Если в рай после смерти меня поведут без тебя, —

Я закрою глаза, чтобы светлого рая не видеть.

Ведь в раю без тебя мне придется сгорать, как в аду,

Нет, аллах не захочет меня так жестоко обидеть!

Спросил я: «В чем вина моя, что ты не смотришь на меня?

Куда ушла твоя любовь и ласковость минувших лет?».

Она мне: «В зеркало взгляни, увидишь сам — ты сед и стар.

Тебе не свадебный наряд, а траурный приличен цвет».

Красавица и в рубище убогом,

И в бедности всех будет затмевать.

А той — уродине в парче и злате —

Покойников пристало обмывать.

Эй, пустомеля и болтун, как о любви ты смеешь петь?

Ведь стройно ты за жизнь свою десятка бейтов не связал!

Смотри, как в помыслах высок владыка слова Саади, —

Он пел любовь, одну любовь — земных владык не восхвалял.

Я хочу в уединенье до рассвета быть с тобой.

В неизвестности и тайне от врагов и от друзей…

За грехи да будет кара! Почему же за любовь

Вкруг меня все гуще злоба и гоненья все сильней?

Я рассказать печаль моих ночей не в силах,

Любя, рыдать и петь, как соловей, не в силах.

Вглядись в мое лицо, и ты поймешь, как таю,

Но, вижу, ты понять тоски моей не в силах.

Взгляни на грудь мою в кровоточащих ранах,

Терпение хранить я больше в ней не в силах.

Все ж радуюсь тому, что ты проникла в душу,

Хоть я к твоей душе найти ключей не в силах.

Быть может, мне вернешь похищенное сердце,

Но слезно умолять: «О, пожалей!» — не в силах.

Его в твоих кудрях навеки я оставлю.

Вернуть Хосров того, что взял злодей, не в силах.

Опьяненные тобою не нуждаются в вине.

Не найдется врачеватель, что помочь сумел бы мне.

Не показывайся в небе, солнцеликая луна!

Коль сияет лик любимой, ты Хосрову не нужна.

Что мне сказки о Джамшиде — древней славы черепки?

Разве хуже прах развалин, где у магов погребки?

Что доказывать в моленьях одержимость небесам?

Без молений одержимость вседержитель знает сам.

Та ничто монета сердца, та фальшивей всех монет,

На которой отпечатка единенья с богом нет.

Сердце, кинь сию обитель, царство гнета, царство зла!

Не собрать, о сердце, дани с разоренного села.

Так Хосров и не увидел вожделенный взору лик.

Что Хосров? И самый зоркий в небо взором не проник.

Сказал: «В обитель сердца войди его усладой!».

Она: «Я клада жажду, развалин мне не надо».

Сказал: «Сжигает душу лицо твое, как пламя».

Она: «Не радо сердце свиданью с мотыльками».

Сказал: «Ответь, могу ли надеяться на встречи?».

Она: «О нет, скиталец! Твои безумны речи».

Сказал: «Зачем ловила меня в силки печали?».

Она: «Глаза приманку зачем же замечали?».

Сказал: «Как быть с любовью? Как снять ее оковы?».

Она: «Меня увидишь, наденешь цепи снова».

Сказал: «Как жить Хосрову, коль ты его забудешь?».

Она: «Мой образ вспомнишь, и одинок не будешь».

Свой лунный лик яви молящему о встрече

И услади мой слух чарующею речью.

О скатный жемчуг слов, жемчужницей хранимый!

Жемчужницу открой, да будут перлы зримы.

Но створки где ее? Ты их рисунок зыбкий,

Коль все же есть они, яви своей улыбкой.

Яви свой аромат, и я из мертвых встану,

Узнаю по нему рисунок тонкий стана.

О локоны твои! Они чернее ночи.

Явись, и станет ночь светлее и короче.

Сказала: «Жду тебя у своего порога».

Не убивай мечту и укажи дорогу.

Мой идол, мой кумир, не будь со мной сурова!

Среди влюбленных нет влюбленнее Хосрова.

Я в этот мир пришел в тебя уже влюбленным,

Заранее судьбой на муки обреченным.

Ищу с тобою встреч, ищу как озаренья,

Но гордость не могу забыть ни на мгновенье.

О смилуйся и скинь густое покрывало,

Чтоб сердце пало ниц и бога потеряло!

Отбрось надменность прочь, лицо приоткрывая,

Чтоб гордость вознесла меня в обитель рая.

А если ты меня не удостоишь взглядом,

Покину этот мир, что стал при жизни адом.

Нет, сердца никому не дам пленить отныне,

Чтоб жить в его плену отшельникам в пустыне.

И что же услыхал Хосров в ответ на стоны:

«Придет и твой черед, надейся, о влюбленный!».