сахар, не лицо, а лик,
И аромат — как травы молодые…
Любимая, будь с любящим нежна,
Не помышляй о гибельной разлуке!
Повсюду обо мне молва слышна:
«Всех мудрецов он превзошел в науке.
Все испытал, все знает, все постиг —
Историю, Коран, искусство слова…
Рассказ его — струящийся родник,
Стихи его — из жемчуга морского.
И сравнивать его ни с кем нельзя —
Ученость безгранична, мощен разум.
Там, где других в тупик ведет стезя,
Он все вопросы разрешает разом».
Все лучшее во мне воплощено,
И даже зависть не колеблет славу.
Достойного награды все равно
В свой срок однажды наградят по праву.
Не поливаешь поле — никогда
Хорошего не снимешь урожая.
Путь к совершенству — это путь труда,
Всегда трудись, познанья умножая.
Но забывая сокровенный долг,
Я вижу лишь в тебе свою надежду.
«Себя не жалко — пожалей хоть шелк.
Зачем же с горя раздирать одежду?
Все жалобы напрасны. Ты ведь был
Уже допущен мною в дом однажды».
Насмешница! Утишь любовный пыл —
Сгораю я от неизбывной жажды!
И эта милость краткая — сама
Мучения мои усугубила.
Зачем сводить несчастного с ума,
Когда бы и взаправду ты любила?
Клянусь в любви, но ты не веришь мне.
Ведь я не вор, укрывшийся Кораном.
Любовью ранен по твоей вине —
Позволь же исцелиться этим ранам!
Быть может, заблуждаюсь я. Ну что ж,
Я молод, и аллах простит ошибку.
Доколе мне сносить хулу и ложь,
Сто унижений — за одну улыбку…
Да что там я, когда и Аль-Ахнаф
До дна испил из этой горькой чаши!
У всех красавиц одинаков нрав,
Что им страданья и мученья наши?
Мой покровитель, посочувствуй мне.
Ты добр и мудр, ты кладезь совершенства,
И как ни славить — ты велик вдвойне,
С тобою рядом быть — уже блаженство.
Смысл жизни для тебя всегда в одном —
Помочь, утешить, проявить участье.
Твои щедроты золотым дождем
Текут на землю, умножая счастье.
Ты благодетель мой, и на тебя
Я уповаю страстно и всецело.
Коль будет нужно — жизнь отдам, любя,
Они твои, душа моя и тело.
А ты, читатель строгий этих строк,
Вновь подивишься мастерству поэта
И скажешь: «Ибн Кузман, жестокий рок
Напрасно тщится сжить тебя со света.
Пусть выкупом я буду за тебя,
Чтоб отступили прочь твои невзгоды,
Чтоб, недругов безжалостных губя,
Ты был на высоте своей природы.
Благословен твой несравненный дар,
Свободный от лукавства и притворства.
Что перед ним тщета враждебных чар
И клеветы бессмысленной упорство?
Завистник, каждый ненавистник твой
Пусть в плутовских сетях бессильно бьется
(Кот гонится за мышью в кладовой,
Но с полки упадет и разобьется)».
